Страница 67 из 85
– Это – Дед Мороз.
– А почему же у него бороды нет?
– Он еще маленький.
– Значит, это не Дед Мороз, а Внук Мороз?
Смеется:
– Маленький Мороз. Морозик!
19.10.61.
Сидит на тахте, рвет какие-то бумажки, обертывает этими кусочками маленькую куклу-голыша Люсю. И как-то пыхтит при этом.
Спрашиваю:
– Это что?
– Кукольная Африка.
Что-то уж очень замысловато. Как название какой-то дамской пьесы для детей-дошкольников.
Заметив на лице моем недоумение, объясняет:
– Кукольная Африка работает. Машина: «Ж-ж-ж-ж… Ж-ж-ж-ж…»
И руками колесо изображает.
Только тут я и понял:
– Фабрика?!
– Да. Кукол здесь делают.
До сих пор путает фабрику с Африкой.
А это я ей на днях рассказывал (когда проходили мимо трикотажной фабрики), что такое фабрика, завод, кто там работает и что там делают.
. . . . .
Вчера вечером, когда мама помогала ей раздеваться, Машка с грустной усмешкой говорит:
– Родители называется! За весь день своему любимому ребенку ни одной конфетки не дали!..
Верно – несколько раз просила и у меня и у мамы, а нам все некогда: обещали и забывали.
. . . . .
Вечером занимались. Было три урока: русский, арифметика и немецкий. Да, за неимением гербовой решил писать на простой. Пока не нашли учительницу, занимаюсь с Машкой сам. Она уже знает больше ста слов, понимает простенькие фразы. Теперь научилась считать по-немецки до пяти. Считает почти без запинки. (Хотя иногда и получается у нее вместо «айн, цвай» – айн, двайн.)
По-русски читает с каждым днем лучше.
. . . . .
У мамы в комнате новый, очень модный столик.
– Маша, тебе нравится мой столик?
– Столик мне нравится, но мне не нравится, что ты говоришь мой столик.
Это уже не первый раз: «Почему моя комната? Это же наша комната!..»
22.10.61.
Занимались. Прибавил еще один урок – геометрию. Да, уже несколько дней показываю ей треугольники, прямоугольники, квадраты и пытаюсь объяснить ей некоторые их свойства. Это не моя выдумка, и не у старого Болконского я заимствовал эту школу. Покойный П. А. Карасев убеждал меня много раз (он даже книгу написал, посвященную этому предмету), что детей надо знакомить с основами геометрии с самого раннего, дошкольного возраста.
Машка занимается с радостью.
. . . . .
Весь день страстно стремится в мою комнату. Вламывается, бывает, в неурочное время, то есть в часы, когда я работаю.
Вчера пошла на такую хитрость – весьма, надо сказать, наивную.
Врывается ко мне:
– Папсинька, спасибо!
– За что, – говорю, – спасибо?
– За еду.
– А ты что ела?
– Нет, я… я за завтрак.
А завтракала она три с половиной часа назад.
. . . . .
Про какую-то мамину покупку – глиняное керамическое блюдо:
– Смешное блюдо, правда?
– Чем же оно смешное? Оно красивое.
– Это и есть смешное.
«Смешной», «смешная» – это высший комплимент в Машкиных устах. И не только в Машкиных. Я помню, как в Парголове семилетний Алеха Жданов рекомендовал меня своей маленькой кузине Лялечке:
– Ты его не бойся, не стесняйся. Это же самый смешной человек на свете.
Он хотел сказать: самый веселый…
23.10.61.
Вчера утром и днем писала большое письмо бабушке. Занималась чтением и арифметикой.
Очень забавно наблюдать, как действует на нее «общественное мнение», «мнение коллектива». Даже игрушечного, «понарошного» коллектива (поскольку другого вокруг нее и нет).
Когда занимаемся чтением или письмом и она вдруг начинает уставать, ленится, делается рассеянной, – стоит только сказать: «Мальчики, девочки, посмотрите, что случилось с Машей Пантелеевой!» – и она моментально подтягивается, читает быстрее, пишет без ошибок!..
Может быть, тут воспитывающий и ошибки делает. Ведь коллектив-то, в который она попадет, будет посложнее…
24.10.61.
Ехала вчера с мамой в автобусе мимо Летнего сада – и громко, на весь автобус:
– Это что – Металлический сад?
Все засмеялись. А мама огорчилась.
– Что ты глупости говоришь? Ты же хорошо знаешь, что это – Летний сад.
– А где Металлический? Папа же говорил: если будет хорошая погода, мы пойдем…
И тут только мама поняла, что Металлический – это Ботанический.
. . . . .
Идем Марсовым полем. Молчим. И вдруг Маша спрашивает:
– А что, разве маленьких китаяночек не бывает?
Очень обрадовалась, когда узнала, что бывают.
За час до этого встретили китайца и китаянку – студентов. Вероятно, вспомнила и подумала: почему же всегда взрослые китайцы? А где же дети, мальчики и девочки?
25.10.61.
Папа исполнил обещание. Водил Машу в Ботанический.
Часа два бродили по осеннему саду. Собирали цветы – куриную слепоту. Искали шишки под странными, не известными ни Машке, ни мне хвойными деревьями (пинии, что ли?)…
Было уже поздно, я сказал Маше, что, наверное, сад уже закрылся, а если так, то нам, наверно, придется ночевать в саду. Выкопаем ямку, сделаем шалашик – и будем спать прямо на земле…
Она не испугалась, даже обрадовалась. Вероятно, я с аппетитом рисовал эту картину: шалашик, ямка (а не шалаш, яма). Не испугал ее даже холод, от которого она ежилась и сейчас, в шестом часу дня. Даже о маме, о том, как та будет беспокоиться, она не подумала.
Но калитка оказалась открытой, и мы пошли ночевать домой.
. . . . .
В Ботаническом саду была опьянена воздухом, тишиной, безлюдьем.
– Это лес? Папочка, это все-таки лес? А может быть, там, дальше, лес? Может быть, тут грибы есть?
Все время находилась в состоянии экстаза.
– Мы придем домой такие веселенькие! Да? Потому что шишечки нашли…
. . . . .
Эту ее вышеприведенную фразу я там же, в саду, записал на клочке бумаги. Машка уже понимает (поняла), что я записываю ее интересные словечки и речения.
– Записал? – говорит. – Пиши дальше…
И что-то мне диктует. Кажется: «Придем домой веселенькие…»
Я вспыхнул, даже рассердился.
– Ты что же – думаешь, что я каждое твое слово записываю?
Это ужасно, если она будет «играть на публику». Надо ловчее маскироваться. Делать, например, в ее присутствии записи не только после ее «высказываний».
. . . . .
Утром мама нашла в холодильнике банку из-под сгущенного какао. Наскребла несколько ложек, заварила и пьет.
Машка видела и спрашивает:
– А мне?
– Детям нельзя. Это какао очень давно стояло и, может быть, испортилось. Невкусно и вредно.
– Да? Невкусно? А почему же ты его пьешь, бедная мамочка?
Мама говорит, что в этих словах было столько иронии, что она не выдержала и громко рассмеялась.
– Тебе смешно, а мне плакать хочется, – сказала Машка с той же уничтожающей иронией.
27.10.61.
Увлечение азбукой переходит всякие границы, и есть в этом даже что-то странное. Разве ей так уж хочется научиться поскорее читать? Нет, думаю, что не это заставляет ее просить: «Еще! Еще немножечко!» Самый процесс урока? Игра? Может быть. Но почему именно эта игра? Почему «хочу азбуку», а не «хочу аптеку», или «хочу магазин», или «хочу автобус»?
Вечером она тянется к тетрадке и книге (и вообще ко мне) по причинам понятным: не хочется ложиться спать! Но ведь это начинается с самого раннего утра. Не успел я позавтракать и уже слышу:
– Папочка, азбукой будем заниматься?