Святые грехи

На миг, на какой-то один продолжительный миг он осознает чувство полета. Он знал, что Бог не любит людей, выбирающих самоубийство. Бог хочет, чтобы люди дожидались, пока Он будет готов.

Но Джо не может ждать. Он надеется, что Бог, да и все остальные поймут это.

Он подумал о докторе Курт и пожалел ее — наверное, ей станет грустно. Джо знал, что и мать будет в отчаянии, но у нее есть Доналд и будущий малыш. Она скоро поймет, что все к лучшему. А отец… отец просто в очередной раз напьется.

Джо не стал закрывать глаза. Он хотел видеть проносящиеся мимо него верхушки деревьев. Он глубоко вздохнул, задержал дыхание и прыгнул.

— Мисс Бетт снова превзошла себя. — Тэсс смаковала кусок баранины, предложенный ей дедом. — Все, как обычно, сверх всяких похвал.

— Эту даму хлебом не корми, дай только повозиться на кухне. — Сенатор добавил горячей подливы к россыпи вареной картошки на своей тарелке. — Меня два дня не пускали на собственную кухню…

— На сей раз не поймали за пробами образцов кулинарного искусства?

— Пригрозила, что заставит чистить картош ку. — С этими словами сенатор взял в рот очередную картофелину и ухмыльнулся. — Мисс Бетт никогда не была согласна с тем, что дом мужчины — это его крепость. Положите себе еще приправы, детектив. Не каждый день нам удается ублажить себя.

— Спасибо. — Поскольку сенатор уже наклонил чашу с подливой над тарелкой, Бену ничего не оставалось, как повиноваться. Сенатор уже дважды добавлял в его тарелку, и все равно трудно было противостоять его добродушной настойчивости. Проведя час в обществе сенатора Райтмора, Бен убедился, что этот далеко не молодой человек так и излучает энергию — что в повадках, что в разговоре. Мнение у него было твердое как гранит, но излишним терпением не отличался, а сердце явно принадлежало внучке.

В течение проведенного здесь часа Бен не почувствовал вопреки ожиданиям никакой неловкости. Правда, вначале была некоторая скованность. Снаружи дом кажется просто красивым и значительным. Но стоит войти внутрь, как сразу попадаешь словно в каюту первого класса в кругосветном путешествии. Черно-белые квадраты мраморного пола в холле покрыты турецким ковром, выцветшим настолько, чтобы соответствовать собственному возрасту и прочности. У подножия витой лестницы стоит богато инкрустированный слоновой костью шкафчик высотой почти в человеческий рост.

В гостиной, куда молчаливый слуга с восточной внешностью принес аперитивы, по обеим сторонам от столика в стиле рококо стояли кресла эпохи Людовика XV. В шкафчике, застекленном узорчатым венецианским стеклом, хранились удивительные драгоценности. Стекло было такое тонкое и прозрачное, что сквозь него можно читать. На шкафчике сидела стеклянная птица, в крыльях которой отражался свет каминного огня. На каминной доске из белого мрамора стоял, как страж, фарфоровый слон величиной с терьера.

По этой комнате можно судить о том, кто такой сенатор и каких он кровей, как, впрочем, и Тэсс тоже, добавил про себя Бен. Богатство и сопутствующее ему чувство уверенности, умение разбираться в искусстве, стиль — все это соответствовало им. Тэсс сидела на диване, обитом темно-зеленой парчой. На ней было платье цвета бледной лаванды, особенно оттенявшее ее кожу. Шею украшало жемчужное колье с большим сверкающим камнем посредине. Казалось, переливаться и мерцать его заставляет тепло самого тела.

Никогда еще Тэсс не казалась Бену такой красивой. Она была прекрасна!

В столовой тоже зажгли камин, в котором шипело, подогреваясь на медленном огне, жарево. Из массивной люстры над столом, дробясь и переливаясь в хрусталиках, лился яркий свет. Слегка отдающие желтизной фарфоровые тарелки, серебро георгианской эпохи, тяжелое и блестящее, хрустальные бокалы, только и ждущие, чтобы в них налили прохладное белое вино или шипящую воду, скатерть из ирландского шелка, такая мягкая, что на ней можно спать, — все было готово к приему гостей. Перед каждым была батарея фужеров и несколько тарелок. Устрицы, зажаренная индейка, спаржа в масле, свежие булочки в форме полумесяца, — чего тут только не было… Запахи блюд смешивались с ароматом цветов и свечей, создавая в результате какой-то удивительный букет ароматов. Глядя на сенатора, занятого индейкой, Бен вспомнил, как отмечался День Благодарения у них дома, когда он был ребенком. Поскольку всегда садились за стол не вечером, а днем, готовить начинали рано, и Бен просыпался от соблазнительных запахов колбасного фарша, поджариваемой дичи, шалфея, корицы, которыми мать обильно сдабривала основное блюдо. Телевизор работал постоянно, показывая то праздничную распродажу у «Мейсиз», то футбол. Это был один из тех немногих дней, когда их с братом не заставляли накрывать на стол. В День Благодарения это была привилегия матери. На столе появлялась лучшая посуда. Ее выставляли только по приезде из Чикаго тети Джо или в присутствии на ужине отцовского начальника. Мать особенно гордилась выложенными ею треугольником салфетками. В назначенный час появлялась сестра отца в сопровождении мужа и троих детей. В доме сразу начинался шум и гам. Комнаты постепенно наполнялись запахом медвяного хлеба, который пекла мать.

Читали молитву, при этом Бен старался не обращать внимания на кузину Марсию, которая с каждым годом становилась все невыносимее, но которую мать, непонятно почему, всегда усаживала рядом с ним.

Благослови, о Господи, дары Твои, которые мы собираемся вкусить от щедрот Твоих, ниспосланных через сына Твоего, владыки нашего Иисуса Христа, аминь.

Последние слова молитвы всегда проглатывались, потому что очень хотелось есть. Едва рука, осеняющая стол крестом, застывала, как все набрасывались на еду, стараясь ухватить, что лежит поближе.

И не было слуги с восточной внешностью, следящего, чтобы в бокалах не иссякало французское вино.

— Рад, что вам удалось вырваться к нам, детектив. — Райтмор положил себе очередную порцию спаржи. — Я всегда себя чувствую неловко, когда монополизирую Тэсс на праздник.

Спасибо за приглашение. В противном случае я скорее всего жевал бы черствый сандвич да смотрел телевизор.

— Полагаю, что человеку вашей профессии не часто удается спокойно посидеть за столом. Я слышал о вас много доброго, детектив. Говорят, вы по-настоящему отдаетесь своему делу. — Бен лишь молча поднял брови, а сенатор добродушно улыбнулся ему и поднял бокал с вином. — Видите ли, поскольку в этом деле замешана внучка, мэр более или менее держит меня в курсе происходящего.

— Дедушка хочет сказать, что они с мэром сплетничают.

— Не без этого, — охотно согласился Райтмор. — Насколько я знаю, вы были против того, чтобы Тэсс консультировала это расследование.

«Откровенность за откровенность», — решил Бен:

— Я и сейчас против.

— Попробуйте булочку с грушевым вареньем. — Сенатор хлебосольно протянул Бену блюдо. — Мисс Бетт сама пекла. А можно спросить, что вам не нравится? Участие в расследовании психиатра или самой Тэсс?

— Дедушка, тебе не кажется, что праздничный ужин не самое лучше место для допроса с пристрастием?

— Глупости, я вовсе не допрашиваю молодого человека, просто хочу понять его позицию.

Выигрывая время, Бен принялся намазывать булочку вареньем.

— Я не видел надобности в составлении психологического портрета — уходит слишком много времени и увеличивается объем бумажной работы.

Я за обычные полицейские методы — допросы, поиски, умозаключения. — Он посмотрел на Тэсс, сосредоточенно разглядывающую бокал с вином. — А уж коль речь идет о законе, меня не интересует, кто он — психопат или просто злодей. Потрясающе вкусно!

— Да, мисс Бетт настоящая мастерица. — Словно в подтверждение сказанного сенатор тоже взял себе очередную булочку. — Что ж, детектив, ваша мысль ясна, хотя я с ней не вполне согласен. В политике это называется дипломатической дребеденью.

— В юриспруденции это называется так же.

— Значит, мы понимаем друг друга. А я, видите ли, всегда считал и считаю, что необходимо понимать точку зрения оппонента.