Очерки по психологии бессознательного (сборник)

Можно признать, что подобный взгляд имеет право на существование в той мере, в какой человек вообще в состоянии наметить линию своей жизни, которой ему следует придерживаться. Но мы знаем, что не существует такой человеческой дальновидности и жизненной мудрости, которая позволяла бы нам придать нашей жизни заранее намеченное направление, за исключением незначительных отрезков жизненного пути. Это справедливо, конечно, только в отношении «обычного» житейского типа, но не в случае «героического». Последний тип тоже существует, но, без сомнения, гораздо реже, чем первый. Здесь уже нельзя, конечно, сказать, что заданного направления в человеческой жизни нельзя предначертать, разве что на короткий отрезок. Героическое поведение безусловно, т. е. оно определяется судьбоносными решениями, и само решение двигаться в определенном направлении поддерживается и в случае вероятности печального конца. Ясно, что доктору приходится по большей части иметь дело с обычными людьми и гораздо реже с героями-добровольцами, но тогда, к сожалению, это в большинстве своем тот тип, чей показной героизм есть инфантильное утешение перед лицом более сильной судьбы или же напыщенность, которая призвана скрыть раздражающее чувство неполноценности. В этом всеподавляющем рутинном существовании, увы, мало таких необычных проявлений, которые считались бы здоровыми, и здесь для бесспорного героизма места весьма мало. Не то чтобы требование героизма вообще не стоит перед нами: напротив, самое раздражающее и тягостное состоит как раз в том, что банальная повседневность обращает к нашему терпению, нашей преданности, выдержке, самоотречению свои требования, которые надо выполнять лишь со смирением и без каких бы то ни было показных, героических жестов, для чего, однако, нужен героизм, хотя и неприметный внешне. Он лишен блеска, не вызывает похвал и постоянно стремится укрыться в повседневном одеянии. Таковы те требования, неисполнение которых приводит к неврозу. Чтобы уклониться от них, многие уже принимали смелые решения о своей жизни и реализовывали их, даже если в глазах большинства людей это выглядело большой ошибкой. Перед такой судьбой можно только склонить голову. Но, как я говорю, такие случаи редки; остальные же составляют подавляющее большинство. Для них направление их жизни не прямая, ясная линия; судьба предстает перед ними в запутанном виде и преисполненной различных возможностей, и все же лишь одна из этих многих возможностей есть их собственный и правильный путь. Кто мог бы, даже обладая всем доступным человеку знанием своего собственного характера, заранее предсказать ту самую единственную возможность? Многое, разумеется, может быть достигнуто напряжением воли, но, беря за образец судьбу некоторых личностей, обладающих особенно сильной волей, было бы в корне ошибочно любой ценой подвергнуть нашу собственную судьбу изменению волевым усилием. Наша воля есть функция, направляемая рефлексией, следовательно, она так или иначе зависит от качества нашей рефлексии. Такие размышления – если это вообще есть некоторые размышления – должны быть рациональными, т. е. соответствовать разуму. Однако разве кто-нибудь когда-нибудь доказал и разве может это быть кем-нибудь доказано, что жизнь и судьба согласуются с человеческим разумом, т. е. что они также рациональны? Напротив, мы не без оснований предполагаем, что они тоже иррациональны, иначе говоря, что они в конечном счете имеют свое основание также и по ту сторону человеческого разума. Иррациональность события демонстрирует себя в том, что мы называем случаем, который мы, разумеется, вынуждены отрицать, потому что мы ведь не можем в принципе представить себе какой-либо процесс, который не был бы каузально обусловлен, следовательно, такой процесс и не может быть для нас случайным[33]. На практике, однако, везде правит случай, и его очевидность настолько бьет в глаза, что мы могли бы с не меньшим успехом засунуть свою каузальную философию к себе в карман. Полнота жизни управляется законом и вместе с тем не закономерна, она рациональна и вместе с тем иррациональна. Поэтому разум и воля, укорененная в разуме, имеют силу лишь до определенной степени. Чем дальше мы движемся в направлении, избранном разумом, тем больше мы можем быть уверены, что тем самым исключаем иррациональную жизненную возможность, имеющую такое же право быть прожитой. Разумеется, способность определять направление своей жизни была весьма целесообразной для человека. Можно с полным правом утверждать, что достижение разумности есть величайшее завоевание человечества; тем не менее не сказано, что так должно или так будет продолжаться всегда. Страшная катастрофа Первой мировой войны перечеркнула расчеты даже наиболее оптимистически настроенных рационалистов в культуре. В 1913 г. Оствальд писал:

«Все человечество сходится в том, что современное состояние вооруженного мира – это состояние неустойчивое и постепенно становящееся невозможным. Оно требует от некоторых наций чудовищных жертв, которые значительно превосходят затраты на культурные цели, хотя тем самым отнюдь не обретаются какие-либо позитивные ценности. Если, таким образом, человечество сможет найти пути и средства к тому, чтобы прекратить подготовку к войнам, которые никогда не наступят, и отказаться от подготовки значительной части нации самого цветущего и работоспособного возраста к войне и ко всем прочим бесчисленным вредительствам, вызываемым современным состоянием, то тем самым будет сэкономлено столь огромное количество энергии, что с этого момента следовало бы рассчитывать на небывалый расцвет культурного развития. Ибо война – точно так же, как и личная борьба, – есть хотя и самое древнее из всех возможных средств разрешения противоречий между волями, однако именно поэтому – самое нецелесообразное, сопряженное со злейшим расточительством энергии. Полное устранение как потенциальной, так и актуальной войны всецело отвечает поэтому смыслу энергетического императива и является одной из важнейших культурных задач современности»[34].

Иррациональность судьбы, однако, не совпала с рациональностью добродетельных мыслителей; в дело были пущены не только горы накопленного оружия и множество солдат, но случилось гораздо большее, а именно чудовищное, безумное опустошение, массовое убийство небывалых масштабов, – из этого человечество, вероятно, могло бы сделать вывод о том, что только одной стороной судьбы можно овладеть с помощью рациональных намерений.

То, что истинно относительно человечества вообще, так же истинно и в отношении каждого отдельного человека, поскольку все человечество состоит исключительно из индивидов. И соответственно психология человечества является также и психологией отдельных людей. Мировая война страшно расплатилась с рациональными намерениями цивилизации. То, что у отдельного человека называется «волей», у наций именуется «империализмом», так как воля есть демонстрация власти над судьбой, т. е. исключение случая. Цивилизация есть рациональная, «целенаправленная сублимация свободных энергий, вызванная волей и намерением». То же самое происходит с индивидом; подобно тому как идея мировой цивилизации претерпела в этой войне пугающую корректировку, точно так же и отдельному человеку нередко приходится на опыте узнавать, что так называемые «имеющиеся в распоряжении» энергии не позволяют распоряжаться собой.

В Америке у меня однажды консультировался один коммерсант, которому было около 45 лет; его случай хорошо иллюстрирует только что сказанное. Это был типичный американец, самостоятельно выбившийся в люди из самых низов. Он был очень успешным и основал солидное предприятие. Ему удалось постепенно поставить дело так, что он мог уже подумывать о том, чтобы отойти от руководства и уйти в отставку. За два года до того, как я с ним встретился, он так и поступил. До этого он жил исключительно своим делом и концентрировал на нем всю свою энергию с той невероятной интенсивностью и однобокостью, которая характерна для преуспевающего американского бизнесмена. Он купил себе роскошную виллу, где и намеревался «жить», думая при этом о лошадях, автомобилях, гольфе, теннисе, приемах и т. д. Однако он ошибся в своих расчетах. Все эти манящие перспективы оказались для него совершенно непривлекательными; его энергия сосредоточилась совсем на ином, а именно: после нескольких недель долгожданной счастливой жизни он начал прислушиваться к некоторым необычным ощущениям в теле, и еще нескольких недель оказалось достаточно, чтобы повергнуть его в небывалую ипохондрию. Нервы его окончательно расстроились. Он, здоровый, физически необычайно крепкий, на редкость энергичный человек, превратился в раздражительного ребенка. Это был закат всей его доблести. Одни страхи сменялись другими, и он чуть ли не до смерти изводил себя ипохондрическими придирками и подозрениями. Тогда он проконсультировался у одного известного специалиста, который сразу совершенно правильно определил, что пациент нуждается лишь в одном, а именно – в работе. Пациент с этим согласился и вернулся на прежнюю позицию. Но, к его великому разочарованию, у него пропал интерес к своему делу. Ни терпение, ни решимость не помогали. Уже никакими средствами не удавалось направить энергию на дело. Его состояние еще более ухудшилось. Все, чем он жил прежде, вся его живая творческая энергия обернулась теперь против него со страшной разрушающей силой. Его творческий гений восстал, так сказать, против него, и точно так же, как прежде он вершил великие организационные дела, так теперь его демон творил не менее рафинированные хитросплетения ипохондрических иллюзорных умозаключений, которые просто убивали его. Когда я его увидел, он уже был безнадежной моральной развалиной. Я все же попытался разъяснить ему, что хотя такая гигантская энергия и может быть отвлечена от дела, однако вопрос заключается в том, на что ее направить. Порой даже самые прекрасные лошади, самые быстрые автомобили и самые увлекательные вечеринки служат слабой приманкой для энергии, хотя, разумеется, было бы вполне разумным полагать, что человек, посвятивший всю свою жизнь серьезной работе, в определенном смысле имеет естественное право и повеселиться. Да, если бы судьба распоряжалась в соответствии с человеческим разумом, тогда, пожалуй, последовательность должна была быть такой: сначала работа, а уже потом заслуженный отдых. Однако все происходит как раз иррационально, и, безусловно, энергия требует того течения, которое приходится ей по вкусу, а иначе она просто накапливается и, не имея выхода, становится деструктивной. Она возвращается к прежним ситуациям, в случае с этим человеком – к воспоминанию о заражении сифилисом, случившемся с ним 25 лет назад. Однако и это было лишь этапом на пути возрождения инфантильных реминисценций, которые уже было почти исчезли у него. Именно изначальное отношение к матери определило направленность его симптоматологии: это была та «упорядоченность», целью которой было добиться внимания и интереса своей давно умершей матери. Но и это было еще не все; ибо цель состояла в том, чтобы вернуться к своему собственному телу, после того как начиная с юности вся его жизнь была сосредоточена лишь в голове. Он дифференцировал одну сторону своего существа; другая же сторона осталась пребывать в инертном телесном состоянии. Но именно эта другая сторона нужна была бы ему для того, чтобы он мог «жить». Ипохондрическая «депрессия» снова толкала его к телу, которое он всегда игнорировал. Если бы он смог последовать в направлении, указываемом ему депрессией и ипохондрической иллюзией, и осознать те фантазии, которые возникали в таком состоянии, то это было бы путем к спасению. Однако мои аргументы, как и следовало ожидать, не встретили сочувствия. Столь запущенный случай можно лишь пытаться облегчить, пока человек жив, но едва ли можно его вылечить.

33

Современная физика покончила с этой строгой каузальностью. Теперь осталась только «статистическая вероятность». Еще в 1916 г. я указывал на ограничения каузального взгляда в психологии, за что и подвергся жесткой критике. См. мое предисловие ко второму изданию: Collected Papers on Analytical Psychology / Freud and Psychoanalysis. P. 293–294.

34

Ostwald Wilhelm. Die Philosophie der Werte. 1913. S. 312 f.