Страница 26 из 35
Наши раскладки костей «по сортам» протянулись по приступочкам склона уже на сотни метров. Размывы склона брандспойтами интенсивно продолжались. Дерн также продолжал сползать на подготовленные обнажения. В вертикальной стенке теперь отчетливо виднелись два слоя. Верхний на глубине 2.5 м содержал скопление ветвей и корней кустарников, нижний на глубине 3.5 м — разломанные кости, зубы, бивни. Стекающие обратно в речку потоки прорезали по ледовым жилам узкие вертикальные колодцы и щели под нашими ногами глубиной в 5—6 м.
Передав брандспойт Володе Бичу, я полез осмотреть одно из скоплений древесного хлама в верхнем слое. Среди черных ископаемых корней тальника и камыша извивался кусок какой-то проволоки диаметром около 2 мм. Проволока была черно-бурой, как бы с изоляцией, длиною около метра, легко гнулась и в то же время слегка пружинила. Подавив изумление, я смотал ее и запихнул в карман, рассчитывая исследовать в лагере. Нужно было убедиться, что она не попала в слой по трещине, будучи смыта с верхней площадки обрыва. Там, наверху, мог когда-то располагаться бивуак какой-нибудь экспедиции. В конце рабочего дня моток был положен на скамеечку у моей палатки вместе с редкостными образцами костей. К тому моменту, когда я собирался его исследовать, он исчез, «испарился» самым таинственным образом. Такова уж судьба предметов, происходящих от неведомых пришельцев из космоса!
Наш лагерь принимал все более обжитой вид. Кругом было много прекрасного топлива в виде посохших корявых лиственниц, и дневальным не составляло труда разжечь костер. В реке и в смежных озерах жило несколько видов сигов, водились нельма, щука, чебак и чугучак. Почти ежедневно мы вынимали из сеток, установленных на соседней старице, по нескольку штук двух-трехкилограммовых чиров и пелядей. Чиры шли в уху и были хороши в слабопросоленном и провяленном виде.
Дичи в окрестностях было мало: единичные выводки белых куропаток, на озерах такие же редкие выводки морянок, морских чернетей, гусей, чернозобых гагар. Над рекой пролетали единичные чайки хохотуньи да изредка показывались стремительные с соколиным полетом поморники, пересекавшие тундру в разных направлениях. Эти океанические птицы чудесным образом меняли летом свое обычное меню из рыбок и кальмаров на ... морошку и леммингов. Каждый день точно в 16.00 через реку летала болотная сова с кормом для птенцов. Лагерную помойку регулярно посещали глупышки-кукши, да кулички и серые трясогузки спасались у палаток от преследований серых сорокопутов. Изредка здесь же крутилась и парочка ястребиных сов.
Погода становилась все неустойчивей. Уже 2 августа выпал густой мокрый снег, и затяжные моросящие дожди с западным ветром загнали комаров глубоко в их холодные убежища. Лето, практически не начавшись, кончалось, а между тем всюду под моховым и травяным покровом тундры почва оттаяла всего на 28—30 см максимум.
Прибывший из Якутска микробиолог Виктор Васильевич Корнеев вначале был несколько ошеломлен новыми объектами и обстановкой, но, сходив под проливным дождем на охоту, «нашел себя» и отобрал биопробы с кожи, с сохранившихся связок и из костного мозга мамонтов. Человек недюжинной силы, он чрезвычайно помог нам при окончании полевых работ и упаковке багажа.
С 10 августа солнце начало скрываться за дальними холмами при поразительно красочных зорях. Узкие полоски облаков близ горизонта, подсвеченные солнцем, отливали вначале расплавленным золотом, позднее постепенно переходили в пурпур, невообразимо алели в верхних участках и, наконец, теряя яркость, приобретали фиолетово-розовый оттенок. Лесотундра мрачнела, погружаясь ненадолго в сумерки. Радио предсказывало в конце августа снежные бури, и мы стали свертывать полевые работы. Нам предстояло отобрать и упаковать скелетные наборы четырех возрастных групп мамонтов — всего около полутора тысяч костей, перевезти на моторке в лагерь и перезахоронить в особом хранилище все остальные.
На опушке редколесья рядом с лагерем была вырублена яма 2×8 м, глубиной в 0.5 м. В нее-то дружными усилиями и было заложено более 5 тысяч костей мамонтов. Сверху мы прикрыли их лапником и дерном, в консервной банке оставили пояснительную памятную записку.
Вызванный по рации вертолет увез 16 августа Петра Лазарева и Володю Бича с первой партией тяжелых ящиков. Еще два рейса МИ-4 позволили перебросить весь лагерный багаж в Чокурдах. Там, в аэропорту, мы вели еще два дня упаковку груза для спецрейса АН-10 на Якутск. Наконец, распрощавшись с якутянами, мы с Геной взошли на борт ИЛ-48, улетавшего в Ленинград. Перевозка наших сборов из Якутска была осуществлена Петром Лазаревым на автомашинах по зимнему тракту на Сковородино, а затем товаробагажом по железной дороге в Ленинград. Описание этого опасного автопутешествия через заледенелые горные перевалы могло бы занять особые страницы.
В конце июля следующего, 1971-го года с Геной Барышниковым и новым лаборантом Володей Храбрым мы снова залетели на Берелех. Надо было изучить и промерить подробнее прошлогодние сборы, оставленные в хранилище, вновь обследовать наши прошлогодние размывы. На этот раз мы были налегке, без мотопомпы и без моторки, но со своими палатками, спальными мешками и с надувной лодкой — для установки кормилиц-сетей. Работа планировалась на 10 дней, и с этим расчетом был заказан в Чокурдахе на 1 августа обратный рейс вертолета.
Анализ прошлогодних записей, между тем, показывал, что через мои руки уже четыре раза прошло при учетах и перегрузках по 8.5 тысяч костей мамонтов — всего приблизительно от 140 особей, начиная от эмбрионов и сосунков, кончая старыми мамонтихами. Вес этих 8.5 тысяч составлял примерно 8 т. Остатков других видов было немного: носорог, лошадь, бизон, северный олень, росомаха, волк, пещерный лев и заяц всего от нескольких десятков особей. Такая видовая выборочность отчетливо показывала, что в изучаемом участке существовали особые условия для гибели мамонтов, гибели, продолжавшейся много лет подряд.
Хранилище было в полном порядке и протаяло до дна. На его разгрузку и новую раскладку костей было затрачено два дня. Столько же ушло на просчеты, промеры, снятие эстампов со стертой поверхности зубов. До 30 процентов крупных костей мамонтов оказалось погрызено росомахами. Хищники настойчиво вгрызались в эпифизы, добираясь до губчатой мозговой массы.
Наши прошлогодние размывы было не узнать. Все оползло, заплыло новыми порциями дерна. Вновь вытаявших костей удалось собрать и учесть на этот раз около тысячи, примерно от 16 особей мамонтов. Если такое же число костей вытаивало ежегодно, то за сотню лет здесь могли вытаять и уйти на дно реки десятки тысяч костей — от 1600—1800 мамонтов!
По утрам нас будили гортанными криками куропатки, подлетавшие к палаткам с другого берега Берелеха. Время шло, мы уже управились с нашими планами, но вертолета не было и в помине. Правда, изредка мы слышали шум мотора, но это пролетали вдалеке машины геофизиков или пожарные патрули. Наши запасы круп и хлеба кончились, и мы перешли почти целиком на рыбное довольствие. В жаберные сетки поблизости от бивуака ловились преимущественно презренные огромные щуки — рыба, которую только в крайности едят здешние собаки. Нам больше нравились багровые чогу-чаки, проникшие в Якутию с Аляски. Впрочем, в каждую порцию ухи добавлялось на ходу несколько десятков комаров. Эти кровопийцы не затихали круглые сутки и неустанно толклись о брезент палаток, сапоги, кожу, прощупывая хоботками все что возможно. Однако в ожидании вертолета мы уже не могли ставить сетку, а на блесну у лагеря безотказно ловились только щуки, которые так надоели, что просто не шли в горло. Берелех между тем вздулся и тащил мусор. На тринадцатый день показалась моторка с тремя якутами из поселка Берелех. Их было трое бравых ребят — оленевод, моторист и охотник. Вооруженные до зубов гладкостволками, винтовками, ножами и фотоаппаратами, они рассчитывали поживиться дикими оленями, которые должны были вот-вот показаться на берегах Берелеха при осенней откочевке с морского берега в тайгу.