Страница 20 из 35
Современная таежная группировка зверей Северного Урала содержит лишь часть уцелевших крупных видов былого. Это северные олени, лоси, бурые медведи, лисицы, росомахи и заново появившиеся волки. Относительно недавно — в последнем тысячелетии — сюда проникли с запада лесные куницы, а в 50-х годах XX в. были завезены речные бобры и ондатры.
* * *
Через месяц, вдоволь накормив комаров и набрав изрядно костей в нашу коллекцию, мы возвращались обратно. Спускаясь по Малой Печоре, мы посетили Канинскую пещеру, которая расположена на 47 км выше устья Уньи. Она была уже раскопана В. И. Канивцом в предыдущие годы, но и до сих пор считается священной у народа манси — зырян. Разбирая слой за слоем, археолог дотошно проследил здесь маломощные отложения эпохи железа, бронзы и палеолита. Со сменой эпох и веков менялись и видовые наборы костных остатков. В верхних слоях вековой пыли эпохи металлов оказался завал нескольких десятков жертвенных черепов бурых медведей. В слое эпохи бронзы и раннего железа собрано более 6 тысяч костей и косточек других зверей, преимущественно лосей, северных оленей, бобров, зайцев, белок, куниц, выдр, росомах, песцов, волков, лисиц, водяных крыс. Среди косточек птиц преобладали остатки белых куропаток, гусей и глухарей. В средневековых слоях этой пещеры было найдено и несколько обломков бивней мамонтов со следами обработки. К сожалению, это отнюдь не значило, что наш волосатый слон дожил на Урале до нашей эры. В самом нижнем слое оказалось несколько десятков костей северного оленя, зайца, бурого медведя, барсука, песца и единичные — лося, бизона, овцебыка.
Для будущего палеонтолога Ирочки Кузьминой поездка в верховья Печоры не прошла бесследно. Она сумела объединить в коллекциях Зоологического института Академии наук сборы археологов и геологов и из серии пещер, обнаруженных по ущельям притоков Печоры — речек Уньи, Илыча, Подчерема. В результате обработки обильных материалов в 110 тысяч определимых костей и их фрагментов составилась довольно целостная картина истории фауны млекопитающих с плейстоцена до наших дней в районе Северного Урала и Печорского заповедника. Подробная и тщательно выполненная работа была успешно защищена исследовательницей в качестве кандидатской диссертации. На огромном материале Кузьмина убедительно показала смену тундрово-степной фауны плейстоценового Приуралья на таежную, лесную в конце плейстоцена, начале голоцена. Будущим исследователям природы Урала знакомство с печатной работой И. Е. Кузьминой (1971) будет безусловно необходимо.
Уссурийский край — Приморье, таинственные хребты Сихотэ-Алиня — влекли меня еще в детстве, с тех пор как были прочитаны книги Н. М. Пржевальского, Н. А. Байкова и К. А. Арсеньева.
Сопки, маньчжурская и уссурийская тайга, непроходимые дебри, могучие кедры и ильмы, скалы, увитые диким виноградом, журчащие горные потоки, огромные кабаны и коварные тигры, бронзовые фазаны — все это будоражило воображение, увлекало своей дикой неизведанной прелестью. Однако, только будучи уже студентом, мне удалось впервые побывать на самом юге Приморья и прожить несколько солнечных дней на берегах бухты Витязь и бухты Горшкова, охотясь на нерп, косуль и пантачей пятнистых оленей.
В 20-х годах здесь, на полуострове Гамов мыс, группой пионеров-энтузиастов Приморья было организовано первое артельное промысловое хозяйство по разведению пятнистых оленей. Полуостров был перегорожен металлической сеткой, высотой в 4 м и длиной в 14 км. Хозяйство с 2000 оленей нужно было охранять от браконьеров и от хищников — волков и тогда еще нередких барсов и даже тигров. Двухнедельное пребывание там в гостях у артельщиков и пантовка оставили памятные впечатления на всю жизнь.
* * *
Пещерами Приморья, их палеонтологическим исследованием мне удалось заняться вплотную только в 60-х годах. Уссурийский край, как его раньше называли, это мечта каждого биогеографа. На основе анализа современных ареалов видов создано немало гипотез о путях формирования его флоры и фауны. Странная смесь тропических, северных и реликтовых животных и растений объяснялась спекулятивно и просто. В условиях сравнительно теплого климата, разнообразного рельефа и влияний прилегающих с севера, запада и юга участков сибирской, монгольской и китайской фаун и флор мозаичность здешних биоценозов казалась естественной. Не было только документальных — палеонтологических — фактов, подтверждающих гипотезы зоогеографов.
Эти факты пришли довольно неожиданно из долины Сучана. Владивостокский любитель-краевед Е. Г. Лешок увлекся в 60-х годах поисками и исследованием пещер. Получая о них сведения от местных жителей, Ефрем Гаврилович неизменно залезал сам в каждую обнаруженную щель, прокладывая себе путь лопаткой и кайлушкой, тщательно собирая при этом находимые кости и артефакты.
Так, им была открыта и впервые обследована небольшая пещерка близ села Екатериновка в известняковом массиве правого борта Сучанской долины. Отсюда до берега моря и порта Находка было всего 15 км и 200 км по шоссе до Владивостока. Расчищая отложения днища и замытые ниши стен, неутомимый краевед вскоре набрал сотни две тяжелых обломков трубчатых костей, зубов и челюстей каких-то крупных зверей. Переправив эти первые сборы в Приморский филиал Географического общества во Владивосток, Лешок рассказал о своих находках председателю Филиала профессору А. И. Куренцову. Выдающийся дальневосточный энтомолог, краевед и зоогеограф Алексей Иванович сразу же понял научную ценность этих сборов и вскоре отослал их на определение мне в Ленинград.
Уже беглый просмотр присланных костей показал их большую ценность для науки. Там были плечевые кости огромных бизонов, два зуба мамонта, массивные кости ног лошадей, обломки рогов оленей и лосей, обломки челюстей волков и пещерных гиен. Наиболее интересным при этом оказался тот факт, что многие кости были явно погрызены хищниками и грызунами, а перед этим разбиты искусственно в эпоху каменного века. Следовательно, пещера была обитаема палеолитическим человеком! Все это и послужило причиной для моего появления в долине Сучана летом 1967 г. в сопровождении Ефрема Лешка и группы студентов Политехнического института Владивостока — будущих спелеологов.
В погожий августовский день мы высадились из поезда на разъезде Екатериновка. Широкую долину окружали покрытые дубовым лесом, кустарниками и высокотравьем, насыщенные зеленью пологие сопки. Дальние хребты мягко терялись в голубой дымке. Местами выступали сероватые обрывы известняковых скал. На юге, у моря, близ устья Сучана вздымались два утеса, похожих на пирамиды. Эти горки — близнецы «Брат» и «Сестра», — как бы искусственно посаженные в конце Партизанской долины, вероятно, когда-то возвышались среди морских волн.
Нагретый воздух плавными волнами перемещался на полянах между дубовых и ореховых рощ. Узкие тропинки вились по склонам холмов среди зарослей разноцветных мальв, голубого цикория и гигантских колокольчиков. Около лужиц на влажную глину присаживались временами великолепные темно-зеленые бабочки хвостоносцы и светло-желтые аполлоны.
Мы разбили лагерь у живописной гигантской глыбы изъеденного карстом известняка, названной нами впоследствии сопкой Н. М. Пржевальского. Неутомимый путешественник и разведчик всего 100 лет тому назад охотился именно здесь — в окрестностях села Владмиро-Александровского на фазанов, кабанов и тигров. В средние века эту сопку как превосходную природную крепость использовали чурджени и бохайцы. Нам же предстояло заглянуть в значительно более отдаленное прошлое.
Я пытался вызвать в воображении те далекие ландшафтные картины, которые вмещали бы известные ныне факты.
В нескольких сотнях километров отсюда на восток лежат Сахалин и Японские острова, с их флорой и фауной, близкой к родному Азиатскому материку. Но когда и как обособились они? На юге Сахалина и острове Хоккайдо найдены зубы мамонтов; находили остатки мамонтов и в Маньчжурии, а теперь Е. Г. Лешок разыскал их здесь в Сучанских пещерах. Значит мамонты и их «спутники» когда-то свободно гуляли от Находки и Владивостока до Хоккайдо. Смешанность фауны и флоры всего Уссурийского края и Маньчжурии всегда оставалась загадкой для биогеографов. Когда и как происходило формирование здешней растительности и животного мира? Почему здесь исчезли первобытные звери: мамонты, бизоны, лошади и носороги, пещерные львы и гиены, — но остались, или, быть может, появились заново, белогрудые медведи, тигры, пятнистые олени, лоси? Еще раньше, когда здесь не было леденящих зим, в этих краях, вероятно, лазали по скалам макаки, в банановых джунглях бродили синантропы или гигантопитеки. Сравнительно недавно — в эпоху мамонтов и волосатых носорогов — первобытные охотники высматривали именно с сопки Пржевальского пасущихся в долине лошадей и бизонов в предвкушении сочных окровавленных шашлыков и розоватого, маслянистого мозга трубчатых костей (рис. 26).