Когда цветут камни

— Это будет чудо! — восхитился Борман.

— Да, я верю в чудо. Оно должно свершиться. На сегодня я назначил мое бракосочетание. Гарнизон Берлина должен узнать об этом событии, знаменующем внутреннюю силу и жизнеспособность рейха. — Гитлер нажал кнопку. В дверях появился адъютант. — Пригласите Николаса фон Билоу. Он будет свидетелем и своей подписью скрепит мое личное завещание.

Вошел высокий, весь в черном, имперский пастор Николас фон Билоу.

Гитлер дал знак Винтер, и она села за машинку.

— Пишите в трех экземплярах, — распорядился он и начал диктовать: — Мое личное завещание.

«Хотя в годы борьбы я считал, что не могу взять на себя такую ответственность, как женитьба, но теперь, перед смертью, решил сделать своей женой женщину, которая после многих лет настоящей дружбы приехала по собственному желанию в этот почти окруженный город, чтобы разделить со мною свою судьбу.

Она пойдет со мной на смерть по собственному желанию, как моя жена, и это вознаградит ее и меня за все, что мы потеряли в результате моего служения германскому народу.

Все мое имущество принадлежит партии или, если она больше не существует, государству. Если государство тоже разгромлено, то нет никакой необходимости давать дальнейшие распоряжения. Картины, приобретенные мною за эти годы, я собирал не для себя лично, а для того, чтобы создать картинную галерею в моем родном городе Линце на Дунае, и я бы очень хотел, чтобы это мое желание было выполнено.

Своим душеприказчиком я назначаю своего самого преданного товарища по партии Мартина Бормана. Он имеет право принимать любые решения. Он может передать моим родственникам все, что дорого им, как память, и все, что необходимо для того, чтобы обеспечить их существование, особенно существование матери моей жены и моих верных работников, мужчин и женщин, которые ему хорошо известны. Большинство из них мои бывшие секретари — фрау Винтер и другие, которые многие годы помогали мне своей работой. Моя жена и я избрали смерть, чтобы избежать позора падения и капитуляции. По нашему желанию наши тела должны быть немедленно сожжены в том месте, где я осуществлял большую часть моей ежедневной работы за двенадцать лет службы своему народу.

Берлин, 29 апреля 1945 г. 4.00.

Закончив диктовать, Гитлер сел в кресло, прочитал написанное, подписал, затем пригласил подписать завещание Николаса фон Билоу, Бормана, Геббельса и Кребса.

В завещании указана дата 29 апреля 4.00, но писалось оно вечером 28 апреля. Расчет простой. Генерал Кребс должен был передать этот документ советскому командованию в полном смысле этого слова «от свежего трупа Гитлера» и этим завоевать доверие русских.

Николас фон Билоу покинул подземелье тотчас же после подписания завещания. Затем Гитлер продиктовал политическое завещание, для подписания которого был приглашен еще один свидетель, постоянный советник штаб-квартиры Гитлера, депутат рейхстага адъютант Гитлера Вильгельм Бургдорф.

Через несколько минут Геббельс приступил к исполнению обязанностей канцлера Германии, а генерал Кребс отдал приказ приготовить белые флаги: он собирался перейти линию фронта и начать переговоры с советским командованием о прекращении огня в Берлине.

Однако Кребсу донесли, что русские части, наступавшие непосредственно на имперскую канцелярию, остановились перед Тиргартеном. Кребс остался на командном пункте начальника Берлинского гарнизона генерала Вейдлинга. Вместе с Вейдлингом ему удалось усилить оборону Ландвер-канала хорошо обученными батальонами особой бригады лейб-штандарт «Адольф Гитлер». Эти батальоны, по их расчетам, должны были выиграть значительно большее время, чем предполагал Гитлер.

Майор Зейдлиц залпом выпил два бокала вопреки распоряжению Геббельса. Геббельс разрешил лишь один бокал: всем офицерам предстояло выйти из подземелья и разнести по гарнизону приказ о генеральном сражении; каждому командиру, до батальонного включительно, приказано было дать расписку в том, что приказ получен и что расписавшийся дает фюреру клятву сражаться до последнего солдата.

Выпив два бокала, Зейдлиц налил себе третий, и никто не остановил его, потому что ему выпало самое опасное поручение — пробраться в Потсдам и оттуда проскочить в Мекленбург, к «президенту Германии» Деницу, с секретной директивой:

«Гитлер уходит, и вся власть передается в руки Деница, Геббельса и Бормана».

Помимо этого, Зейдлиц должен был передать устное распоряжение Геббельса:

«Задержите армию Власова, которая не ушла в леса Тюрингии — в район малой войны, а стремится прорваться в Чехословакию. Власова надо арестовать и расстрелять».

И в ту минуту, когда Зейдлиц подносил ко рту третий бокал, в комнату адъютанта ввалился здоровенный полковник в костюме десантника.

— Хайль Гитлер!

— Кто вы такой? — спросил его Зейдлиц, поставив бокал на стол.

— Мой десант приземлился в парке Тиргартен. Два самолета сбиты. Я прорвался на десантных планерах с командой снайперов. У меня сто сверхметких стрелков. — доложил полковник, отыскивая глазами старшего среди адъютантов.

— Освежитесь, полковник, бокалом вина, — предложил Зейдлиц.

— Благодарю, — ответил полковник, следя, как наполненный бокал идет к нему по рукам офицеров.

Полковник выпил, и в ту же минуту ему сунули в руки приказ.

— Распишитесь!

Не читая, полковник расписался. Он был счастлив. Ему хотелось покрасоваться:

— Сто снайперов в моем активе! Если они сделают только по одному выстрелу — сто русских навеки простятся с белым светом! Сто!..

— Мало! — проговорил сидящий рядом с Зейдлицем один из телохранителей Гитлера, двоюродный брат Зейдлица Шульц, отменный красавец и забияка. Он уже немного охмелел. — Слушай, полковник, фюрер был бы тебе благодарен, если бы твои меткие стрелки взяли с собой пулеметы.

— Мои снайперы сражались в Курляндии. На счету каждого — сотни.

— Мало, — повторил Шульц. Он уже видел, что полковник принимал его за самого старшего здесь. — Мы готовимся к генеральному сражению. Мы должны косить русских как траву.

Его поддержал один из помощников Монке, начальника бригады лейб-штандарт «Адольф Гитлер».

— Пулемет «МГ-сорок два» дает тысячу восемьсот выстрелов в минуту. Вот чем должны косить русских твои, полковник, снайперы.

— Прошу дать сведения, где я могу получить пулеметы? — спросил полковник.

— Идите в бой, там их найдете в избытке.

— Слушаюсь.

Полковник стукнул каблуком и вышел.

— Не забудьте, что вы подписали клятву! — бросил ему вслед тот, кто подсунул полковнику приказ.

— За ваше счастье в генеральном сражении! — подняв бокал, провозгласил Шульц.

— За счастье! За счастье! — все поднялись с мест.

В полночь они вышли на поверхность земли. Гудящие в задымленном небе самолеты, вспышки ракет, свист и взрывы мин вынуждали охмелевших героев искать укрытия. И всюду, куда они ни спускались, — солдаты, офицеры батальонов охраны и особых отрядов гестапо.

Это были матерые костоломы, они умели ломать ключицы, позвонки, выбивать скулы, вырывать горло, проламывать виски и переносья в один прием, без оружия и беззвучно. С ними нужно было вести себя осторожно. Зейдлиц, шедший впереди своих коллег, совал пропуск в руки каждому гестаповцу, встретившемуся на пути, и тут же подавал приказ:

— От фюрера, пропустить…

Недалеко от площади, перед каналом Ландвер, проходила вторая линия обороны. Стали встречаться летчики, объединенные в пулеметные роты, морские «львы» — подводники, перекинутые сюда для борьбы с русскими на суше.