Страница 4 из 156
— Вы, очевидно, забыли решение вышестоящих партийных инстанций о борьбе с летунами. Ярцев не только сам ушел из автоколонны нашего управления, но и увел за собой целую группу шоферов, своих дружков с сомнительной репутацией.
— Нет, не забыл, — ответил секретарь горкома. — А вы не слишком ли поздно спохватились выполнять это решение?.. Не прячьте за этот щит свое неумение работать с молодыми коммунистами.
Федор Федорович понял, что дело Ярцева будет возвращено в партком строительного управления на пересмотр, однако присутствовавший здесь председатель партийной комиссии горкома, пожилой, с большим стажем партийной работы коммунист, взял из рук Жемчугова папку «Персональное дело В. В. Ярцева» и, полистав несколько страниц, сказал:
— Бумаги оформлены обстоятельно. Обвинений много: «дебошир», «скандалист», «аварийщик», «идеологически не выдержан»… А формулировка об исключении довольно странная: «Считать Ярцева В. В. выбывшим из партии согласно Уставу». Исключили по Уставу, не указав параграфа.
— Указывать номера параграфов? Это же формализм! — возмутился Шатунов.
— По-смот-рим, — замедленно произнося слог за слогом, отозвался председатель партийной комиссии и заключил: — Прошу поручить партийной комиссии рассмотреть персональное дело Ярцева и результаты доложить на бюро горкома.
Секретарь горкома согласился с ним.
— Подключите к работе по этому делу Федора Федоровича Ковалева.
— Нельзя, не имеем права, — возразил председатель партийной комиссии. — Ковалев давал Ярцеву рекомендацию в партию. Быть может, мы самого Ковалева будем привлекать к ответственности — кого он рекомендовал?..
Прошло немного времени, и в папку «Персональное дело В. В. Ярцева» легла одна тетрадь, затем вторая, третья… В них излагался ответ на вопрос, который волновал Федора Федоровича: кому он дал рекомендацию в партию?
Когда партийная комиссия стала докладывать о своих выводах на бюро горкома, в руках председателя было уже девять таких тетрадей…
Глава вторая
ВАСИЛИЙ ЯРЦЕВ
Возле последнего вагона скорого поезда Москва — Куйбышев, остановившегося на станции Сызрань, сгрудились любопытные. Все смотрели на лобастого парня в тесной для него гимнастерке без ремня. Ремень с массивной пряжкой он накручивал вокруг ладони, поглядывая себе под ноги, где валялись похожие на спелые апельсины поджаренные пончики. Чуть поодаль, у подножки вагона, поблескивала ладами разбитая гитара. Пончики собирала девушка в белом колпачке — лоточница вокзального буфета.
— Заступник нашелся… Без тебя справилась бы, — ворчала она на парня в гимнастерке. — Вон их сколько было. Без глаз могли оставить.
— Зря пугаешь, — хмуро ответил парень.
— А что, струной чиркнули бы, а потом ищи-свищи… Ведь напролом шел.
— Глаза-то остались, а срок получит, — уточнил проводник таким тоном, что думалось: теперь все зависит от него. Он стоял на подножке тамбура, закрыв собой выход из вагона.
— За что? — спросила его лоточница.
— За фулиганство. Стекло разбито, без свидетелев доказуемо. Вот какая каменюка в служебке стекло вынесла. Насмерть мог меня ухлопать. Придись в висок или в темя…
Проводник для пущей убедительности приложил камень к виску.
— Под локоть он того гитариста подтолкнул, камень и влетел к тебе в служебку, — возразила лоточница, еще раз окинув взглядом стоящего перед ней парня.
— Ишь ты, еще защищает. Кому же мне теперь взыск предъявлять?
Проводник и слушать не хотел, что камень, который он показывал как вещественное доказательство, — окно-то разбито! — был нацелен в голову парня.
Подошел сержант милиции.
— В чем дело? — спросил он, обращаясь к проводнику.
— Вот этот фрукт драку затеял с какими-то ребятами.
— Кто свидетель?
— Продавщица с пончиками тут была.
— Я, Сергей, прости… товарищ сержант, разглядеть ничего не успела. Когда он брызнул одному, я запнулась, и пончики рассыпались. Видела, что тех было пятеро. Он еще раз отмахнулся…
— Отмахнулся или брызнул? — милиционер посмотрел на ремень с пряжкой в ладони парня.
— Говорю, отмахнулся, — повторила лоточница и, помолчав, принялась уговаривать сержанта: — Не вставляй меня, Сережа, в свидетели. Некогда мне, я ничего не видела…
Сержант повернулся к парню:
— Ваши документы… Так, значит, по паспорту Ярцев Василий.
— И в натуре, по отцу тоже Ярцев, — ответил парень.
— Пройдемте со мной, — сказал ему сержант. — И ремень отдайте мне.
— Вот еще каменюку возьми, — протянул ему камень проводник. — А манатки его снять?
— Потом, как вагон отцепят.
Ярцев недоуменно посмотрел на лоточницу. Чего она испугалась? Ведь у нее же деньги хотели отнять! Он понял вдруг, что дело могло обернуться весьма круто, если учесть, что вещественных доказательств своей правоты у него не было.
Ребята, с которыми он ехал на строительство автозавода, пытались убедить дежурного по отделению лейтенанта милиции в том, что произошло какое-то недоразумение. Но попытки ни к чему не привели. Проводник вагона приволок в отделение сундук Ярцева, тяжелый, в железных обручах, и сказал, что в нем наверняка свинчатки, чтобы вооружать драчунов на стройке. От такой нелепости друзья заулыбались.
— Сейчас вскроем и опишем при свидетелях, — сказал лейтенант.
Из кабинета начальника отделения вышел мрачный, чем-то взволнованный мужчина лет сорока пяти, в шляпе, на плечах — выцветшая армейская плащ-накидка.
— Вот уполномоченный штаба стройки… — представил его лейтенант. — Булан Буланыч, хотите посмотреть, какие гостинцы везут вам на стройку в сундуках?
— За тем и пришел, — ответил Булан Буланович.
Еще в ЦК комсомола ребятам сказали, что вагон будет встречать в Сызрани некий Булан Буланович — расторопный, добрый и внимательный человек. Однако сейчас он взглянул на Ярцева так хмуро и озабоченно, что никто не посмел представиться ему, как было велено.
Открыли сундук. Ярцев кивнул проводнику: дескать, смотрите, какие тут «свинчатки для вооружения драчунов». Все удивленно переглянулись, увидев в сундуке, разделенном на две равные части березовой плашкой, аккуратно сложенные инструменты разного назначения. На плашке было множество отверстий, выемок и кармашков для отверток, шурупов, болтиков различных калибров, пластинок столярного клея, флакончиков с лаком и политурой, каких-то замысловатых сверл и державок к ним с блестящими головками. На крышке ящика гнездились не менее интересные и, вероятно, очень нужные инструменты столяра-краснодеревщика.
Рубанки, полотна ножовок с фигурными ручками для них, дюжина стамесок и долот, лобзик, коловорот, молотки трех калибров, хомутики, рулетка — в одной половине ящика. В другой теснились торцовые, рожковые и накидные ключи, отвертки, развертки, дрель, паяльник, сверла по металлу, приспособление для газовой резки и сварки металла, аптечка автомобилиста, набор ниппелей и золотников — все, что необходимо шоферу для ремонта машины.
До окончания десятилетки Василий Ярцев собирался стать столяром. Понимать красоту изделий из древесины учил его отец, известный в Гатчине краснодеревщик, который вместе с другими мастерами восстанавливал и обновлял убранство Павловского дворца, изувеченного гитлеровцами в дни блокады Ленинграда. Сын во всем помогал отцу и теперь, после его смерти, как богатое наследство, хранил отцовский инструмент.
Но с годами у Василия появилась и вторая любовь — автомобиль. За год до призыва в армию Ярцев по предписанию военкомата окончил курсы шоферов и восемь месяцев работал на грузовой «летучке» ремонтной автобазы. Регулировка клапанов, замена деталей подвески, рихтовка помятых крыльев — все, вплоть до переборки двигателей, поручал ему механик «летучки». Поэтому сразу же после прибытия в батальон обслуживания главного штаба его, как шофера, умеющего ремонтировать машины, зачислили в отделение ремонтников. Сундук с отцовскими инструментами, которые он взял с собой, стал пополняться оснасткой автомобилиста.