Ось

— В устройстве? Человеческом? — ошарашенно переспросил Турк.

Ему даже с трудом давались слова. Он никогда еще не разговаривал с Четвертыми, разве что — сам того не подозревая. А эта женщина утверждает, что она одна из них. Сколько же ей на самом деле? Девяносто? Сто?..

— Что, я выгляжу так страшно?

— Нет, мэм, совсем нет, но…

— Правда не страшно? — Она продолжала улыбаться.

— Я просто…

— Турк, я хотела сказать… Я уже много лет Четвертая. Все мы гораздо более восприимчивы к определенным нюансам общения и поведения, на которые обычные люди не обращают внимания. Как правило, я способна различить ложь и притворство — по крайней мере, говоря с человеком лицом к лицу. Но против искренней лжи у меня нет защиты. Я не всезнающая, не какая-то особенно мудрая и не умею читать мысли. Самое большее: у моего детектора вранья немного пониже порог распознавания. А так как любая община Четвертых всегда в осадном положении — из-за полиции, из-за бандитов или из-за тех и других сразу, — этот навык нередко бывает полезен. Я не настолько знаю вас, чтобы сказать, что я вам доверяю, но достаточно вижу вас, чтобы сказать, что мне хочется вам доверять… Понимаете?..

— Наверное, да. В том смысле, что у меня нет никаких предубеждений насчет Четвертых. Я вообще раньше мало об этом думал…

— Теперь придется расстаться с этой блаженной невинностью. Ваш друг не умрет от рака, но ему нельзя оставаться здесь, и к тому же ему предстоит долгая адаптация. Я бы хотела передать его на ваше попечение.

— Мэм… Диана… я понятия не имею, как ухаживают ж больными. А тем более за Четвертыми.

— Он совсем недолго проболеет. Но ему нужен будет заботливый друг. Согласны ли вы стать таким для него?

— Конечно, согласен… попробую… Хотя, может, все-таки лучше не я? Тем более что я сейчас в трудном положении, и финансовом, и вообще…

— Если бы было еще к кому обратиться, я бы вас не просила. То, что вы приехали сейчас сами, — уже подарок судьбы. — Она помолчала и прибавила: — И если б я не хотела, чтобы вы меня нашли, меня было бы гораздо труднее найти.

— Я пытался позвонить, но…

— Мне пришлось отказаться от прежнего номера. — Она нахмурилась, но не стала дальше продолжать.

— Ладно… — (Какой к черту „ладно“! — подумал он.) — Я и перед бездомным псом в грозу двери не смог бы захлопнуть.

Она снова улыбнулась.

— Я так и думала.

— Ну, теперь-то ты уже поболее знаешь о Четвертых, — сказал Томас.

— Не уверен, — ответил Турк. — Ты у меня единственный живой образчик Четвертых перед глазами. Честно говоря, не слишком вдохновляющий.

— Она так и сказала тебе: детектор вранья?

— Примерно так. А ты что об этом думаешь?

Томас оправился от болезни — по существу, от генетической перестройки, в которой и заключается курс четвертого возраста, — довольно быстро, как и предсказывала Диана. С психологической адаптацией дело обстояло иначе. Он прибыл в Экваторию, чтобы здесь умереть, а вместо этого получил еще три или четыре десятилетия жизни, на которые у него не доставало ни четких планов, ни желаний.

Зато физически он приобрел прекрасную форму. Уже через неделю после выздоровления Томас выглядел заметно помолодевшим. Его петляющая походка сделалась увереннее, есть он стал за двоих. Турку было так странно наблюдать за этим — словно Томас сбросил с себя старое тело, как змея сбрасывает кожу. «Да я это, блин!» — повторял он всякий раз, когда Турку становилось не по себе от пропасти, разделяющей прежнего и нового Томаса. Он откровенно наслаждался вернувшимся здоровьем. Единственный минус, по его словам, заключался в том, что после восстановления тканей исчезли татуировки. В этих татуировках была записана половина истории его жизни.

— Ты хочешь знать, есть ли и у меня какой-то супердетектор вранья? Ну, с точки зрения обычных людей, может, и есть. Все-таки уже десять лет прошло… А ты что думал?

— Не знаю. Мы же с тобой об этом почти не говорили.

— И правильно, что не говорили. Мне так было проще.

— Ты тоже сразу понимаешь, когда тебе врут?

— Умного из дурака никакими таблетками не сделаешь. А я и не шибко умен, и детектора лжи никакого у меня нет. Но я обычно чувствую, когда кто-то старается мне что-то внушить.

— Потому что, как мне кажется, Лизе врут. Сама она интересуется Четвертыми из искренних побуждений. Но ее могут использовать. Зато, с другой стороны, она знает кое-что, что могло бы пригодиться Диане.

Томас помолчал, потом опрокинул залпом весь остаток пива и поставил бутылку на столик. Его испытующий взгляд живо напомнил Турку аналогичный взгляд Дианы.

— Ты оказался в довольно трудной ситуации, — сказал он.

— Я сам знаю, — ответил Турк.

— Может запахнуть жареным.

— Этого я и опасаюсь.

— Можно, я немного подумаю, прежде чем тебе что-то отвечать?

— Конечно.

— Ладно. Попробую навести справки. Позвони мне через пару дней.

— Буду тебе очень признателен. Спасибо.

— Погоди благодарить, — сказал Томас. — Может, я ещё передумаю.

ГЛАВА 7

Лиза ехала по направлению к консульству, и тут приемник в машине произнес: «У вас новое сообщение».

— От кого? — спросила Лиза.

— Сьюзен Адамс, — ответил приемник.

Думая о матери, Лиза всегда вспоминала ее аптечку в углу кухни, с лекарствами на все случаи жизни, рассортированными по дням и часам. Антидепрессанты, сжигатели жира, профилактическое от болезни Альцгеймера (к которой, возможно, имелась предрасположенность и у Лизы)… Почасовая механика умирания.

— Прочитать, — сухо сказала она приемнику.

«Дорогая Лиза!».

Мужской голос в приемнике был совершенно бесцветным, и жизни в нем было не больше, чем в размороженной рыбе.

«Спасибо тебе за последнее письмо. Это немножко успокоило меня после того, что я видела в новостях».

Она заговорила о пепле, которым были все еще усыпаны улицы, из-за чего тысячи туристов спешили обратно к своим лайнерам, умоляя поскорее доставить их домой. Они приехали в Экваторию, рассчитывая увидеть пленительные экзотические пейзажи, а столкнулись с иным — в полном смысле слова иным, чему нет никакого дела до человеческих расчетов.

Точно так же, подумала Лиза, поступила бы и ее мать.

«Все, о чем я сейчас думаю, — как ты далеко, и почему ты так отдалилась от меня. Мне не хочется повторять тебе все, что я уже не раз говорила. И я не собираюсь касаться твоего расставания с Брайаном».

Сьюзен Адамс возражала против их развода так же страстно, как когда-то, по иронии судьбы, противилась их браку. Мать Лизы поначалу недолюбливала Брайана из-за его работы. В представлении Сьюзен Генетическая Безопасность сплошь состояла из бестолковых и бесчувственных людей вроде тех, что терзали ее после исчезновения мужа. «Лиза, ты не можешь выйти за чудовище!» — говорила она. Но Брайан оказался вовсе не чудовищем. Он приложил все усилия, чтобы завоевать доверие Сьюзен и развеять ее предубеждения, и вскоре сделался желанным гостем в доме. Он быстро усвоил главное правило, которого следовало придерживаться в общении с ней: ни слова о Новом Свете, о гипотетиках, о Спине и об исчезновении Роберта Адамса. Упоминание обо всех этих материях в доме Сьюзен Адамс приравнивалось к богохульству. Не в последнюю очередь поэтому Лиза с такой тревогой думала о предстоявшем отъезде в Экваторию.

Мать Лизы совсем потеряла покой, узнав, что Брайана посылают в Порт-Магеллан. «Вам нельзя туда ехать», — твердила она, словно Новый Свет был призрачным загробным царством, откуда еще никто не возвращался живым и невредимым. Ни за что, ни ради какой карьеры, нельзя отправляться в этот ад.

Конечно, это было не что иное как продолжающийся акт отрицания, насильственного изгнания из сердца тех событий, которые оно принять не может. Стратегия, которую давным-давно избрала для себя мать Лизы, ее личный громоотвод для скорби. Но именно это и возмущало Лизу.