Спин

Улыбалась она, потому что я раньше постоянно донимал ее этим вопросом, имея в виду, конечно, чувствовала ли она изменения в своем отношении ко мне.

Толкового, удовлетворяющего меня ответа я от нее так и не получил. Очевидно, она стала другим человеком после сближения со смертью и воскрешением в «большом доме». А на кого бы такое не подействовало? Она потеряла мужа, потеряла веру, проснулась в мире, очутившись в котором, даже Будда недоуменно почесал бы затылок.

— Переход — лишь дверь, — продолжила она. — Дверь в комнату. Ты в этой комнате раньше не был, хотя, возможно, имел о ней какое-то представление. Теперь тебе в этой комнате суждено жить, это твоя комната, она тебе принадлежит. Ты не в состоянии изменить ее конфигурацию, увеличить или уменьшить, но, как ее обставить, зависит от тебя.

— Притчами изъясняетесь, сударыня.

— Извини. Как могу. — Она подняла голову к звездам. — Смотри, Тайлер, Арку видно.

Мы называем это Аркой вследствие присущей человеку близорукости. По сути, этот артефакт представляет собой кольцо диаметром в тысячу миль, однако над водой поднимается лишь половина этого кольца. Остальное скрыто под водой и в глубинах земной коры, возможно (некоторые так утверждают), черпая энергию в раскаленном расплаве субокеанской магмы. Но с нашей муравьиной точки зрения это арка, высшая точка которой ушла далеко за атмосферу планеты.

Но даже и верхняя половина полностью видна лишь на фото из космоса, к тому же ретушированных, дабы выделить детали. Арка представляет собой как бы ленту, изогнутую в обруч. В поперечном сечении размер ленты является прямоугольником с короткой стороной в четверть мили и длиной в милю. Грандиозное сооружение это захватывает, однако, лишь ничтожный фрагмент космоса, человеческий глаз не всегда разглядит его на расстоянии.

Судно несло нас с южной стороны кольца, параллельно его радиусу и почти под его верхушкой. Верхняя часть Арки все еще сияла в лучах солнца, напоминая уже не гнутую U или J, а карикатурный рот нахмуренной физиономии. «Нахмурка Чеширского котика», — усмехнулась Диана. Арка хмурилась в северной части неба, звезды проплывали мимо нее, как фосфоресцирующий планктон, обтекающий нос судна.

Диана опустила голову мне на плечо:

— Жаль, что Джейсон ее не видит.

— Он видел ее. Только не под таким углом зрения.

После смерти Джейсона над «большим домом» нависали три проблемы.

Главное, конечно, — Диана. Физическое состояние ее не менялось в течение нескольких дней после инъекции. Она оставалась в коматозном состоянии, ее лихорадило, пульс трепыхался, как пойманная муха. Медикаментов не хватало, пить ее приходилось заставлять чуть ли не насильно. Улучшение наблюдалось лишь в дыхании, все более свободном и спокойном. Легкие ее, во всяком случае, приходили в норму.

Вторая проблема, неприятная, аналогичная мучившей столь многих в те дни: похороны умершего члена семьи.

В последние дни мир захлестнула волна смертей. Убийства, самоубийства, автокатастрофы, пожары… Ни одна нация планеты не могла справиться с таким количеством смертей традиционными методами, и Штаты не составили исключения. Местное радио сообщало адреса пунктов приема трупов для массовых захоронений; администрация мобилизовала на выполнение этой задачи рефрижераторные фургоны мясоконсервных комбинатов, восстановленная телефонная сеть выделила специальный бесплатный номер для вызова — но Кэрол не желала и слышать об этом. Когда я намекнул об этой возможности, она изобразила оскорбленное достоинство и заявила:

— Никогда, Тайлер. Я не допущу, чтобы Джейсона швырнули в общую яму, как какого-то средневекового нищего.

— Кэрол, но как…

— Умолкни. У меня еще сохранились кое-какие связи.

В прошлом уважаемый специалист, она, разумеется, располагала обширной сетью личных контактов, но чего эти контакты стоили через тридцать лет алкогольного затворничества? Тем не менее она провела утро за телефоном, выслеживала несколько изменившихся номеров, возобновляла знакомства, объясняла, упрашивала, умоляла. Мне эта затея казалась безнадежной, но не более чем через шесть часов к дому подкатил катафалк, и двое явно переутомленных, однако безукоризненно вежливых и весьма квалифицированных мужчин вынесли тело Джейсона на сверкающих никелем носилках. Так он в последний раз покинул «большой дом».

Кэрол провела остаток дня рядом с Дианой, держала руку дочери, напевала ей песни, которых та, вероятно, не слышала. В этот вечер она впервые с того утра, как взошло вспухшее солнце, приложилась к бутылке. «Дежурная доза», — сказала она.

Третьей проблемой стал И-Ди Лоутон.

И-Ди следовало сообщить о смерти сына, и Кэрол взяла эту задачу на себя. Она призналась, что с бывшим мужем в последние годы общалась лишь через адвокатов, и что всегда его боялась — во всяком случае, когда хмель выветривался из головы. Он такой большой, агрессивный, устрашающий, напористый, а она такая маленькая, хрупкая, робкая, хитрая. Но ее скорбь и печаль уравновесили чашки весов.

Не один час она собиралась с духом, но затем позвонила ему в Вашингтон — он оказался совсем рядом, в часе езды. Насчет причины смерти она не распространялась, сказала, что по приезде у Джейсона было что-то вроде пневмонии, что ухудшение наступило как раз, когда рухнула электросеть, отказали телефоны и мир покатился кувырком. Ни тебе скорой помощи, ни надежды…

Я спросил, как реагировал И-Ди на весть о смерти сына. Она пожала плечами:

— Сначала никак. Молчание — признак того, что ему больно. Его сын умер, Тайлер. Неожиданностью для него смерть Джейсона, по сути, не стала, если учесть то, что произошло в последние дни. Но ударила по нему. Сильно ударила.

— А про Диану вы ему сказали?

— Нет, решила промолчать. И что ты здесь, тоже не сказала. Джейсон и И-Ди постоянно грызлись, Джейсон прибыл домой после каких-то неприятностей в фирме, что-то его там испугало. И полагаю, это как-то связано с марсианскими снадобьями. Нет, Тайлер, не надо мне ничего объяснять. Не желаю слушать и вникать, все равно ничего не пойму. Но кажется мне, что лучше будет, если И-Ди не припрется сюда, не станет совать во все свой нос и распоряжаться.

— Он спрашивал насчет Дианы?

— Нет, Дианой не интересовался. Однако попросил позаботиться о сохранении тела Джейсона. Очень беспокоился об этом. Я сказала, что уже распорядилась, что будут похороны, что его известят. Но он на этом не успокоился. Ему непременно нужно было вскрытие. Пошел бы он… — Она смерила меня суровым взглядом. — Почему ему так нужно вскрытие, Тайлер?

— Не знаю, — сказал я.

Но я решил попытаться узнать. Я зашел в комнату Джейсона. С кровати уже удалили белье. Я открыл окно, уселся у комода и просмотрел то, что оставил Джейсон.

Он просил меня законспектировать его последние соображения о гипотетиках и их манипуляциях с Землей, размножить и отправить в заготовленных им толстых, снабженных подкладкой из пузырчатой пленки конвертах, с уже надписанными адресами и адресатами — мне неизвестными — и наклеенными марками. Сделать это, когда жизнь войдет в норму и почтовое снабжение нормализуется. Очевидно, отправляясь в «большой дом» за несколько дней до снятия «Спина», Джейсон не ожидал, что произнесет такой монолог. Его терзало что-то другое. Его высказывания на смертном одре — позднейшее дополнение.

Я просмотрел конверты. Все надписаны рукой Джейсона. Среди адресатов все же попалось знакомое имя — мое.

Дорогой Тайлер!

Сознаю, какой обузой висел на тебе в прошлом. Боюсь, снова придется тебя озадачить, но в этот раз ставки существенно выше. Сейчас объясню, и извини за сбивчивость. Я должен торопиться, а почему — тоже объясню.

Недавнее проявление того, что окрестили «мерцанием», заставило администрацию Ломакса встрепенуться. Тому же причиной еще несколько событий, менее широко известных. Вот лишь один из примеров: после смерти Ван Нго Вена изъятые из его тела пробы тканей исследовались на Плам-Айленд, в Центре контроля заболеваний животных, там же, где его мариновали в карантине по прибытии на нашу планету. Марсианская биотехнология тонка и изощренна, но наши бравые патологоанатомы упорны и настойчивы. Не так давно до них, наконец, дошло, что физиология Вана, в особенности его нервная система, модифицирована намного более радикально, чем предполагают описанные в его архивах процедуры «четвертого возраста». По этой и некоторым другим причинам Ломакс и иже с ним начали принюхиваться и почуяли неладное. Они вытащили на свет божий И-Ди, поплакались ему, поделились подозрениями относительно мотивов Вана — в общем, снова пригласили в команду. И-Ди, разумеется, обрадовался возможности вернуть себе «Перигелион» и восстановить утраченные позиции, и он, насколько мог, подхлестнул этих параноиков из Белого дома.

Как может действовать наша администрация? Грубо, напролом. Ломакс — в смысле его советники — разработал план налета на компаунд «Перигелиона» с целью захвата всего, что попадется под руку из оставшегося от Вана, включая его пожитки и личные документы, а также наши рабочие материалы.

И-Ди еще не додумался о связи между моим чудесным избавлением от АРСа и марсианской фармакопеей или, если додумался, не поделился со своими славными соратниками. Во всяком случае, мне хочется в это верить. Иначе меня давно бы сцапала служба безопасности и после первого же анализа крови упрятала бы на весь остаток жизни в золотую клетку на Плам-Айленд, возможно, ту же самую, в которой держали Вана. Возможно, И-Ди все же не хотел, чтобы меня превратили в подопытного кролика. Как бы он ни переживал моего «предательства», как бы ни винил в «краже» своего детища и в «сговоре» с марсианином, он все же мой отец.

Однако мне повезло. Хотя я и не столь глубоко увяз в трясине Белого дома, у меня все же существуют свои каналы, я поддерживаю свои связи. Это не столь могучий народ, но в определенном смысле куда более могущественный, нежели вашингтонские воротилы, люди яркие и честные, видящие дальше сиюминутной выгоды, заботящиеся о судьбе планеты. С их помощью я узнал о предстоящем рейде и — просто-напросто удрал. Так что теперь я беглец.

Ты, Тайлер, кстати, тоже под дамокловым мечом, хотя всего лишь как пособник. Это тоже может повлечь определенные последствия.

Извини, конечно, за то, что я вовлек тебя в щекотливую ситуацию. Надеюсь как-нибудь получить возможность извиниться при личной встрече. А пока что могу лишь кое-что присоветовать.

Те цифровые материалы, которые я тебе всучил, когда ты оставлял «Перигелион», разумеется, совершенно сверхсекретны, это выжимки из архивов Ван Нго Вена. Можешь их сжечь, закопать, пустить в Тихий океан — не страшно. Годы проектирования космических аппаратов приучили меня не забывать об избыточности. Эта контрабандная мудрость Вана поехала от меня к дюжине надежных индивидов по всей стране и — о ужас! — за ее пределами, по всему миру. В интернете ее, правда, пока еще никто не выставил, таких отчаянных не нашлось, но птичка улетела. Это с моей стороны в высшей степени непатриотично и преступно. Если меня сцапают, не избежать обвинения в государственной измене. Пока же я пользуюсь своей временной свободой.

Однако я не считаю, что информацию такого рода, включающую и протоколы модификации человека, излечивающей тяжелейшие заболевания, надлежит хранить под спудом в узконациональных интересах, даже если раскрытие этой информации может вызвать нежелательные побочные проблемы.

Ломакс и прирученный им Конгресс, разумеется, не разделяют моего мнения. Посему я рассылаю остатки архивов и «делаю ноги». Придется скрываться. Скорее всего, тебе следует сделать то же самое. Тебя к этому принудят. Рано или поздно все, кто со мной контактировал, попадут под федеральную лупу.

Альтернатива для тебя — явиться в ближайший офис ФБР и выложить это мое послание. Поступай так, если сие подскажет тебе твоя гражданская совесть. Я тебя ни в чем не обвиню, но исход этого варианта, мягко говоря, сомнителен. Мой опыт подсказывает, что такое патриотичное поведение тебя ни в коей мере не спасет от каталажки.

Еще раз извини за то, что втянул тебя в эти дрязги. С моей стороны неэтично. Я с тебя слишком много спрашивал как с друга — но всегда гордился правом называть тебя своим другом.

Может, И-Ди прав в одном: наше поколение тридцать лет боролось за то, что «Спин» украл у нас той октябрьской ночью. А стоило ли? Не за что цепляться в этой развивающейся Вселенной, и ничего не приобретешь в тщетных потугах. Этому прозрению я, можно сказать, обязан своей «четвертости». Мы эфемерны, как капли дождя. Мы все падаем, и все куда-то попадаем. Все где-то приземлимся.

Падай свободно, Тайлер. Используй прилагаемые документы, если посчитаешь нужным, каким угодно способом. Они весьма дороги и весьма надежны. Хорошо иметь друзей в высших сферах.