Прыжок над бездной

– Интересно, зачем ему эта штука? – поинтересовался Сенечка, досылая патрон.

– Переговаривается, наверное, с другими танками, – ответил кто-то.

– Едва ли, – покачал головой Сенечка. – На других ведь танках такого стержня нет.

– Ты лучше за автоматчиками гляди. Вон, два солдата за кочкой прилегли. Врешь, не уйдешь!

Несмотря на отчаянный огонь партизан, гитлеровцам на этот раз удалось довольно близко продвинуться к их позициям. Повалил снег, видимость сразу ухудшилась. Судить о местоположении врага можно было только по мгновенным вспышкам огня. Положение становилось угрожающим.

– Как дела, ребята? – спросил Аникеев, спрыгнув в наскоро отрытый окопчик.

– Трудимся помаленьку, Николай Николаевич. – Ответ простуженного наводчика прозвучал совсем по-штатски.

– Плохо трудитесь, – зло бросил Аникеев. – Ни одного танка не подбили.

Командир взял противотанковое ружье и принялся сам прицеливаться. Делал он это, как показалось солдатам, бесконечно долго. Вспышки выстрелов, которыми танк отмечал свое продвижение, неуклонно к ним приближались.

Скорее интуитивно почувствовав, чем увидев, что танк на мгновение подставил им бок, Аникеев выстрелил. Неясное пятно перед ними замерло. Затем – что за чертовщина! – начало вспухать, увеличиваясь в размерах.

– Дым! Он горит! Подбили, братцы! – завопил кто-то из расчета.

Из-под дыма, окутавшего вражеский танк, показались языки пламени, слабо освещая картину вечернего боя.

– Следите за автоматчиками и танкистами! – крикнул командир.

Несколько солдат, следовавших за танком, метнулись в сторону, но их срезала длинная очередь из соседнего окопа. Люк открылся, из него показалась худощавая фигура в черном мундире, освещенная багровым, чадным пламенем, которое разыгралось вовсю.

– Добро пожаловать! Этот мой, – заметил Сенечка и снял его одиночным выстрелом.

Раздался сильный взрыв, далеко отбросивший башню танка вместе с антенной. Партизаны приветствовали первый подбитый танк нестройным «Ура!» Победа, пусть небольшая, вызвала всеобщее воодушевление, и комиссар подумал, что когда-нибудь из таких малых успехов, завоеванных упорством и кровью, сложится одна великая победа.

Впрочем, праздновать успех партизанам было рано. Несмотря на потери, фашисты продолжали ожесточенно рваться вперед. Поднялся ветер, закружилась поземка.

Командир старался держаться бодро, но голову его сверлила неотступная мысль: что, если он принял неверное решение и зря загубил вверенный ему отряд?

Ближняя по флангу огневая точка партизан вдруг смолкла. При свете догорающего вражеского танка было видно, как пулеметчик упал навзничь, раскинув руки.

Из дальнего окопчика выскочил комиссар и, сделав пробежку по открытому месту, припал к умолкшему пулемету. Долгая прицельная очередь заставила залечь цепь фашистских автоматчиков. Через несколько минут комиссара сменили, и он подбежал к командиру.

– Николаич, еще не поздно. Давай спасать отряд. Я могу возглавить прикрытие, а ты уводи тех, кто остался, через болото в лес. Сколько нужно, продержусь.

– А полигон фрицам оставить?

– Да черта ли в нем, в том полигоне? – взорвался комиссар. – Разве сам не видишь, что никакой ценности он не представляет? Самолет разве что. Так его взорвать можно.

– Не в самолете дело, Вася, – сказал командир. – Режь меня на куски, не знаю, что им здесь нужно, но они рвутся именно на полигон. Значит, наша задача – лечь костьми, но не пустить их сюда.

– Кремень ты, – пробормотал комиссар.

– А у нас вся порода такая, – усмехнулся Аникеев.

Метель немного улеглась, показался огрызок луны. Командир увидел скорбное, осунувшееся лицо Иванова, изборожденное глубокими морщинами, и подумал, что Василий Петрович, в мирной жизни агроном, далеко уж не молод.

– Решайся, Коля, – сказал комиссар, неверно истолковав его молчание. – Я прикрою, не сомневайся.

– Мой приказ остается в силе. Об отходе не может быть и речи, – жестко произнес Аникеев. – Побудь здесь вместо меня, – добавил он и, сутулясь, зашагал к бункеру. Вокруг посвистывали пули, одна чиркнула об рукав ватника, тот затлел. Командир притушил рукав снегом, подумав, как о ком-то постороннем: «И впрямь заговоренный…» И еще он подумал, идя к радистке, что, быть может, легче и проще погибнуть самому, чем нести ответственность за жизнь и судьбы десятков людей, целиком и полностью доверенных ему.

Из дверей бункера навстречу командиру выскочила Разумовская.

– Товарищ командир! – еще издали закричала она. – Есть связь! С Центром!

– Спасибо, – улыбнулся ей Аникеев. – Выживем, к награде представлю. Как тебе удалось?

– Моей заслуги тут нет, – произнесла Таня, стараясь не отставать от крупно шагающего Аникеева. – Сама не понимаю, как это произошло. Вдруг снаружи раздался сильный взрыв, и все помехи как рукой сняло.

– Это танк фашистский взорвался, – сказал Аникеев, который начал догадываться об истине.

В глубь бункера вела лестница, почти сплошь занесенная снегом.

– Осторожнее, – предупредила Разумовская. – Я едва ноги не сломала, когда с рацией спускалась.

Командир коротко доложил Центру обстановку, рассказал о принятом им самостоятельно решении.

– Если ошибся – расстреляйте меня, – заключил он. – Если, конечно, останусь жив.

– Выношу тебе благодарность, Аникеев, за правильные действия, – сказал начальник партизанского Центра.

– Значит, в точку попал? – командир почувствовал, что у него гора свалилась с плеч. – А дальше что?

– Держите Танеевский полигон. Сколько сумеете!

– Силы на исходе, долго не удержим. Кроме того, боюсь, фашисты авиацию подошлют.

– Вышлем подмогу.

– Не пробьется к нам подмога, – вздохнул Аникеев. – Да и просто не успеет.

– Помощь пришлем по воздуху. И оружие, и продовольствие, и десантников. Только продержись, Николай Николаевич.

– Шлите немедленно! – вырвалось у Аникеева.

– Сейчас не можем по метеоусловиям. Синоптики обещают, к утру уляжется. Когда будет нужно выбросить опознавательные знаки, сообщим дополнительно.

Командир поспешил наверх, чтобы рассказать партизанам о разговоре с Центром. За время его отсутствия бойцы подбили еще два танка. Бой шел на равных. Убедившись, что взять полигон с ходу не удастся, противник приступил к планомерной его осаде.

Перестрелка прекратилась и, воспользовавшись затишьем, партизаны укрепляли позиции. Под утро послышался прерывистый гул вражеских самолетов.

…В первое мгновение Тане показалось, что произошло прямое попадание. Потолок бункера треснул, словно фанерный лист, из трещины посыпались струйки песка и земли, смешанной со снегом. Она успела оттащить рацию в угол, когда сверху рухнула балка, едва не придавив ее. За первым взрывом последовал второй, потом еще и еще, так что вскоре Разумовская сбилась со счета. Что там происходит, наверху? Может, вражеские танки прорвались на полигон и стреляют в упор? Нужно выбежать наверх, присоединиться к своим. Она ведь не только радистка, но и медсестра, и стреляет неплохо. Но как оставить рацию? Это ее боевой пост, без приказа его покинуть нельзя. «Пожалуй, это не снаряды, а авиабомбы», – решила Таня. Не думая о том, что рискует оказаться заживо погребенной, Таня открытым текстом доложила Центру, что происходит, и спросила, как действовать.

– Держитесь! – ответили ей. – Помощь скоро будет.

К рассвету положение партизан стало отчаянным.

Фашисты понимали, что промедление может обернуться не в их пользу, и предприняли решительный штурм полигона, комбинируя атаку с непрерывными налетами «юнкерсов». Казалось, на полигоне не осталось ни одной пяди непотревоженной земли. Повсюду непрерывно вздымались фонтаны земли, смешанной со снегом.

Не дождавшись ни командира, ни кого-либо из связных, радистка решила, что обязана передать Аникееву новую информацию, полученную из Центра, и выскочила из бункера. Грозный гул боя, который грозил вот-вот перейти в рукопашную, в первое мгновение оглушил и ослепил ее. Но Разумовская взяла себя в руки и короткими перебежками двинулась к линии окопов, где чаще всего гремели взрывы и выстрелы и где, по ее понятию, должен был находиться командир.