Страница 24 из 46
Крашенинников припомнил момент, когда он впервые оторвался от земли.
Перед этим они втроем развалили сарай Багрова, стараясь не поднимать шума. Затем вытащили крылья, которые на поверку оказались гораздо тяжелее, чем думал Иван.
Когда они находились на полпути к калитке, в полутьме за забором послышалось движение. Кто-то пробирался к дому. Трое замерли: случайный прохожий, хлебнувший бражки? Али какой лазутчик – говорят, их полно в крепости?
Шаги замерли у калитки. Затем кто-то осторожно постучал в нее.
– Эй, где вы там? – послышался приглушенный голос.
– Святой отец? – удивился Аникей, признавший голос архимандрита.
– Я, я это, – нетерпеливо подтвердил Иоасаф. – Отодвинь-ка щеколду.
Багров подбежал к калитке и отворил ее. В темноте, чуть-чуть разбавленной лунным светом, Иван увидел всесильного старца.
Инок сказал:
– У нас все готово.
– Вот и славно, – отозвался архимандрит. – Авось никого не встренем, улицы в сей час пустынны.
Они вышли со двора и осторожным шагом направились, как было договорено, к монастырю.
– Неужто сие возможно? – прошептал архимандрит.
– При таком ветре должна взлететь, святой отец, – произнес уверенно инок.
– Значит, по ветру полетит Ванюша, аки пушинка малая?
– Против ветра, – поправил Андрей.
– Ну-ну, поглядим. Дивны дела твои, Господи, – пробормотал архимандрит. – А и горазд ты на выдумки. Откуда у тебя это?
Инок промолчал.
– Ладно, про то поговорить еще успеем, – решил старец.
– Тьма египетская, – буркнул Аникей, споткнувшийся о какую-то корягу. После этого все четверо какое-то время шли молча.
Из-за тучи выглянул краешек луны.
– Ах, не вовремя, – с сердцем проговорил Крашенинников. Больше всего на свете юноша боялся, что неслыханный его полет по поднебесью может не состояться.
Багров спросил:
– А стража?
– Услал я ее, – сказал Иоасаф. – Ну, живенько!
Вчетвером они понесли аппарат к полуразрушенной древней часовенке, которая стояла на высоком холме, в самом конце обширного монастырского подворья. По пологому склону холма можно было разбежаться для прыжка.
Андрей послюнил палец и поднял его:
– Нужного ветра подождем.
Если бы теперь у Крашенинникова спросили, как дальше развивались события, он честно сказал бы: не могу вспомнить. Все происходило словно во сне. Смутно виделось, как вдевал он руки в лямки, как архимандрит перекрестил и благословил его на «полет неслыханный во славу Божью», как Андрей подтолкнул сооружение… И вдруг Иван почувствовал, что летит! Летит точь-в-точь как птица.
– Веревки подтяни, высоту набирай! – донесся до него откуда-то снизу приглушенный голос Андрея.
Сказано было вовремя: еще несколько секунд, и зазевавшийся Иван врезался бы в стену. Он дернул веревку и пронесся над нею, полоснув по верхушке ногами.
Крашенинников стремительно набирал высоту. Вскоре смутно посвечивающие купола Троице-Сергиевого монастыря, а с ними и вся осажденная крепость остались позади.
Теперь предстояло опуститься в каком-нибудь месте, а затем постараться разыскать там нужного человека…
Вскоре показалась деревенька. Дотянуть бы до нее. Невыносимо больно, особенно во время крутого подъема, резало под мышками, и Иван подумал, что надобно бы их переделать поудобнее. Впрочем, Господь ведает, понадобятся ли ему еще когда-нибудь сии крылья, и ежели понадобятся, то когда? Перед вылетом Андрей затребовал, чтобы, приземлившись, Иван крылья тотчас уничтожил, лучше всего – сжег. «Почто? – возмутился Крашенинников. – Мы столько трудов на них положили!..» Инок, запнувшись, сказал, что это трудно объяснить. «А, понимаю, – догадался Крашенинников. – Ты, видать, опасаешься, что враги могут использовать крылья? Дак не бойся, я так спрячу в чащобе – ни одна душа живая не отыщет». Андрей настаивал, но Иван уперся: он думал о приданом невесты, которое пошло на крылья. Сжечь?! Отдать огню то, что годами, кровавым потом мужицким наживалось… В конце концов Андрей скрепя сердце согласился с Крашенинниковым…
Крылья зацепились за верхушки елей. Иван успел разглядеть внизу куст орешника и прыгнул в него, высвободившись из лямок. Ветви смягчили падение, но ушибся он прилично. «Кости целы, и ладно», – подумал парень, ощупывая ноги. Затем, не мешкая, отыскал полянку побольше, возвратился к месту приземления, забрался на ель и с превеликим трудом спустил крылья на землю.
Густой бор выглядел безлюдным – похоже, никто из людей сюда не захаживал. Посреди поляны проходил глубокий овраг. Иван вымел из него набившийся снег, спрятал крылья на дно и тщательно присыпал сверху землей, а потом для верности намел целую гору опавших листьев и колючей рыжей хвои.
Закончив, он решительно двинулся в сторону деревеньки, слегка припадая на зашибленную при прыжке ногу. Теперь ему надлежало разыскать село Нижняя Константиновка, где, по словам архимандрита, был у него человек верный. С ним и посоветоваться, как поднимать мужиков против супостата.
Деревня встретила Крашенинникова дружным собачьим лаем. Псы по дворам бесновались, выходя из себя, почуяв чужака, и Иван на всякий случай выломал толстую палку. Кстати, и идти с ней оказалось гораздо легче.
У крайней избы он остановился, раздумывая, как действовать дальше. Вдруг в деревне поляки? Если начнут допрашивать, кто да откуда, можно с самого начала все дело загубить.
Но не рискнешь – не выиграешь!
Крашенинников поправил за плечами пустую суму и решительно двинулся к крайней избенке. Она выглядела победнее и поплоше остальных.
На стук долго никто не откликался, и Иван уже подумал было, что в избе никого нет, но тут дверь скрипнула, и на крыльце показалась подслеповато щурящаяся старуха.
– Кого еще нелегкая принесла с утра пораньше, – проворчала она простуженным басом и приставила ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше рассмотреть незваного гостя, одетого в рубище. – Кто таков будешь?
– Погорельцы мы… – протянул Крашенинников таким гнусавым голосом, что самому противно стало.
– Ступай с Богом, – махнула старуха рукой. – Самим есть нечего, все поляки повымели, язви их в душу.
– Ну ин ладно, мамаша.
– Ишь, сыночек выискался!
– Побреду дале, – вздохнул мнимый погорелец, переступив с ноги на ногу. – В селе-то у вас поляков нет?
– Ушли, проклятущие. Все забрали, что можно, да к монастырю двинулись. Да не туда ли ты, парнишка, собрался? – всполошилась старуха.
– Пока не знаю.
– Али не слышал ничего? Монастырь поляки окружили, взять его хотят. Говорят, и птица оттуда не вылетит.
– Неужто возьмут?
– Подавятся, – сказала старуха и поправила платок на голове. – Сражения там идут – что твои страсти Господни!.. На вылазку люд выходит, а впереди – добрый молодец, смелый да проворный, как архангел Гавриил. А ты поберегись, не ходи туда.
– Как же не ходить туда, – усмехнулся Иван. – А кто поможет тем, кто стены обороняет?
– Как им поможешь?
– Вилы да дреколье в руки – и всем миром на супостата! – пояснил Крашенинников.
– Не про нас то, милок, – ответила старуха, испуганно оглядевшись. – Одни бабы с детишками остались здесь.
– А мужики где?
– Кого поляки угнали, кто в лесах попрятался. А кто и сам к супостату переметнулся, – понизила она голос.
– В Нижнюю Константиновку как попасть?
– Шесть верст отсюда Константиновка, – оживилась старуха. – Кума там у меня. Не знаю, жива ли… Вот по энтой дороге ступай, а за колодезем левее возьми. Да в бочагу не угоди, болота там, – крикнула старуха вдогонку.
Антип, зверовидный мужик с бородой, которой гребень, похоже, никогда не касался, встретил Крашенинникова с откровенным недоверием.
– Из монастыря, говоришь? – переспросил он, цепким взглядом окидывая пришельца, сильная фигура которого выделялась и под ветхим одеянием. – Ловок ты, парень, брехать, как я погляжу. Не знаю, кто тебя подослал, да мне это и неинтересно. А из крепости и мышь не выскочит.