Страница 14 из 20
В среду желавшим участвовать в Третьей волне я выдал членские билеты. Никто не отказался. В классе теперь было сорок три человека: тринадцать учеников пришли с других уроков. На трех билетах я поставил красные крестики:
— Будете сообщать мне о тех, кто не подчиняется правилам!
Затем объяснил, что дисциплина и общность не имеют смысла, если нет действия. Подчеркнул, что упорство и преданность друг другу позволят достичь больших успехов. Напомнил, как тяжело учиться в классах, где соперничество огорчает и приводит к ухудшению результатов…
Ученики стали без приглашения вставать и говорить:
— Мистер Джонс, я узнал столько нового!
— Мистер Джонс, почему вы не учите так всегда?
Я был потрясен! В казарменной обстановке им было комфортно… Обескураживало и то, что трудоемкие домашние работы о нацистской Германии они даже перевыполнили. Успеваемость росла! Казалось, ученики сделают все, что я прикажу.
Чтобы выяснить этот вопрос, я дал каждому задание:
— Разработайте проект знамени Третьей волны.
— Вы отвечаете за то, чтобы в эту комнату могли войти только участники Третьей волны.
— Запомните наизусть имена и адреса всех участников Третьей волны.
— Обучите посадке „смирно“ двадцать детей из начальной школы и докажите им, что в этой позе лучше учиться.
— Каждый из вас должен дать мне имя и адрес одного надежного друга, который достоин включения в Третью волну…
Чтобы стать участником, нужно было получить рекомендацию от одного члена организации и членский билет от меня. Новый член давал клятву подчиняться нашим правилам.
В школе царило оживление. Повар спросил, как должно выглядеть печенье Третьей волны. Я сказал, что его надо посыпать шоколадной стружкой. Библиотекарь поблагодарила меня за огромное знамя с девизом об учебе, которое она повесила над входом в библиотеку. Директор отдал мне салют Третьей волны… К концу дня в орден вступили более двухсот учеников. Я был несколько напуган.
Следить за соблюдением правил я назначил троих, но ко мне явилось человек двадцать с доносами, что Аллан не отдал салют, а Джорджина критически отзывалась о нашем эксперименте. Половина класса считала своим долгом доносить на товарищей!
Три подруги в классе превосходили остальных интеллектом. Прежняя обстановка позволяла им проявлять академические и лидерские способности — и мне было интересно, как они прореагируют на уравниловку. В военизированной атмосфере эти ученицы казались озадаченными и печальными. И рассказали все своим родителям.
Мне позвонил раввин одного из родителей. Он был вежлив и разговаривал покровительственным тоном. Я ответил, что мы изучаем немецкий тип личности. Это его устроило, он обещал успокоить родителей.
Сколько раз в истории представители духовенства извиняли неприемлемые условия! Если бы он воспылал гневом или попытался исследовать ситуацию, то я мог бы указать ученикам пример сопротивления. Но нет. Раввин стал соучастником.
Ученики отнеслись к Третьей волне с полной серьезностью. Они требовали от других строгого соблюдения правил и запугивали тех, кто критиковал эксперимент.
Ученик Роберт был очень крупным, но малоодаренным. Третья волна позволила ему стать значимым, равным всем остальным. В среду вечером я обнаружил, что Роберт ходит за мной следом, и спросил, что это значит. Он попросил:
— Мистер Джонс, можно я буду вашим телохранителем, пожалуйста?
Перед такой преданностью я не устоял. Он всегда шел справа от меня и салютовал другим ученикам. В комнате для преподавателей он стоял молчаливым стражем, пока я пил кофе. Когда учитель английского языка сказал, что ученикам в „учительскую“ нельзя, он улыбнулся:
— Я не ученик, а телохранитель.
Я был измучен и встревожен. Многие ученики перешли разумные границы, Третья волна стала центром их существования. И я невольно действовал как диктатор. О, я имел самые добрые намерения и каждый день доказывал себе, какую пользу приносит такой обучающий опыт! Но к четвертому дню перестал верить самому себе…
Я ловил себя на том, что вхожу в роль даже без необходимости. А не происходит ли то же самое со многими людьми? Мы берем предписанную нам роль, а потом перекраиваем свою жизнь так, чтобы она соответствовала образу. Я беспокоился, что ученики совершат поступки, о которых потом будут жалеть. Тревожился и за себя.
Закрыть эксперимент? Тогда многие останутся в „подвешенном“ состоянии. Они продемонстрировали радикализм, эмоционально раскрылись. Резко вернув их обычную действительность, я до конца учебного года буду видеть сконфуженные лица. Для Роберта и ему подобных будет слишком болезненно, если им скажут, что это была всего лишь игра. Они станут посмешищем для более способных учеников, которые участвовали в игре осмотрительнее. Я не мог допустить, чтобы „Роберты“ опять проиграли.
Но позволить эксперименту идти своим чередом тоже нельзя! События начали выходить из-под контроля. Отцом одного из учеников был полковник, попавший в немецкий лагерь для военнопленных. Вечером в среду он вломился в наш класс и устроил погром.
Наутро он ждал меня, прислонившись к двери аудитории. Он рассказал мне о друзьях, убитых в Германии. Он хватался за меня, чтобы удержаться на ногах, и весь дрожал. С трудом выговаривая слова, он умолял, чтобы я понял его поступок и помог ему добраться до дома. Я позвонил его жене и с помощью соседа отвел его домой.
Третья волна нарушала учебный процесс: ученики пропускали уроки, чтоб участвовать в движении. В школе появилось настоящее гестапо. Видя, что эксперимент разрастается со скоростью взрыва, я вспомнил старый баскетбольный прием: когда играешь без шансов на успех, то надо сделать что-то неожиданное.
В четверг класс вырос до восьмидесяти человек. Они поместились в аудитории лишь потому, что сидели „смирно“.
— Гордость — это нечто большее, чем знамена и салюты, — говорил я. — Гордость — это то, чего у вас никто не может отнять. Быть гордым — значит знать, что ты лучший…
Я вдруг резко понизил голос:
— Третья волна — не просто школьный эксперимент. Это общенациональная программа, цель которой — выявить молодежь, готовую бороться за изменения в нашей стране! До сих пор мы лишь готовились к настоящему делу. По всей стране преподаватели вроде меня набирают молодежные отряды, которые с помощью дисциплины, общности, гордости и действий покажут нации пример. Если мы сможем изменить порядки в этой школе, то мы изменим их везде!
Три девушки выразили сомнение. Я заставил их выйти и назначил конвоиров, которые должны были отвести их в библиотеку и не пускать завтра в класс. Затем театральным тоном сообщил, что завтра состоится экстренный сбор только для участников Третьей волны.
Это была нелепая игра. Я не умолкал, боясь, что если остановлюсь, то кто-нибудь засмеется и весь великий план рухнет. Я сообщил, что в полдень пятницы кандидат на пост президента страны объявит о формировании Третьей волны. Тысяча молодежных групп со всей страны выступит с поддержкой этого движения. Готовы ли вы к великим свершениям?
Никто не смеялся. В комнате нарастало лихорадочное возбуждение:
— Мы можем это!
— Белые рубашки надевать?
— Да. Теперь слушайте внимательно. Завтра приходите в малую аудиторию без десяти двенадцать. Садитесь на свои места. Будьте готовы продемонстрировать дисциплину, общность и гордость.
В пятницу в 11:30 аудитория стала заполняться. Втиснулось более двухсот человек, мест не осталось. Присутствовали ученики всех мастей: спортсмены, популярные личности, лидеры, одиночки, группа ребят, которые всегда рано уходили из школы, байкеры, псевдохиппи… Однако собрание выглядело как единое целое, потому что сидели они абсолютно смирно. Знамена Третьей волны нависали над сборищем.
Ровно в двенадцать я закрыл двери и выставил у каждой по часовому. Несколько моих друзей, изображавшие репортеров, начали делать снимки, записывая что-то в блокноты.
— Через пять минут начнется национальная пресс-конференция, — сказал я. — Но сперва я хочу продемонстрировать прессе, как мы подготовлены.