Не считая собаки

– Поезд вот-вот отправится, мэм, – запротестовал проводник.

– Я уже сошла. И наймите нам коляску. С приличным извозчиком.

Проводник в отчаянии оглянулся на поезд, выпускавший огромные клубы пара.

– Мэм, я обязан находиться в вагоне во время отправления. Иначе потеряю работу.

Я хотел было вызваться поискать экипаж, но передумал – чего доброго тетушка примет меня за Джека-потрошителя. Или это анахронизм? Орудовал ли Джек в 1888 году?

– Вздор! Работу вы потеряете, если я сообщу начальству о вашей безалаберности, – пообещала тетушка. – К какой дороге вы относитесь?

– К Большой западной, мэм.

– Так вот, она скоро изрядно измельчает, если будет и дальше позволять сотрудникам бросать багаж пассажиров на перроне на растерзание мелким жуликам. – Еще один подозрительный взгляд в мою сторону. – И отказывать в помощи слабым пожилым дамам.

Носильщик, явно несогласный с эпитетом «слабый», посмотрел на паровоз, который уже вращал шатунами, потом на дверь станции, словно прикидывая расстояние, затем козырнул и покатил тележку к камере хранения.

– Пойдем, Мод. – Тетушка зашуршала юбками, поднимаясь из своего кринолинового гнезда.

– А если приедет дядюшка? – усомнилась Мод. – Мы разминемся.

– Научится не опаздывать, – отрезала тетушка и двинулась вперед.

Мод пристроилась в кильватере, кинув мне напоследок извиняющийся взгляд.

Поезд тронулся и начал набирать ход, огромные колеса вращались все быстрее. Я встревоженно оглянулся на дверь станции, но бедняга проводник не показывался. Медленно проплыли мимо пассажирские вагоны, потом зеленый багажный. Нет, не успеет. Наконец, покачивая фонарем, проехал вагон охраны – а за ним, вылетев пулей из распахнутой двери, промчался проводник и махнул тигриным прыжком с края перрона. Я вскочил.

Ухватившись за уплывающий поручень, он приземлился на нижнюю подножку и скорчился там, тяжело дыша. А потом погрозил кулаком в сторону оставшегося позади вокзала.

Наверняка в будущем он станет социалистом и примется пропихивать лейбористов в парламент.

А тетушка? Эта как пить дать переживет всю родню, но слуг в завещании не упомянет ни единым словом. Надеюсь, она благополучно дотянула до двадцатых, где ей как следует отравили существование сигареты и чарльстон. А Мод, хочется верить, встретила подходящую партию – хотя, боюсь, под неусыпным тетушкиным оком ее шансы равны нулю.

Я посидел на скамье еще немного, размышляя над их будущим и над своим собственным, которое казалось куда более туманным. Следующий поезд только в двенадцать тридцать шесть – из Бирмингема. Мне ждать связного здесь? Или предполагалось добраться в Оксфорд и отыскать его там? Кажется, мистер Дануорти что-то говорил про конку. Но откуда здесь конка? «Связной», – отчетливо произнес голос мистера Дануорти.

Тут станционная дверь распахнулась, и на перрон со скоростью догонявшего поезд проводника вылетел молодой человек. Одет как я, в белый фланелевый костюм, и усы тоже кривоватые, а в руках канотье. Выскочив на платформу, он стремительно прошагал в дальний конец, явно кого-то ища.

Вот он мой связной! Не встретил меня, потому что задержался. Словно в подтверждение, он вытащил карманные часы и с завидной ловкостью щелкнул крышкой.

– Опоздал, – констатировал он, захлопывая «луковицу».

Если это связной, он сам себя как-то обозначит, или мне полагается шепнуть ему: «Кхм, я от Дануорти»? А может, я должен знать отзыв на какой-нибудь пароль? Он мне: «Мармозетка отчаливает в полночь», а я в ответ: «Воробей уже на елке»?

Пока я прикидывал, что лучше: «Луна заходит во вторник» или «Простите, вы, часом, не из будущего?» – он развернулся, скользнул по мне мимолетным взглядом, прошел на другой конец перрона и уставился на рельсы.

– Скажите, – обратился он ко мне, возвращаясь, – лондонский одиннадцатичасовой уже был?

– Да. Отошел пять минут назад.

«Отошел» – это правильно? Не анахронизм? Может, надо было сказать «отправился»?

Видимо, нет, поскольку молодой человек, пробормотав «так и знал», нахлобучил канотье и скрылся в здании станции.

Минуту спустя он появился снова.

– Скажите, вы не видели тут старых перечниц?

– Перечниц? – На меня повеяло барахолками.

– Парочку вдовушек – ну, у которых «путь земной сошел под сень сухих и желтых листьев»[2], согбенные, убеленные сединами, старость не радость – в таком духе. Должны были приехать лондонским поездом. В бомбазине и агатах, не иначе. – Он наконец заметил мое замешательство. – Две дамы в летах. Меня прислали их встретить. Не могли же они сами уехать? – Он растерянно повертел головой.

Наверняка подразумевались виденные мной две пассажирки, но молодой человек никак не годился в тетушкины братья, а к Мод не подходил эпитет «в летах».

– Обе пожилые? – уточнил я.

– Седая старина. Я их уже встречал как-то… в осеннем триместре. Не видели? Одна скорее всего в вязаном и в фишю. А другая – типичная старая дева: сухопарая, востроносая, идейный синий чулок. Амелия Блумер и Бетси Тротвуд.

Нет, точно не они. И имена другие, и мелькнувшие на миг чулки точно были не синие.

– Нет, – уверенно ответил я. – Не видел. Была молодая барышня и…

Он мотнул головой.

– Не мои. Мои абсолютно допотопные – если кто-то еще верит в Потоп. Интересно, куда бы их определил Дарвин? Допеласгические? Раннетрилобитские? Опять старик поезда перепутал, как пить дать.

Молодой человек подошел к расписанию и досадливо крякнул.

– Тьфу, пропасть! – (Еще одно выражение, до этого встречавшееся лишь в книгах). – Следующий из Лондона только в три восемнадцать, а это уже слишком поздно.

Он хлопнул шляпой по ноге.

– Ну, значит, пиши пропало. Разве только выцыганю что-нибудь у Мэгс в «Митре». На крону-другую она всегда расщедрится. Жаль, Сирила нет. Она от Сирила млеет.

Надев канотье, молодой человек удалился внутрь станции.

Вот тебе и связной. Тьфу, пропасть!

Ближайший поезд не раньше двенадцати тридцати шести. Может, нужно было дождаться связного в точке переброски? Взять багаж и вернуться к тому месту на путях? Найти бы его еще, это место… Эх, не додумался платком отметить.

Или встреча назначена у реки? Вдруг к связному надо приплыть на лодке? Я зажмурился. Мистер Дануорти что-то говорил насчет колледжа Иисуса. Нет, это он давал распоряжения Финчу насчет реквизита. А мне: «Самое главное, что от вас требуется…» – потом про реку, крокет, Дизраэли и… Я зажмурился еще крепче, словно выжимая из себя воспоминание.

– Скажите… – раздался голос над ухом. – Не хочу показаться назойливым…

Я открыл глаза. Рядом стоял молодой человек, упустивший своих перечниц.

– Скажите, вы, часом, не на реку собирались? Ну, разумеется, куда же еще – канотье, блейзер, фланель, на сессию в таком не ходят, – а больше в Оксфорде в это время делать нечего. Бритва Оккама, как учит профессор Преддик. Я имею в виду, вы планировали прокатиться с друзьями – узким кругом, как говорится, – или в одиночку?

– Я…

Может, он все-таки связной, и это некая хитрая шифровка?

– Хотя нет, – спохватился он. – Я как-то не с того конца начал. Мы ведь не представлены. – Стянув левой рукой канотье с головы, он подал мне правую. – Теренс Сент-Трейвис.

Я пожал руку.

– Нед Генри.

– Вы из какого колледжа?

Банальнейший вопрос застал меня врасплох, потому что я усиленно вспоминал, фигурировал ли в наставлениях Дануорти какой-нибудь Теренс Сент-Трейвис.

– Из Баллиола.

Только бы он не оказался из Брейзноуза или Кибла…

– Так и знал! – обрадовался Теренс. – Баллиольца сразу видно. У Джоуэтта все как на подбор. А наставник у вас кто?

Кто преподавал в Баллиоле в 1888 году? Джоуэтт – ректор, в подопечные никого брать не мог. Рескин? Нет, он из Крайст-Черча. Эллис?

– Я этот год проболел, – решил я перестраховаться. – Возвращаюсь осенью.

– А пока врач порекомендовал вам речную прогулку, – понимающе кивнул Теренс. – Свежий воздух, покой, моцион и прочая дребедень. «Невинный отдых, распускающий клубок заботы»[3].

2

Шекспир, Уильям. Макбет. Пер. М. Лозинского.

3

Там же.