Страница 10 из 79
Уже в течение целого года доктор Жан Серве, помимо своей обычной практики среди немногочисленных пациентов Палиссака, оказывал медицинскую помощь ближайшим отрядам маки. С каждым днем его присутствие в партизанских отрядах становилось все более необходимым, а пребывание в Палиссаке все более опасным, и два месяца назад он, не колеблясь, расстался с обязанностями местного врача и целиком посвятил себя работе в движении Сопротивления. Для него это не представляло особых затруднений, так как семьи у него не было, он жил один с матерью; к тому же второй врач Палиссака — господин Шадуа — был еще не настолько стар, чтобы не мог один справиться с медицинским обслуживанием округи.
Итак, Серве весь отдался выполнению своих новых обязанностей.
Хорошо зная район, Серве часто бывает в разъездах, чтобы раздобыть медикаменты или заручиться содействием какого-нибудь коллеги. Поэтому ему нередко приходится заглядывать и в Палиссак, где он всем знаком. Однако там он долго не задерживается, так как знает, что на него сделан донос и ему постоянно грозит арест, которого он уже несколько раз сумел избежать. Вот почему во время поездок Серве никогда не берет с собой никаких документов, кроме фальшивого удостоверения личности, изготовленного для него специальной службой маки. И вдруг сегодня он допустил такую непростительную оплошность!… Уже сев в автобус, Серве обнаружил, что при нем нет удостоверения, которое он обычно носит с собой; видимо, он забыл его вчера в другом костюме. Заметь он это раньше, он, конечно, не сел бы в эту колымагу, рискующую наскочить на немецкий патруль, а прошел бы полями лишних восемнадцать километров, отделяющих его от Палиссака. И надо же было сделать такую глупость!… Сегодня, впервые за всю неделю после высадки союзников, автобус, идущий на Палиссак, возобновил свои рейсы. Немцы проверяли его уже при отправлении, несомненно подвергнут осмотру и в конечном пункте маршрута; и будет просто удивительно, если в пути не произойдет еще каких-либо новых инцидентов. Ведь дорога, по которой идет автобус, в первый же день высадки была забаррикадирована в двух местах: не доезжая Палиссака и после него. Правда, немцы немедленно заставили местных крестьян, которые были к этому совершенно непричастны, расчистить дорогу, угрожая им смертью при повторении подобных диверсий. Однако немцы вплоть до сегодняшнего дня не решались показаться на этой дороге, проходящей через лес и контролируемой, как они знали, отрядами маки.
«Но в конце концов, — думает Серве, — раз уж немцы позволяют автобусу ходить своим обычным маршрутом — значит, они не намерены чинить каких-либо препятствий в пользовании им. Разве не в их интересах показать всем, что дороги свободны? Поэтому вполне вероятно, что ничего не случится и я благополучно доеду до места. Впрочем, вряд ли я здесь единственный…»
Все эти размышления приводят к тому, что Серве снова устремляет свой взгляд на молодую женщину, которая как будто гораздо менее озабочена, чем он, возможными в пути осложнениями. Видимо, и у остальных пассажиров нет особых оснований для беспокойства, если судить по оживленному гулу разговоров и обрывкам фраз, прорывающихся сквозь шум мотора. Но беседа, которую ведут на местном наречии две стоящие рядом с ним крестьянки, снова возвращает мысли Серве к причине его волнений.
— Вот хорошо, что автобус снова ходит…
— А как вы думаете, немцы не остановят нас по дороге?
— А зачем им это делать?
— Кто их знает? Кажется, это первая восстановленная линия.
— Если ваши документы в порядке и у вас нет оружия, им не к чему будет придраться…
Серве чувствует тяжесть револьвера, спрятанного в рукаве куртки, И пытается принять вид человека, чрезвычайно заинтересовавшегося окружающим пейзажем…
Время от времени автобус, точно задыхаясь, останавливается на перекрестках дорог или перед почтой в небольшом поселке. Несколько человек проталкиваются к выходу. А ловкий, как обезьяна, шофер уже выпрыгивает из кабины… Слышно, как он топчется на крыше автобуса, передавая оттуда велосипеды и тюки сошедшим пассажирам, протягивающим руки за своим багажом. В деревнях, где останавливается автобус, жизнь течет по заведенному порядку. Вот на пороге дома судачат две кумушки… На рыночной площади или возле маленькой церквушки играют ребята… Из кузницы доносятся удары молота по наковальне… Иногда виднеются вывески сельской школы или какого-нибудь кафе «Уют»… Но вот кондуктор снова занимает свое место и, поворачиваясь во все стороны на своем сиденье, вручает новым пассажирам билеты, вырванные из билетной книжечки… Взревел мотор, заскрежетала коробка скоростей, со стуком захлопнулась дверца, и старый автобус, громыхая, как разбитая таратайка, возобновляет свой путь…
Молодая женщина по-прежнему стоит на площадке у дверцы. Серве, поглядывая на часы, считает минуты, оставшиеся до конца путешествия. Если не произойдет больше никаких задержек, автобус прибудет на свою очередную станцию — в Палиссак — без пяти минут одиннадцать…
— Что случилось?
Не доехав до поворота, за которым вверх по склону холма идет дорога на Палиссак, автобус медленно останавливается.
— Боши, — шепчет жандарм.
Передняя дверца автобуса резко открывается. На подножку вскакивает немецкий солдат с автоматом на ремне.
— Papiere![10]
Серве притворяется равнодушным, но чувствует, что бледнеет. На обочине дороги он насчитал еще семь немецких солдат. Ему кажется, что все взгляды устремлены на него. Удивляясь, что не утратил еще способности здраво рассуждать, он думает: «А ведь стоило сойти всего на десять минут раньше, и несчастья бы не произошло… Десять минут! Теперь и жить-то осталось, может, не больше…»
Там, у двери, в четырех метрах от него, стоит немец с наведенным на пассажиров автоматом, а тем временем какой-то штатский в надвинутой на глаза шляпе приступает к проверке документов. Кто он? Гестаповец? Полицейский? Серве понимает, что и в том и в другом случае — конец.
Полицейский, изъясняющийся на правильном французском языке, начинает проверку с кондуктора. Потом подходит к молодой женщине в голубой блузке. Та, держа наготове в руке свое удостоверение личности, протягивает его с чуть заметной гримаской. Субъект в штатском внимательно разглядывает документ, смотрит на его владелицу, сличая фотографию, и, поблагодарив, возвращает удостоверение.
— Сударь, не пытайтесь проскользнуть мимо!
— А с чего бы мне вдруг удирать? — говорит пожилой крестьянин, который протиснулся позади полицейского, чтобы легче достать из кармана документ.
Тот в ответ дает ему внушительную пощечину и, вырвав из рук удостоверение, приступает к тщательному его исследованию; в заключение он обыскивает самого владельца документа. Щека у крестьянина багровеет от удара, но он не произносит ни звука. Испуганные пассажиры переглядываются.
Стиснутый в углу на задней площадке автобуса, Серве чувствует себя, как зверь в западне.
Субъект просматривает теперь документы у сидящих пассажиров попеременно с документами тех, кто стоит в проходе, пропуская людей позади себя, по мере того как он проверяет их удостоверения.
«Еще восемь… семь… шесть человек… и наступит моя очередь, — думает Серве. — Будь я один, я еще мог бы решиться на какой-нибудь отчаянный поступок, бежать, защищаться… Но в этом проклятом автобусе, где ты зажат со всех сторон и нельзя даже пошевельнуться, нет ни малейших шансов…»
Он чувствует, что на спине у него выступает холодный пот. Еще четверо…
— Быстрее! — приказывает полицейский даме, роющейся у себя в сумочке.
Серве, как затравленный зверь, лихорадочно ищет выход из положения. Его взгляд встречается со взглядом жандарма. Это Лажони, он хорошо его знает…
— Не задерживайте, господа! — кричит Лажони, обращаясь к пассажирам в конце автобуса. — Приготовьте ваши документы!
И его взгляд снова скрещивается со взглядом Серве…
10
Документы! (нем.)