Страница 30 из 79
По данным, которые все-таки удалось собрать, количество погибших вместе с умершими от ран достигло пяти тысяч человек. Сирийская сторона при этом в категорической форме отказалась от помощи специалистов Красного Креста и запретила им въезд в государство. Надежды на спасение лишились те, кого еще могли спасти международными усилиями. Сирийские власти боялись, что масштаб расстрелов станет известен иностранной прессе. Они могли обсуждать сирийских правителей в Совете Безопасности ООН, где при таких цифрах Россия и Китай толком не смогут защищать своих давних приятелей. Сирийцы предпочли людскую смерть и преследования их родственников. Те должны молчать и никуда не обращаться из страха за своих оставшихся родных.
Однако, судя по сонным окраинам Дары, никто не мог представить себе такие значительные события в городе.
— Ты что-нибудь знаешь о восстании? — спросила Джин Снежану, когда машина повернула еще раз и начала спускаться к реке. — О событиях двухнедельной давности, — добавила она.
— Ты откуда знаешь? Нам вообще запрещено рассуждать на подобные темы, — внимательно посмотрела на нее Снежана.
— Я же из Израиля пришла. Там передавали, — объяснила Джин.
— Я и не сообразила, — спохватилась Снежана. — У меня такое впечатление, будто мы с тобой уж вместе здесь сто лет болтаемся, а ведь еще вчера не были знакомы. Нет, — вздохнула она. — Я ничего существенного не знаю. Нас же в город без особой нужды не выпускают. С Абдуллой я только на виллу езжу. Слыхала, как ему из Дамаска названивали, требовали закрыть все мечети в городе на время проведения операции. Народ там не должен прятаться, когда по ним стрелять начнут. Внутри мечети стрелять нельзя. Абдулла закрыл, ему-то чего?
— Все мечети закрыл? Никого не пустил по милости Аллаха? Ничью жизнь не спас? — спросила Джин с плохо скрываемой иронией.
— Зачем ему чужие жизни? — Снежана пожала плечами. — Абдулла — холуй асадовский, только задницу лизать Башару большой мастер. Он и сам боится, вдруг, если стрелять начнут, ему тоже попадет? Да, закрыл все. Всех священнослужителей разогнал по домам, сам меня взял и на вилле отсиживался. Валялись мы с ним в кроватке, пока все происходило. Чего точно — не знаю. По телевизору ничего не показывали, и только из обрывков разговоров Абдуллы знаю о вошедших в город танках и лютой стрельбе. Потом много народу поумирало, так как им в помощи отказали. Я уже не от Абдуллы знаю, а сама слышала, хозяин говорил. Он же где-то в центре живет. К ним на двор раненый заполз, просил помощи. Хозяин приказал вышвырнуть его от греха подальше. Он у них под забором умер. Хозяин говорит, много таких «собак» прямо на улицах поумирало от жары и от кровопотери. Их оцепили войсками, не разрешая даже забирать несчастных родственникам. Так они и смотрели, обливаясь слезами, как их сыновья и мужья умирают в муках, чтобы другим неповадно было, — добавила она.
— Так. Я сам видел. У соседа в демонстрации два сына участвовали. Один еще ничего, живой вернулся, а второму руку оторвало. Он умер на площади, не пустили к нему. Потом и похоронить не дали, швырнули куда-то, как собаку дохлую. Они и не знают, где он теперь лежит. Власть имущие нас всех пугают зверствами, но только все больше людей озлобленных на них и недовольных, — мрачно подтвердил Бабак.
— Разве сирийский красный полумесяц не помогает? Они обязаны, — спросила Джин.
— Кто их пускает? — Бабак печально пожал плечами. — Им разрешают только солдатам примочки сделать, если их камнями побили. Какое еще оружие у демонстрантов? Все мирные люди. Для прессы переоденут солдат в какое-нибудь гражданское тряпье, намажут им красной краской тело, мол, кровь. Других нарядят в одежду сирийского полумесяца и снимают для иностранных компаний. Самих-то иностранцев они не допускают. Смотрите, какие гуманные сирийские власти, ведь они оказывают помощь мятежникам. Все башаровский зять, Шаукат, изощряется. Он лютый волк, ни к кому у мужчины жалости нет. Зато весьма коварный и хитрый. На самом деле эти мятежники давно умерли? Как так? Он ничего и не знал, слыхом не слыхивал.
— Вы не знаете, Бабак, есть ли среди ваших соседей люди, принимавшие участие в мятеже и нуждающиеся в помощи? — спросила Джин.
— Ты их лечить собралась? — ужаснулась Снежана. — Не вздумай! Тебе сразу крышка, и тогда никто не спасет от расправы. Я тебе помогать не буду, я боюсь, — предупредила она. — Это не бывшей проститутке помощь оказывать, а гораздо хуже. Идти против государственной политики — однозначно чревато. Если узнают, то просто пристрелят на месте — и точка.
— Я тебя не прошу мне помогать, — спокойно возразила Джин. — Вы, Бабак, если не боитесь и имеете сострадание к людям, их родным, узнайте, пожалуйста, что к чему. Мы, в свою очередь, подумаем, как им помочь.
— Как же не быть состраданию? Все на одной улице выросли, мяч гоняли, с детства друг друга знаем. Я мог сам пойти, но я один в семье кормилец. Жена, две маленьких дочки — год и три года, старая мать. Мать на колени встала, прося не вмешиваться, я и не пошел. Потом корил себя за такую покорность. Жив остался, а совесть не на месте. Упустил случай показать свою человеческую сущность. Пожалел старуху, — усмехнулся водитель.
— Возможно, вы все правильно сделали, избежав ранения или смерти. Как тогда мы могли встретиться с вами, а пострадавшие — получить шанс на спасение? Раз нас уже двое, найдутся еще люди, которые помогут, — поддержала его Джин.
— Ты так всерьез решила? — Снежана дернула молодую женщину за руку.
— Всерьез, — ответила Джин.
— Ты с ума сошла! — девушка нервно махнула рукой, но Джин отметила про себя ее задумчивость.
— Приехали. Вот ваша «Звезда Востока», — сообщил водитель, и машина остановилась.
— Значит, Бабак, соберите все сведения через своих знакомых. Обо всех, кого знаете вы и они, о прячущихся по домам и в горах, — молодая женщина наклонилась к мужчине. — Только действуйте крайне аккуратно, через надежных людей, то есть тех, кому безоговорочно доверяете. Вы сами знаете, любая ошибка может стоить жизни не только нам, но и тем людям. Пусть сначала информаторов будет немного, но потом присоединятся другие. Ждите моего звонка. У нас есть ваш телефон, — Джин взглянула на Снежану, и та кивнула. — Я подумаю, как достать медикаменты и все незаметно организовать.
— Мы подумаем, — неожиданно поправила ее девушка. — После известим тебя, — сказала она Бабаку.
— Да, подумаем и позвоним, — подтвердила Джин и едва заметно улыбнулась.
— Ты без меня не справишься, Я здесь уже еле-еле все знаю, а ты совсем новенькая, — объяснила Снежана, когда они выходили из машины.
— Да, без тебя мне будет гораздо труднее, — согласилась Джин, и это было правдой. — Значит, мы договорились, Бабак, — она махнула рукой водителю.
— Договорились, — кивнул тот.
— Жди здесь, сейчас скажу хозяину, и сразу принесут оплату. Пошли, — приказала Бабаку Снежана и потянула Джин за собой.
Они спустились по выложенной цветными плитками лестнице к небольшой площади перед входом, окруженной пальмами и украшенной двумя симметричными фонтанами. В голубой воде фонтанов плескались золотые рыбки, а на лужайках, между обсаженными розами аллеями, расходящимися лучами от площади, Джин увидела гордо вышагивающих павлинов. По веткам деревьев прыгали ручные коричневые обезьянки, выпрашивая у посетителей бананы. Пройдя через площадь, путники оказались перед зеркальной крутящейся дверью, около которой стоял швейцар в одежде средневекового мамелюка.
— Сюда идем, — кивнула Снежана. — Привет, Заид, — махнула она рукой швейцару. — Эти люди со мной, — показала девушка на Джин.
— Я предупрежден. Проходите, госпожа. Хозяин в танцевальном зале и ждет вас, — поклонился тот.
Внешне швейцар был очень любезен, но имел цепкий взгляд. Он мгновенно ощупал Джин, точно обыскал ее. Не исключался вариант работы Заида в службе безопасности. Он был здесь такой, конечно, не один. Словно в подтверждение догадки Джин, за спиной швейцара тут же вырос солдат в бронежилете с настоящим автоматом Калашникова в руках. Они оба молча наблюдали, как женщины прошли мимо.