Страница 11 из 62
– Бартено, Бартено, такое имя не сразу запомнишь. Так какой он?
– Можно сказать, худой, подвижный, беспокойный, часто улыбается.
– А особые приметы?
– У него крупные веснушки и рыжая шевелюра.
– Очень хорошо, замечательно, – сказал Адамберг, доставая из стола лист бумаги.
Он склонился над столом и записал: «худой, рыжий, фотограф…»
– Как, вы сказали, его зовут?
– Бартено, – отчеканил Данглар, – Даниэль Бартено.
– Благодарю вас. – Адамберг сделал приписку в памятке. – Вы заметили, что в команде есть один высокий болван? Я говорю «один», но, может, таких много.
– Это Фавр, Жан-Луи.
– Да, он. Что будем с ним делать?
Данглар развел руками.
– Извечный вопрос, – сказал он. – Будем перевоспитывать?
– На это уйдет лет пятьдесят, дружище.
– А что вы собираетесь делать с этими четверками?
– Если бы я знал, – вздохнул Адамберг.
Он открыл блокнот и показал ему рисунок Маризы:
– Вот какие они.
Данглар посмотрел и вернул ему блокнот:
– Там что-то случилось? На кого-то напали?
– Нет, только эти художества. Почему не пойти взглянуть? Все равно, пока у нас на окнах нет решеток, все дела отсылают на набережную Орфевр.
– Но это ж не значит, что надо всякой ерундой заниматься. Есть и другая работа, надо все подготовить.
– Я вам ручаюсь, Данглар, что это не ерунда.
– Это граффити.
– С каких это пор графферы разрисовывают двери квартир? Да еще в трех разных местах Парижа?
– Может, какой-нибудь шутник художник?
Адамберг медленно покачал головой:
– Нет, Данглар. Живопись тут ни при чем. Здесь что-то темное и гадкое.
Данглар пожал плечами.
– Знаю, дружище, – сказал Адамберг, выходя из кабинета, – все знаю.
По вестибюлю шел фотограф, пробираясь среди куч строительного мусора. Адамберг пожал ему руку. Его фамилия, которую назвал Данглар, внезапно выскочила у него из головы. Надо бы положить памятку в блокнот, чтобы всегда была под рукой. Но это завтра, а сегодня вечером его ждет Камилла, а Камилла важнее Бретонно, или как его там. Сзади его нагнал Данглар.
– Привет, Бартено, – сказал он.
– Добрый день, Бартено, – повторил Адамберг, благодарно подмигивая своему заместителю. – Надо наведаться на Итальянский проспект. Работа чистая, несколько художественных фотографий.
Краем глаза Адамберг заметил, как Данглар натягивает куртку и расправляет сзади, чтобы лучше сидела на плечах.
– Я с вами, – пробурчал он.
VII
Со скоростью трех с половиной узлов Жосс торопился по улице Гэте. Со вчерашнего дня он не переставая спрашивал себя, не приснились ли ему слова старого грамотея: «Комната ваша, Ле Герн». Конечно, он слышал это собственными ушами, но значит ли это то, о чем думал Жосс? Означает ли это, что Декамбре взаправду сдаст ему комнату? С ковром, Лизбетой и ужином? Ему, чурбану из Гильвинека? Ну конечно, именно это он и имел в виду. Что же еще? А вдруг, проснувшись сегодня утром, Декамбре вспомнил вчерашнее, расстроился и решил пойти на попятный? Вдруг он подойдет к нему после сеанса и объявит, что он очень сожалеет, но комната уже сдана тому, кому он обещал раньше?
Да, так оно и будет, и случится это прямо сейчас. Старый задавака и трус успокоился, узнав, что Жосс не собирается кричать о его кружевах на площади, и, повинуясь первому порыву, уступил ему комнату. А теперь заберет свои слова назад. Вот какой этот Декамбре! Дрянь и зануда, Жосс всегда это знал.
Он в ярости отвязал урну и вытряхнул почту на стол в «Ролл-Райдере». Если и на сей раз обнаружится какая-нибудь гадость про грамотея, очень может статься, что сегодня утром он ее прочтет. Так ему и надо, гаду! Жосс нетерпеливо прочел записки, но ничего компрометирующего не оказалось. Зато большой конверт цвета слоновой кости был тут как тут, внутри вложены тридцать франков.
– Этот меня еще долго доставать будет, – проворчал Жосс, разворачивая лист.
Хотя не так уж и плохо, если подумать. Один этот парень теперь приносил ему почти по сто франков в день. Жосс сосредоточился и стал читать:
Videbis animalia generata ex corruptione multiplicari in terra ut vermes, ranas et muscas; et si sit a causa subterranea videbis reptilia habitantia in cabemis exire ad superficiem terrae et dimittere ova sua et aliquando mori. Et si est a causa celesti, similiter volatilia.
– Вот дьявол, – пробурчал Жосс. – Теперь по-итальянски.
Перво-наперво, вскарабкавшись на свою эстраду в восемь двадцать восемь, Жосс убедился, что Декамбре был тут. Впервые за два года он смотрел на Декамбре с тревогой. Да, он был здесь, стоял в дверях своего дома в своем безупречном сером костюме, в руках книга в кожаном переплете, стоит и приглаживает седые волосы. Жосс бросил на него недобрый взгляд и начал громко читать первое объявление.
Ему показалось, что сегодняшний выпуск новостей прошел быстрее, чем обычно, потому что ему не терпелось услышать, как Декамбре станет отнекиваться и брать свои слова назад. Заключительная «Страничка французской истории для всех и каждого» вышла скомканной, и от этого он еще пуще разозлился на грамотея.
– Французский пароход, – торопливо заканчивал он, – грузоподъемностью три тысячи тонн налетел на скалы у берегов Панмарша, дрейфовал до Торша и там пошел ко дну. Экипаж погиб.
Закончив, Жосс взял ящик и заставил себя с безразличным видом дойти с ним до магазина Дамаса, который как раз открывал металлические жалюзи. Они пожали друг другу руки. Рука у Дамаса была ледяная. В такую погоду опять в жилете. Доиграется, схватит простуду!
– Декамбре ждет тебя сегодня в восемь вечера в «Викинге», – сказал Дамас, расставляя кофейные чашки.
– А сам он не мог сказать?
– У него целый день разные встречи.
– Может, и так, только я у него не на службе. Нечего этому аристократу тут командовать.
– Почему ты его аристократом называешь? – удивился Дамас.
– Очнись, Дамас! Разве Декамбре не корчит из себя аристократа?
– Не знаю. Никогда об этом не думал. У него ведь нет ни гроша.
– Бывают же обнищавшие аристократы. По мне, так такие аристократы самые лучшие.
– Да? – отозвался Дамас. – Я не знал.
Он налил горячего кофе, казалось, не замечая огорченную мину бретонца.
– И когда ты уже свитер наденешь? – раздраженно спросил Жосс. – Сегодня или завтра? Тебе сестру не жалко, она вся испереживалась из-за тебя?
– Скоро надену, Жосс, скоро.
– Только не обижайся, но почему ты никогда голову не моешь?
Дамас удивленно взглянул на него и откинул свои длинные темные волосы, волнами лежащие на плечах.
– Моя мать говорила, что волосы мужчины – это его достоинство, – пояснил Жосс. – А ты своими, видно, не очень-то гордишься.
– Разве они грязные? – удивился молодой человек.
– Есть немного. Только не обижайся. Это для твоей же пользы, Дамас. Волосы у тебя красивые, вот и надо следить за ними. Разве сестра тебе никогда этого не говорила?
– Говорила, просто я забыл.
Дамас взял кончик волос и стал их разглядывать.
– Твоя правда, Жосс, прям сейчас пойду и помоюсь. Посторожишь тут? А то Мари-Бель раньше десяти не придет.
Дамас убежал, и Жосс видел, как он промчался по площади в сторону аптеки. Он вздохнул. Бедный Дамас. Добрейший парень, а башка варит плохо. Последнюю рубаху даст с себя снять. Аристократ совсем не такой, у этого мозги на месте, зато вместо сердца камень. Несправедливо все-таки устроена жизнь.
В четверть девятого вечера раздался громовой удар гонга Бертена. Дни становились все короче, на площади уже стемнело, голуби спали. Жосс вразвалку дошел до «Викинга». За столиком в глубине он увидел Декамбре, тот был в галстуке, темном костюме и белой рубашке с потертым воротничком. Перед ним на столе стояли два кувшина с красным вином. Он один из всех присутствующих читал. У него был целый день, чтобы подготовить свою речь, и Жосс ожидал чего-нибудь заумного. Но Ле Гернов так просто с толку не собьешь. Плавали, знаем!