Встречи на перекрестках

Так как разведка еще не была выведена из состава КГБ, меня назначили начальником ПГУ – первым заместителем председателя КГБ. От генеральского звания отказался и нисколько в последующем не жалел об этом. Это было хорошо оценено и в коллективе, где оперативные работники много лет дослуживались до высших офицерских званий. Да и вообще, стал бы генералом, никто бы не вспомнил, что я – академик.

Через месяц после назначения разведку выделили из Комитета госбезопасности, и она стала называться Центральной службой разведки (ЦСР). Так что пробыл первым заместителем председателя КГБ один месяц, но это отнюдь не мешает во всех моих биографических справках, опубликованных на Западе да и у нас, «жирно» подчеркивать этот период моей «карьеры».

После ликвидации союзных органов власти вышел указ Б.Н. Ельцина о создании на базе ЦСР Службы внешней разведки Российской Федерации (СВР). Сразу же позвонил Борису Николаевичу и задал далеко не праздный для меня вопрос: кто будет осуществлять этот указ?

– Это не телефонный разговор, – ответил он. – Приходите, поговорим.

В назначенный срок был на Старой площади. Тогда кабинет Б. Ельцина находился там.

– Я вам доверяю, пусть у вас не будет на этот счет сомнений, но в коллективе к вам относятся очень по-разному.

– Знаете, Борис Николаевич, если б вы сказали, что не доверяете, разговор, естественно, на этом бы и закончился. Ни главе государства не нужен такой руководитель разведки, которому он не верит, ни службе, да и мне самому это абсолютно не нужно. Но меня задело то, что вас информировали о плохом отношении ко мне в самой разведке. Признаюсь, я этого не чувствую, но нельзя исключить, что ошибаюсь.

– Хорошо, я встречусь с вашими заместителями.

– Некоторых уже назначил я сам. Картина будет объективной, если вы встретитесь со всем руководством – это 40–50 человек.

– Заезжайте завтра в 10 утра, и вместе поедем к вам в «Ясенево».

В 10.40 в моем кабинете собрались руководители всех подразделений СВР.

Президент Ельцин в «Ясеневе»

Глава государства впервые за всю историю приехал в разведку. Причину приезда узнали не заранее, а от самого Ельцина. Повторив, что он не имеет никаких оснований для недоверия, даже заметив, что «Примаков – один из немногих в политбюро, которые не делали мне гадостей», Ельцин сказал: «Вы, разведчики, – смелые люди, поэтому я жду откровенных оценок вашего руководителя». Выступило 12 человек, и все без исключения в пользу моего назначения директором СВР. Борис Николаевич достал из кожаной папки и тут же подписал указ, добавив: «У меня был заготовлен указ и на другого человека, но теперь его фамилии я не назову».

Провожая президента, в лифте я сказал:

– Вы сняли огромный груз с моих плеч, назначив меня через такую процедуру.

– А я тоже кое-что понял, – ответил Ельцин.

Ни к источникам его информации обо мне, ни к фигуре альтернативного кандидата мы никогда не возвращались.

Итак, я – директор СВР. К неслучайным мотивам такой перемены в моей судьбе я бы отнес всю свою предшествовавшую работу, которая была связана так или иначе и с международной тематикой, и с аналитикой. Сказалось и другое. Будучи и корреспондентом «Правды», и работая в академических институтах, я выполнял ряд заданий государственного руководства[15].

Многих работников в ПГУ я знал лично. Например, первым заместителем начальника был Вадим Алексеевич Кирпиченко. С ним и с его женой Лерой вместе учились в Институте востоковедения, а потом дружили многие годы. В момент моего прихода Вадим Алексеевич уже подал в отставку, но я его попросил остаться и возглавить группу консультантов. Это было далеко не формальным назначением, советовался с ним, когда входил в совершенно новую для себя сферу деятельности. Кстати, этот заслуженный генерал, прошедший большую жизнь, начиная с участия в Великой Отечественной войне рядовым солдатом и кончая одним из руководителей внешней разведки, был оставлен на действительной службе, несмотря на все возрастные ограничения. И это еще раз доказывало: возраст – категория относительная. Одни могут быть стариками в 40–50 лет, другие – молодыми за семьдесят.

Вадим Алексеевич человек феноменальный. Кажется, что на него никак не накладывается отпечаток прожитых лет – блестящая память, жизнерадостность, остроумие, хорошее перо, быстрая реакция, завидная работоспособность, огромный опыт, безграничная преданность тому делу, которому он посвятил жизнь. Тесное общение с Кирпиченко очень помогло мне, особенно на первых порах.

Со многими разведчиками, создавшими себе настоящие, незабываемые имена в службе и уже ушедшими в отставку, связывали меня давние товарищеские отношения. Назову среди них A. С. Воскобоя, Я.П. Медяника, Ю.И. Попова, Б.А. Соломатина, B. Н. Федорова, В.Н. Спольникова, С.М. Голубева, Д.И. Якушкина и многих других. Для меня имела огромное значение их однозначная поддержка как бы со стороны, но, несомненно, не со стороны в традиционном понимании этого слова – ведь у каждого из них было не только имя, но и многочисленные друзья, соратники, ученики в разведке. Некоторых из них, к огромному сожалению, уже нет в живых.

В разведке на весьма важном участке в это время работал мой старый приятель по Бейруту, а потом я его встретил в Афганистане, где он был уже представителем КГБ, В.П. Зайцев. Я видел в нем человека, всегда готового поддержать, и ни разу в этом не ошибся. Вместе вспоминали, как во время гражданской войны в Ливане в 1976 году я должен был встретиться с руководителем маронитского лагеря Шамуном, с которым был знаком до этого, чтобы передать ему «сигнал» о готовности Москвы сыграть посредническую роль в прекращении кровопролития. Шамун находился в президентском дворце за чертой Бейрута. От советского посольства нужно было обязательно проехать по участку, где шли бои – на параллельных улицах Абу-Румана и Шиях расположились обстреливающие друг друга христиане и мусульмане. Наш посол Солдатов предложил взять его машину и ехать под флагом. Предложение отвергли, так как, по общему мнению, оно не обеспечивало, а, наоборот, ослабляло безопасность.

Нам повезло. Когда проезжали на двух машинах (со мной были И.П. Беляев и К.Е. Гейвандов, с которым дружил со студенческой скамьи, а за рулем второй, сопровождавшей машины сидел В.П. Зайцев), не прозвучало ни одного выстрела – на счастье, вроде в очередной раз договорились ну если не о прекращении огня, то о паузе. Приехав во дворец, решили отпустить машину сопровождения. Как только вошли в кабинет к Шамуну, раздался телефонный звонок. Ему сообщили, что только что христианская сторона расстреляла в порту более ста мусульман за то, что накануне в горах убили пять христианских юношей. И тут началось. Назад еле добрались. А выехавшую от нас ранее машину Зайцева расстреливали в упор. Он чудом остался почти невредим – пуля попала в запасное колесо в багажнике и по касательной поцарапала спину. А другому товарищу, сотруднику разведки, перебило позвоночник…

Забегая вперед, скажу, что, как только начался югокризис, направил генерала Зайцева на один из самых ответственных в то время участков – представителем СВР в Белград.

Из действовавших заместителей начальника ПГУ я хорошо знал и превосходно относился к Вячеславу Ивановичу Гургенову, который в качестве советника сопровождал меня в поездках в Ирак и другие страны во время кризиса в зоне Персидского залива. Я очень благодарен этому, так рано ушедшему (в 1994 г.) из жизни, светлому, прекрасному, высокоэрудированному человеку за то, что он во многом мне помог, в том числе познать все формальности вступления в новую должность.

Заместителем, руководившим подразделениями научно-технической разведки, был и оставался весь срок моего пребывания в СВР многоопытный Алексей Анатольевич Щербаков. Его подчиненные срабатывали отлично, очень результативно, но появилась тенденция некоторой обособленности этих подразделений внутри ПГУ. Во время одной из первых бесед мы договорились с Алексеем Анатольевичем, что будем активно противодействовать этой тенденции с тем, чтобы разведка была единым коллективом.

15

В предыдущей главе я говорил об этом подробно.