Ночь разбитых сердец

Однако несомненно, что, если бы Джо слегка подкрасила губы и оттенила глаза, она была бы сногсшибательной красот­кой.

– Я мог бы приготовить тебе завтрак, – заметил Бобби. – Если у тебя есть хоть что-нибудь, кроме шоколадных батончи­ков и заплесневелого хлеба.

Глубоко вздохнув, Джо постаралась сосредоточиться на его словах.

– Нет, спасибо. Может, успеем что-нибудь перехватить по дороге. Мы уже опаздываем.

Она соскользнула с табурета и присела на корточки собрать рассыпанные конверты. Бобби продолжал что-то говорить, но Джо уже не слушала. Тошнотворный страх, затаившийся в ней, перерос в ужас, когда она подняла коричневый конверт со своим именем, написанным печатными буквами.

Этот конверт был толще остальных, тяжелее. «Выбрось его! – завопил рассудок. – Не открывай! Не заглядывай внутрь!»

Но ее пальцы уже разорвали конверт, и на этот раз на пол об­рушилась целая лавина фотографий. Джо схватила верхнюю – отличный профессиональный черно-белый отпечаток.

Теперь на снимке были не только ее глаза, но вся она. Джо узнала фон – парк около ее дома, где она часто гуляла. Другой снимок – она в центре Шарлотта, стоит на обочине с репортер­ской сумкой через плечо.

– Послушай, отличный снимок.

Бобби наклонился за фотографией, но Джо резко ударила его по руке и зарычала:

– Прочь! Не смей! Не трогай их!

– Джо, я…

– Не приближайся ко мне.

Тяжело дыша, Джо упала на колени, судорожно перебирая снимки. На всех фотографиях была она, занятая повседневны­ми делами. Вот она выходит с покупками из магазина, вот са­дится в свою машину…

«Он повсюду, он следит за мной! Куда бы я ни шла, что бы ни делала… Он охотится за мной».

Джо знобило, у нее стучали зубы. А когда она подняла оче­редную фотографию, ей показалось, что внутри щелкнул какой-то выключатель. Фотография в ее руке задрожала, как от резко­го порыва ветра. Джо даже закричать не смогла, словно в легких совсем не осталось воздуха. Она просто не чувствовала больше свое тело.

Отличный снимок: профессиональное освещение и исполь­зование светотеней. Джо обнажена, кожа излучает некое жуткое сияние. Тело непринужденно раскинуто, голова чуть склонена, изящный подбородок опущен. Одна рука лежит на талии, дру­гая закинута за голову, как в спокойном сне.

Но глаза… Глаза открыты, вытаращены. Кукольные глаза. Мертвые глаза.

Мгновение Джо казалось, что ее отбросило назад, в ночной кошмар, и она снова смотрит сама на себя, беспомощная, не­способная найти выход из тьмы.

Но даже охваченная ужасом, она смогла увидеть различия. У женщины на фотографии волосы светлые, пышные и волнис­тые, а тело более зрелое.

– Мама?! – прошептала Джо, схватив фотографию обеими руками. – Мама!

– Что с тобой, Джо? – Бобби ошеломленно уставился в ее остекленевшие глаза. – Что происходит, черт побери?

– Где ее одежда? – Джо обхватила руками голову, разры­вающуюся от грохота и гула, и начала раскачиваться. – Где она сама?

– Успокойся.

Бобби сделал шаг вперед и протянул руку, чтобы взять у Джо фотографию, но она резко вскинула голову.

– Не подходи! – Кровь прилила к ее щекам, в глазах запля­сали огоньки безумия. – Не прикасайся ко мне! Не прикасайся к ней!

Испуганный, озадаченный, Бобби выпрямился и поднял руки.

– Хорошо, Джо. Хорошо.

Джо снова опустила глаза на фотографию Аннабелл. Как же ей холодно, как холодно! Молодая, загадочно прекрасная… и холодная, как смерть.

– Она не должна была бросать нас, не должна была уходить. Почему она это сделала?

– Наверное, у нее не было другого выхода, – тихо сказал Бобби.

– Нет, она должна была остаться с нами! Она была необхо­дима нам, но мы оказались ей не нужны. Она так красива… – Слезы покатились по щекам Джо, и фотография задрожала в ее руке. – Как сказочная принцесса. Я всегда думала, что она – принцесса. Она бросила нас. Бросила нас и ушла. А теперь она мертва…

Прижимая фотографию к груди, Джо свернулась в клубочек и разрыдалась.

– Полно, Джо, – Бобби ласково потянулся к ней. – Пой­дем со мной. Тебе нужна помощь.

– Я так устала, – прошептала Джо и не сопротивлялась, когда он поднял ее на руки, как ребенка. – Я хочу домой.

– Хорошо. А сейчас просто закрой глаза.

Фотография тихо спорхнула на пол лицевой стороной вниз… на все другие лица. Джо увидела надпись на обратной стороне. Большие четкие буквы: «СМЕРТЬ АНГЕЛА».

И последняя ее мысль – когда тьма уже сомкнулась вокруг нее – была о «Приюте».

Глава 2

Легкий туман клубился в первых проблесках зари, словно го­товый исчезнуть сон. Солнечные лучи пронзили кроны могучих дубов и заблестели в каплях росы. Маленький кардинал крас­ной пулей беззвучно метнулся сквозь ветви. Славки и овсянки, гнездившиеся в клочьях лишайника, проснулись и завели ут­реннюю песню.

Он больше всего любил именно начало дня. На рассвете, когда никто не посягал на его силы и время, он мог обо всем по­думать без помех. Просто побыть самим собой, наедине с собой.

Брайан Хэтуэй всю жизнь провел на острове и никогда не хотел поселиться где-то еще. Он повидал материк, посетил большие города, а однажды, охваченный внезапным порывом, даже провел отпуск в Мексике. Но этот остров – со всеми его достоинствами и недостатками – принадлежал ему. Он родился здесь в одну штормовую сентябрьскую ночь тридцать лет назад. Родился на той самой большой дубовой кровати с пологом, на которой теперь спал сам. Его приняли собственный отец и ста­рая негритянка, дымившая трубкой из кукурузного початка.

Старуху звали мисс Эффи, ее родители были в свое время ра­бами его предков. Когда он был еще очень мал, она рассказыва­ла ему историю его рождения. Рассказывала, как завывал ветер и бушевал океан, а в огромном доме на этой величественной кровати его мать сражалась, словно настоящий воин, а потом рассмеялась, когда маленький Брайан вылетел из ее чрева прямо в руки отца.

Хорошая история! Когда-то Брайан мог отчетливо предста­вить себе смеющуюся мать и отца, который жаждет принять его.

Его матери давно здесь нет, старая мисс Эффи мертва, и много – очень много – времени прошло с тех пор, как отец в последний раз обнимал его.

Брайан шел сквозь рассеивающийся туман среди толстых стволов, покрытых ярко-розовыми и красными лишайниками, среди папоротников и низкорослых, похожих на кусты пальм. Высокий худой мужчина, телосложением очень похожий на отца, со смуглой кожей, темными взлохмаченными волосами, холодными синими глазами и твердыми неулыбчивыми губами. Женщины находили его длинное грустное лицо привлекатель­ным, а в печальном изгибе рта видели вызов и стремились заста­вить эти губы улыбнуться.

Свет слегка изменился, пора было возвращаться в «Приют», чтобы приготовить постояльцам завтрак.

Брайан чувствовал себя на кухне так же свободно, как в лесу, и его отец считал это еще одной из странностей сына. Но Брай­ан не обижался: он, в общем, готов был признать, что, если мужчина зарабатывает себе на жизнь стряпней и ему это нра­вится, в нем наверняка есть что-то странное. А то, что отец опа­сается, не «голубой» ли он, даже развлекало.

Если бы они открыто говорили на подобные темы, Брайан объяснил бы отцу, что можно наслаждаться жизнью, взбивая безупречное безе, и при этом предпочитать женщин для заня­тий сексом. Но он не привык ни с кем обсуждать свою личную жизнь.

Еще он мог бы сказать отцу, что склонность к отчужденности является фамильной чертой Хэтуэев…

Брайан шел по лесу беззвучно, как олени, водившиеся здесь. Чтобы доставить себе удовольствие, он решил вернуться круж­ным путем вдоль Лунного ручья. Три оленихи мирно пили воду в таинственно мерцающей тишине. Туман змеился вокруг них, словно струйки белого дыма.

Еще есть время, подумал Брайан. На острове всегда есть время. Он уселся на упавшее дерево и стал с наслаждением на­блюдать за расцветающим утром.

Остров протянулся на тринадцать миль в длину и всего на две мили в самом широком месте. Брайан прекрасно знал и любил здесь каждый дюйм: выжженные солнцем песчаные пляжи, прохладные сумрачные болота с древними невозмутимыми крокодилами, дюны, влажные холмистые луга, окаймленные моло­дыми соснами и величественными дубами.