Ночь разбитых сердец

В конце концов, кому, как не ей, знать, когда следует насто­ять на своем, а когда отступить! Большую часть своей жизни она делала или то, или другое. Может, послать один экземпляр домой? Интересно, что подумают о ее альбоме родные? Скорее всего бросят его равнодушно на один из журнальных столиков в холле, где случайный постоялец лениво полистает страницы, гадая, приходится ли Джо Эллен Хэтуэй родственницей Хэтуэям, владеющим гостиницей «Приют»?

Откроет ли альбом отец, чтобы посмотреть, чему она научи­лась? Наверное, даже не дотронется до него, а просто пожмет плечами и пойдет бродить по своему острову. Острову Аннабелл.

Вряд ли он вообще интересуется теперь своей старшей доче­рью. И глупо этой дочери надеяться на его внимание.

Джо отмахнулась от грустных мыслей, сняла с крючка про­стую синюю кружку и стала ждать, пока закипит чайник.

В ночном бодрствовании есть свои преимущества, решила она. Телефон не зазвонит. Никто не заглянет, не пошлет факс. И никто ничего не ждет от нее. Несколько часов ей не надо быть ни кем и можно ничего не делать. А если дрожат поджилки и раскалывается голова, никто не узнает о ее слабости, кроме нее самой.

Джо заварила кофе по особому турецкому рецепту и выгля­нула в маленькое кухонное окно. Темная пустынная улица, скользкая от дождя. Под уличным фонарем мерцает бледное пятно света. Какой одинокий свет, подумала Джо. Некому вос­пользоваться им. В одиночестве столько тайн. Столько беско­нечных возможностей. Соблазнов. Притяжения.

Как часто случалось в подобных случаях, она почти маши­нально схватила свой «Никон» и босиком бросилась из уютной, наполнившейся ароматом кофе кухни в промозглую ночь фото­графировать безлюдную улицу.

Работа успокаивала ее, как ничто другое. С камерой в руке, с роящимися в голове образами она забывала обо всем.

Шлепая длинными ногами по холодным лужам, Джо мета­лась по улице в поисках наиболее удачного ракурса, то и дело отбрасывая спутанные волосы, падавшие на глаза. Надо было завязать хвост. А лучше – подстричься. Но где взять время?

Удовлетворение пришло лишь после дюжины снимков. Джо повернулась и подняла глаза на свои окна. Когда она успела за­жечь столько света, пока брела из спальни в кухню?

Так или иначе, зрелище было впечатляющее. Джо задумчиво поджала губы, пересекла улицу и, почти припав к земле, наце­лила объектив на освещенные окна темного здания. «Логово страдающего от бессонницы» – очень подходящее название. Ее тихий смех жутким эхом отразился от безмолвных домов и за­ставил ее вздрогнуть.

Господи, похоже, она сходит с ума! Разве нормальная женщина выскочит полуодетой из дома в три часа ночи, чтобы фо­тографировать собственные окна?!

Однако, чтобы быть нормальной, необходимо спать, а она не спала, как следует уже больше месяца. Необходимо регулярно питаться, а Джо за последние несколько недель потеряла десять фунтов и видела, как постепенно ее стройное тело становится просто костлявым. Необходим душевный покой, но она не могла даже вспомнить, претендовала ли когда-нибудь на душевный покой.

Друзья? Конечно, у нее есть друзья, но ни одного достаточно близкого, чтобы утешать ее посреди ночи.

Семья? Ну, семья-то у нее есть. В некотором роде. Брат и се­стра, живущие совершенно отдельной жизнью, ничуть не похо­жей на ее собственную. Отец, почти незнакомец. Мать, которую она не видела и о которой ничего не слышала двадцать лет.

«Я не виновата», – напомнила себе Джо. Все изменилось, когда Аннабелл сбежала из «Приюта», оставив семью, сокру­шенную недоумением и горем. Беда была в том, что все осталь­ные так и не свыклись с происшедшим, не похоронили прош­лое. Но она-то похоронила! Она не осталась на острове, чтобы целыми днями бродить по нему, вглядываясь в каждую песчин­ку, как отец. Она не посвятила свою жизнь заботам о «Приюте» и управлению гостиницей, как брат Брайан. И она не нашла забвение в глупых фантазиях и грезах об очередных приключе­ниях, как сестра Лекси.

Она училась, работала. Строила свою собственную жизнь. И если сейчас у нее разгулялись нервы, то только из-за пере­утомления. Нужно просто добавить немного витаминов в раци­он, и все вернется в норму.

Даже можно было бы взять отпуск, размышляла Джо, копа­ясь в кармане в поисках ключей. Ведь она не отдыхала уже года четыре. Поехать в Мексику, в Вест-Индию… В любое место, где жизнь течет медленно, а солнце светит ярко. Притормозить. Расслабиться. Отвлечься. Вот он – прекрасный способ спра­виться с этим ерундовым осложнением!

Входя в квартиру, Джо наступила на маленький квадратный конверт, лежавший на полу, и на мгновение застыла, уставив­шись на него, – одна рука на ручке открытой двери, в другой – фотокамера.

Был ли конверт здесь, когда она выходила? Неужели она могла не заметить его? Первый такой конверт, на котором было напечатано только ее имя, пришел месяц назад. Она нашла его в своей почте. Затем последовало еще два…

У нее снова задрожали руки, но она приказала себе сначала запереть дверь. И лишь потом, прерывисто дыша, она наклони­лась, подобрала конверт. Осторожно отложила камеру, распеча­тала послание и тихо, протяжно застонала.

Черно-белая фотография была сделана профессионально, как и три предыдущие. Женские глаза, миндалевидные, с тяже­лыми веками, опушенные густыми ресницами. Изящно изогну­тые брови. Джо знала, что цвет этих глаз должен быть синим, темно-синим. Ведь это были ее собственные глаза! И в них за­стыл смертельный страх.

Когда это было снято? Как и зачем? Джо прижала ладонь ко рту, не в силах отвести взгляд от фотографии, прекрасно пони­мая, что сейчас в ее глазах то же самое выражение. Ужас охватил ее, погнал через всю квартиру в маленькую лабораторию, заста­вил судорожно дергать ящики, быстро шарить в них. Она нашла спрятанные там конверты. В каждом был черно-белый снимок два на шесть дюймов.

Кровь стучала в ее висках, когда она раскладывала снимки по порядку. На первом глаза были закрыты, как будто ее сфото­графировали спящей. Остальные отражали процесс пробужде­ния: на втором – едва приподнятые ресницы, на третьем – глаза открыты, но еще не сфокусированы, затуманены сном.

Да, первые три снимка встревожили ее, но не испугали. На этом, последнем, глаза ее были наполнены смертельным стра­хом.

Дрожа, тщетно пытаясь успокоиться, Джо отступила от стола. Почему только глаза? Каким образом кому-то удалось подойти к ней так близко без ее ведома? Тот, кто сделал это, должен был сначала попасть в ее квартиру.

Охваченная новой волной паники, Джо бросилась в гости­ную, судорожно проверила замки и тяжело привалилась к две­ри. Сердце словно стучало по ребрам. А затем в ней разгорелся гнев.

Ублюдок! Он хочет запугать ее! Хочет заставить прятаться в этой квартире, шарахаться от собственной тени, бояться высу­нуть нос на улицу. И она, никогда не знавшая страха, сейчас иг­рает ему на руку.

Джо столько раз бродила одна по незнакомым иностранным городам, по бедным, убогим, безлюдным улицам. Она поднима­лась в горы и пробиралась сквозь джунгли без всякой защиты, с одним фотоаппаратом, и никогда не думала о страхе. А теперь из-за какой-то пачки фотографий у нее подкашиваются ноги!

Однако следует признать, что этот страх возник не сейчас.

Он разрастался и поглощал ее неделями, шаг за шагом. Застав­лял чувствовать себя беспомощной, уязвимой, ужасно одино­кой.

Джо оттолкнулась от двери. Она не может так жить и не бу­дет! Отбросит страх. Наплюет на него. Глубоко закопает. Видит бог, она великий специалист по захоронению душевных травм, больших и маленьких. Это просто еще одна.

Она выпьет кофе и пойдет работать.

К восьми часам утра Джо прошла полный цикл – преодоле­ла усталость, испытала вспышку вдохновения и период созида­тельного покоя, а затем снова скользнула в изнеможение.

Она не умела работать механически и считала, что ко всем стадиям фотопроцесса необходимо относиться с полным вни­манием и самоотдачей. Ей удалось кое-что отпечатать, про­явить последнюю пленку. За первой чашкой кофе она даже убе­дила себя, что поняла, почему ей присылают эти фотографии. Просто неизвестный поклонник ее мастерства пытается при­влечь к себе внимание, чтобы потом использовать ее влияние в своих личных интересах.