Закон «дегтярева»

– Ты не думай, я ее не зажал, – виновато проговорил мутант. – Просто надпись на ней больно крутая, за душу берет.

– Да уж, прям до слез, – проворчал я, забирая подарок ворма, убитого мной на ВДНХ. – Хотя не понимаю, что там может брать за душу.

– Сильно сказано, – мечтательно проговорил спир. И процитировал, положив лапку на рукоять «Глока»: – «Если пойду я долиною смертной тени, то не убоюсь я зла. Потому что я и есть самое страшное зло в этой долине».

– Похоже, я воспитал маньяка-убийцу, – буркнул я. – Плюс пиромана в придачу. Как ты это сделал? Они что, бензин без охраны внутри здания держали?

– Почти без охраны, – скромно потупив взгляд, произнес мутант. – Бочки прям там стояли, видимо, для пущей надежности, чтоб точно никто на них глаз не положил. На вышки свои надеялись, рэкетиры проклятые, и на ограду. А под оградой-то хоммуты нехилые норы прорыли. Ну, я и пролез. Нам, спирам, главное, чтоб харя в отверстие пролезла, а остальное – детали.

Я с сомнением окинул взглядом щекастую ряшку мутанта, за несколько дней совместного путешествия заметно отожравшегося, но ничего не сказал. Дело водителя за дорогой следить, а что там пассажир метет, можно слушать вполуха. Пусть хвастается. Ему нужно восторг излить. А мне надо понять, почему мы проехали уже километров десять и никого не встретили по пути.

Москва словно вымерла. Одни руины да полуразрушенные здания, словно памятники на кладбище. Ни одного мутанта вокруг, ни одной самой паршивой крысособаки… Так не бывает. Неправильно это. А почему так – большой вопрос, на который у меня пока что ответа не было…

– Ну, пролез я под забором, значит, потом по пожарной лестнице на крышу, а дальше – в вентиляцию, – продолжал заливаться Рудик. – Оттуда по потолочным перекрытиям – и на спину охраннику, который вместо того, чтоб службу тащить, на посту винцо из фляги смаковал. Как ты учил, рукоятью ножа по темечку, потом лезвием по горлу, он даже и не хрюкнул. А дальше дело техники. Прикинь, они рядом с бочками боеприпасы хранили, типа, все ценное – в одном месте. Ну не идиоты? И машинами все помещение было забито, они в них, по ходу, жили. А «Хаммер» во дворе стоял, я его сразу приметил. Ну и вот. Я тупо одну бочку ножом проткнул, из трофейной фляги бормотуху вылил, бензином ее заправил, сверху тряпку воткнул – и обратно на перекрытия. Поджег снаряд, кинул – и в окно. Ну, дальше понятно.

– Угу, понятно, – мрачно кивнул я. – Только что мы ради того, чтоб по мосту проехать, завалили человек двадцать. Которые, между прочим, нам лично ничего плохого не сделали.

– Совесть мучает? – прищурился Рудик. – Не мучайся. У них там отдельный стеллаж у стены стоял. С отрезанными головами людей и мутантов, в стеклянных банках замаринованных. И поверху над ним надпись краской: «Музей речных маркитантов. Руками и ногами экспонаты не трогать». Типа, прикол такой. Думаю, если б мы их не перемочили, наши головы сейчас были бы свежими экспонатами в том музее.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнес я.

В целом, спир прав. В любом из миров работает только один закон: или ты, или тебя. Просто здесь, в мире постапокалипсиса, этот закон принимает наиболее простые, буквальные формы. Но при этом я все равно стараюсь не стрелять в тех, кто не собирается стрелять в меня. Такой вот придумал я сам себе дурацкий моральный кодекс, который мне порой очень мешает жить. И с этим уже ничего не поделаешь.

Но что сделано – то сделано. Сожалеть о прошлом еще большая глупость, чем создавать себе личные моральные кодексы, живя в обществе, где сильный жрет слабого… или ставит его в кабальные условия, когда тот вынужден вкалывать на сильного за синтетическую еду и взятую в кредит крышу над головой.

Такие вот мудрые философские мысли крутились в моей голове под восторженно-заливистый трёп Рудика, пока я вел машину, объезжая выбоины в асфальте. И чем дольше мы ехали, тем тревожнее становилось у меня на душе.

Москва была пуста. Совершенно пуста, напоминая пустотою своею украинскую Припять. Казалось, даже ветер умер и сейчас разлагается где-то в развалинах, подобно трупу какого-нибудь мутанта.

Но трупов вдоль дороги я тоже не заметил. И это было плохо. Потому что одно из самых неприятных явлений на свете – это то, которое ты не можешь объяснить, сколько б ни ломал голову.

Наконец и до Рудика дошло, что что-то не так.

– Как-то не особо людно у вас в Москве, – заметил он, прекратив наконец треп о своем варварском диверсионном акте.

– Угу, – буркнул я. – Как бы и в Кремле так же пусто не было.

И заткнулся.

Кто за язык тянул? В любой из аномальных Зон сглаз как раз считается явлением вполне объяснимым. Ляпнешь что-то сдуру – считай, сам себе судьбу подкорректировал. И коррекция та происходит через раз, а то и чаще. Поэтому, если поставил себе цель, не мели языком попусту, не провоцируй личную удачу, непостоянную, словно жгучий пух Зоны, гонимый ветрами сталкерской судьбы.

– Впрочем, мы это скоро узнаем, – добавил я. Потому, что до Кремля оставалось доехать всего ничего.

От моста до Садового кольца мы добрались минут за двадцать. Признаться, наслушавшись в свое время местных легенд об этом тайном оборонительном рубеже, готовился я то ли к ментальной атаке, то ли еще к какой-то пакости со стороны членов секты Властелинов Колец. Но нет, Садовое мы пересекли нормально, благополучно миновав тяжелые коробки неплохо сохранившихся зданий, словно нависших над дорогой.

Дальше стали попадаться следы битв. Но битв давних, произошедших явно не вчера.

Вон слева валяется развороченный «Спайдер», напоминающий раздавленного восьминогого паука. Конечности и бока боевого биоробота уже успели обрасти огненным мхом – впрочем, это ни о чем не говорит. Робот мог и неделю назад подохнуть – может, помог кто, а может, остатки боекомплекта двухсотлетней давности внутри корпуса сдетонировали. А огненный мох взял, да и оперативно облепил бронированные останки. Эту хищную субстанцию привлекает все, что может заинтересовать потенциальную добычу. Свежий металл? Отлично. Глядишь, притащится в эти места неопытный сталкер, полезет внутрь поврежденного корпуса поискать чего ценного – тут его огненный мох и оплетет незаметно выброшенными ложноножками. Оплетет, обездвижит, да и высосет все соки. Вон неподалеку скелет некрупного нео валяется с остатками грубой одежды на костях. Значит, молодой обезьян потащился за хабаром, надеясь оторвать себе хороший кусок металла на новую дубину – да так и остался лежать здесь навечно. Без дубины и без плоти на костях, которую начисто сожрал безобидный, мягкий и пушистый с виду огненный мох.

– И люди такие есть, – кивнул Рудик, когда я объяснил ему, что к чему. – Глянешь – прям солнышко ясное, улыбка до ушей, доброжелательность так и прет. А на деле – хищник. Сожрет в шесть секунд, и даже не поймешь, что тебя уже схомячили и вовсю переваривают.

– В точку, – кивнул я, не переставая обозревать до боли знакомый пейзаж. Он в Москве везде одинаковый, за редким исключением. Руины. Уцелевшие дома, пронизанные крыш-травой, либо исторические строения со стенами толщиной в три кирпича, которым любой апокалипсис как слону дробина. Поцарапает, конечно, но не убьет и даже не ранит. Как стояли они, так и будут стоять, пока ветры истории не скроют руины Москвы под многометровыми слоями пыли и нанесенного мусора…

Между тем наш «Хаммер» потихоньку въехал на Манежную площадь. Колоритное место. Особенно сейчас.

По всему пространству площади были разбросаны останки сгоревших осадных машин, причем весьма громоздких. Нео такие не строят. Обезьяны что попроще мастерят, а тут, судя по черным скелетам довольно сложных конструкций, явно профи постарались. Правда, проку от их изделий никакого не случилось. Их, похоже, даже развернуть как следует не успели, как кремлевские сделали вылазку и пожгли всё, что могло гореть. Возможно, каким-нибудь секретным подземным ходом прошли и ударили с тыла. Хотя не исключено, что в лоб атаковали. И тогда наверняка жертв среди них должно было быть прилично – неведомый враг не мог оставить без охраны целый выводок осадных орудий.