Никто и звать никак

— Замечательно. Документы я сделаю и пришлю на твой анонимный адрес. Фамилию тебе какую проставить?

— Савин, — быстро сказал Силантий. — В честь дедушки.

— Значит, Силантий Савин. Имя популярное, фамилия тоже в глаза не бросается. Иди. Операцию надо сделать сегодня же, чтобы перед камерами слежения не светиться. А сегодня на всех камерах города случится сбой. Вот они, недостатки централизации.

Молодой человек встал и быстро вышел.

Сонечка присела на его место, рядом с дедом Саввой, закрыла лицо ладонями.

— Видел, какая я?

— Видел.

— Страшная?

— Изувеченная. Мёртвого в тебе много, а живого человека — чуть. Тебя я не испугался, мне за тебя страшно.

— Ничего, выкарабкаюсь. А если что, ты, ведь, мне поможешь?

— Боюсь, я уже никому не смогу помочь. Донёс я свой крест. Впору говорить: «Ныне отпущаеши». Знаешь, что значат эти слова?

— Нет.

— Желаю подольше этого не знать. А сейчас, прости, устал я. Пойду, полежу.

Дед Савва вышел, аккуратно прикрыв дверь. Сонечка осталась одна.

Вот и всё. Осталась щепоть дел: выправить документы Силантию, озаботиться камерами слежения. Тривиальные задачи, которые решаются на автомате. И ещё есть одно дело, последнее испытание чуть живой души. Как проблеял кто-то из сегодняшних козлов: «Представляю, какой монстр родится от семи мужиков и бабы, которой нет», — так, кажется? Бывает, мать, доведённая до отчаяния собственным отпрыском, восклицает: «Знала бы, что такое вырастет, в колыбели бы придушила!» А тут и знать нечего. Сейчас внутри никто и звать его никак, а вырастет — чудовище. Душить его надо сию минуту, не дожидаясь колыбели.

Как тошнит, сил нет… Гной, оставшийся от семерых, рвётся наружу, а к этому добавляется токсикоз. Грядущий монстр вкладывает свою долю.

Всего одно движение, короткий спазм… так легко раздавить недоношенный эмбрион. Потом она позволит себе расслабиться, выблюет горькую слизь прошлого и… дальше неведомое.

Недаром деду Савве было страшно за неё. Ей тоже страшно, но последний шаг должен быть сделан.

Ну, где ты там?

Время шло. Сонечка сидела, обхватив руками ещё не начавший разбухать живот, готовая сжать его смертельной конвульсией и не могла этого сделать. Сидела, слушая, как из глубины ей навстречу поднимается волна полная тепла, доверия и той силы, которую пока рано называть любовью.