Страница 47 из 64
Ярко-розовый и игривый, как поросячий хвостик.
Гораций молчал, а отца Сильвани начало вдруг трясти от нервного и истеричного смеха, которым он вскоре заразил де Шалона. Но Дюран, обхвативший голову руками и впившийся ногтями в волосы, был близок к истерике.
Между тем, подошли ректор, отец Эзекьель, отец Симон, отец Илларий, Франсуа де Мирель и Потье, которые видели проходящих отцов и, двигаясь по их следам на снегу, согласились проводить отца де Кандаля к учителям. Увиденное повергло ректора в шок, отца Эзекьеля заставило побледнеть, отец Симон присвистнул. Коллегиальный гастроном двусмысленно улыбался. Отец Гораций заметил, что надо принести носилки и простыню, глубина здесь, у берега, может быть, небольшой, надо влезть туда вдвоем и вначале обвязать тело, а потом подтянуть к берегу.
Перспектива лезть в ледяное болото никого не ободрила, ректор почувствовал новый приступ дурноты и головокружение, потребовал немедленно разыскать ему Эммерана Дешана, отца же Эзекьеля, человека весьма серьезного, как и до этого отца Аврелия, стал разбирать нервный смех. Отец Илларий, соображавший всегда чётко и быстро, пообещал вернуться с носилками и братом Эрминием и удалился. Отец Симон, коллегиальный эконом, заметив вдали валяющуюся ветку, подобрал её и попытался промерить глубину дна у берега. К его удивлению, она вся ушла под воду. Он вынул её и поставил рядом. Она была наполовину в серо-чёрном иле, но выходило, что сразу у берега глубина почти по пояс, а до Венсана было почти пять футов. Эконом сказал, что дальше не глубже, чем у берега, он как-то лазил летом за камышами для ремонта крыши, но это всё равно никого не вдохновило.
Отец Илларий вернулся с отцом Эрминием. К запоздалому ужасу Дюрана, носилки несли Дамьен де Моро и Мишель Дюпон, простыню тащил Филипп д'Этранж, а следом за ним мелькало ещё три-четыре нахально-любопытных мордашки из класса отца Жана Петивьера.
Ректор, оглядев набежавшую кучу народа, забился в новой истерике. Откуда все взялись? Немедленно в корпуса! Ему удалось развернуть малышей, отдав распоряжение отцу Эзекьелю убрать все лишних и праздношатающихся в помещения. Тот, довольный, что ему не придется вытаскивать осквернённый труп из ледяного болота, поспешил выполнить приказание - да и ретироваться. Однако Дамьен, Мишель и Филипп не сочли себя ни лишними, ни, тем более, праздношатающимися. Они с большим любопытством оглядывали труп, шёпотом потешались и готовились к ещё большей потехе - извлечению трупа из болота. К ним присоединился наглец Гамлет, походя шепотом бросивший идиотский экспромт 'о болотной окраине, страшно вонючей, упокоившей брата нашего, как гадюку живучего, окаянного Каина...упокой, о окраина...', мурлыкал он, не выказывая даже притворной скорби. Невесть откуда показался Котёнок, оглядевший задницу Лорана взглядом столь злым, мстительным и ядовитым, какого в этом кротком существе никто бы не заподозрил.
Отец Гораций, взяв принесённый отцом поваром трос, огляделся, и тоже замер.
Даниэль Дюран, отойдя на несколько шагов от трупа, остановившимися глазами, из которых потоком струились слёзы, озирал своих воспитанников, губы его тряслись, руки, сложенные в молитвенном жесте, нервно дергались. Занятый проблемой извлечения трупа и сопровождавшими этот процесс техническими сложностями, де Шалон только теперь, увидя лицо друга, понял глубину его ужаса. Убийство несло следы мщения - нескрываемого и явного. То, в чём де Венсан обвинил Дюрана, было сделано с ним самим. Но это мог сделать только тот, кому был дорог отец Дюран. Гораций де Шалон мрачно оглядел безмятежного Гамлета, внимательного и исполненного неподдельного любопытства д'Этранжа, бестрепетного и сильно возмужавшего де Моро, лениво подпирающего носилки и зевающего Мишеля Дюпона, мстительно улыбающегося зеленоглазого Котёнка...
Боже мой...
Часть четвертая.
Глава 1. Следователи и подозреваемые.
Глава, в которой отец Дюран плачет,
два направления расследования приводят в тупик,
а отец Аврелий возвращает комплимент отцу Горацию.
Отец Гораций почувствовал, как по телу прошла волна дрожи. Он подошёл к другу, который медленно опустился на колени и безумными глазами глядел на труп в болоте, резко поднял его, сдавил плечи, дождался, пока тот повернёт к нему мокрое от слез лицо. Несколько минут они молча смотрели друг на друга, потом Дюран упал на плечо де Шалона, сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. Отец Гораций тихо прошептал, чтобы тот держался, но сам, понимая, что Даниэль на пределе, повлёк его за собой. С другой стороны отца Дюрана подхватил отец Аврелий, заметивший его состояние, при этом все ещё не сумевший погасить инфернальное свечение в глазах. Отец Эрминий торопливо распорядился опустить принесённые носилки и отнести отца Даниэля в лазарет. Дюпон и Дамьен, взволнованные его недомоганием, торопливо двинулись с носилками за отцом Эрминием, благо, до лазарета было рукой подать.
Отец Гораций, отозвав в сторону отца Аврелия, попросил его понаблюдать за их питомцами, а сам, оглядев собравшихся, кивнул отцу Илларию. Тот, несколько минут до этого внимательно озиравший покойника, предложил всё же не лезть в воду, а попытаться достать труп багром. Идея оказалась продуктивной, и убитого, хоть и с трудом, удалось немного подтянуть к берегу. К этому времени вернулись Дамьен с Мишелем, который тут же дал совет попытаться накинуть на голову Лорана петлю и вытащить шельмеца. Но тут вмешался Дамьен, посоветовавший зацепиться за то, что выступает над водой. Не обращая на наглецов внимание, отец Гораций, поддерживаемый отцом Илларием, исхитрился схватить ногу Лорана и почти вытянул труп из болота. Вторую ногу зацепил за щиколотку подоспевший сбоку отец Аврелий, несколько минут возни - и осквернённый труп уже лежал на истоптанном снегу.
Де Галлен, д'Этранж, Потье, де Моро и Дюпон смотрели на труп спокойно и, как с изумлением осознал отец Аврелий, надменно и зло. Ни на одном лице он не заметил ни проблеска жалости, ни сострадания, напротив, чем дальше они озирали труп, тем безжалостнее становились лица, и лишь лицо Мишеля Дюпона было чуть более человечным, чем у остальных. Дюпон скорее напоминал Исайю, с отстранённым удовлетворением наблюдающего исполнение своих мрачных пророчеств. 'Они отвергли закон Господа Саваофа и презрели слово Святаго Израилева, и трупы будут как помёт на улицах...'
Дурацкий бантик, веселый и рождественский, выглядел особенно неуместно и даже кощунственно.
При этом сам отец Сильвани удивился отсутствию притворства. Никто не выражал даже видимости горя. В этом было нечто странное, уж артист-то Потье был способен сыграть что угодно, но нет, никто не удостоил убитого изъявлением даже напускной печали. В этом было нечто пугающее, но и почему-то одновременно - импонирующее отцу Аврелию правдивостью чувства и жестоким чистосердечием.
Тут оказалось, что, отнеся отца Дюрана в лазарет, Дюпон и де Моро оставили там носилки. Они были снова отправлены за ними. Ректор требовал убрать, наконец, эту мерзость, имея в виду то ли кол в несчастном Лоране, то ли нахально розовеющий бантик, но отец Аврелий сказал, что лучше всего сделать это в лазарете. Тут снова подоспели носилки и тело, водруженное на них отцами Горацием и Илларием, Гастоном было накрыто простыней. Отец Аврелий заметил, что тот взволнован, даже перевозбужден. Глаза его странно блестели, руки тряслись, но он вовсе не был подавлен, скорее - пытался скрыть ликование.
За носилки взялись было снова де Моро и Дюпон, но их потеснили Филипп и Гастон, и в итоге они вчетвером спокойно и размеренно отнесли труп в лазарет к отцу Эрминию. Сзади, в арьергарде, замыкая шествие, с достоинством шёл Котёнок.
Распорядок дня в коллегии, не менявшийся последние тридцать лет, был скомкан. Почти всех воспитателей уже в который раз собрали у ректора для ответа на единственный вопрос, скорбный и безысходный: 'Ну и что теперь делать, Господи?' Но лик Христа, со стены взиравший на потрясённого ректора, был задумчив и благостен, и похоже, отвечать мсье де Кандалю не собирался.