Страница 35 из 64
- Да, Франция - кладезь антикварных безделушек и напряжённой памяти, фиксирующей всё ради того, чтобы сосед удавился с зависти, - заявил Дюпон.- Заведу себе ресторан - обязательно заимею там ёршик для прочистки ушей самого Брийя-Саварена и череп Вольтера...
- Как бы не так, - разочаровал его Дофин, - ничего у тебе не получится. После смерти Вольтера из тела его были извлечены внутренности, а мозг запихнули в банку со спиртом. Он умер, отказавшись от покаяния, и его не могли похоронить по-христиански, и племянник Вольтера, аббат Миньо, я сам читал об этом, посадил мертвого дядюшку в халате и ночном колпаке в карету, чтобы Вольтер казался просто уснувшим, ночью тайно вывез его из Парижа и через двенадцать часов привёз в Шампань, где ему не без труда удалось склонить священника деревеньки Ромильи дать приют покойнику в склепе бывшего аббатства. В 1791 г. прах Вольтера был перенесен в Пантеон. Но потом, одной майской ночью 1814 года, сторонники Бурбонов - особо упоминали Пюиморена, - достали труп Вольтера из гроба и выбросили на свалку, залив останки гашёной известью. Эти останки не найдены, как не найден ни мозг, ни череп Вольтера. Так что, не видать тебе его, лучше обзаведись его табакеркой, правда, история умалчивает, нюхал ли он табак, ну, или там, пряжкой от туфли, любая бабушкина рухлядь сойдет, или, скажем, тростью...
- А я слышал, - зевнул Потье, - что маркиз де Вилье, устроивший в замке Ферне вольтеровский музей, сохранил сердце Вольтера. Недавно оно было передано в дар стране и помещено в цоколе гипсовой статуи Вольтера работы Гудона, хранящейся в помещении Национальной библиотеки. Похоже, его на куски всего растащили...
- Постойте... Но я же видел в церкви святой Женевьевы, то бишь, в Пантеоне, его надгробие, - вмешался Котёнок.
- Ты все путаешь, Эмиль, - отмахнулся Дофин, - в дни революции Первый Конвент решил упокоить в Пантеоне 'первого из великих сынов Франции гражданина Мирабо', потом было решено хоронить там всех великих людей. После туда перенесли прах Вольтера. Но в 1793 году якобинцы постановили 'вынести из Пантеона дворянина Мирабо' и 'отец Французской Революции' был заменен 'доктором Маратом', но когда якобинцы были сброшены термидорианцами, Марата из Пантеона тоже выкинули. Потом Наполеон хоронил там своих маршалов. После Реставрации Вольтера убрали в крипт под перистилем, вот тогда-то, говорят, Пюиморен с компанией и выкинули его труп и труп Руссо, но надгробие осталось. После 1830 года на барельефах снова появились Мирабо, Мальзерб, Фенелон, Бертоле, Лаплас, Лафайет, Вольтер... Появился и Наполеон, но не император - а просто генерал Бонапарт, словно был знаменитым военачальником и не более того. Появился и памятник Пьеру Корнелю. Но памятник и труп - вещи разные.
- Ну, тут запутаться и немудрено...
- А мне говорил наш священник в Этрабонне, отец Клод, - заметил Дамьен, - что покойник за десять-пятнадцать лет просто 'уходит в землю', превращается, по Писанию, в прах, остается только скелет. Так если Вольтер умер в 1778, то к 1791-ому как раз, стало быть, тринадцать лет прошло... И этот скелет, бессердечный и безмозглый, выкопали и перенесли в Пантеон? А после - на свалку? Метаморфозы... Но глумиться над скелетом, ты это понимаешь, Дюпон?
Мишель полагал, что эта казнь несколько запоздала.
- Он, конечно, негодяй. Что он сделал с Жанной д'Арк? Англичане могут оправдаться в казни национальной героини Франции ожесточением оскорбленной гордости, но чем извинить низкую неблагодарность француза? Нет ничего трогательнее Орлеанской героини, Спасительницы страны, и что же сделал Вольтер? Просто нагадил на пепелище мученического костра... Это - поругание... Пожалуй, он заслужил то, что с ним случилось после смерти, но я сам бы не стал... Для него довольно и ада. Он ведь в аду? Я слышал, что аббат Готье при первой вести о серьезной болезни Вольтера хотел исповедать его и уговорить отречься от всех заблуждений, но, хотя ему и удалось склонить Вольтера к чему-то вроде примирительного заявления, больной схитрил, и, едва поправившись, взял свое заявление назад, когда же новый приступ недуга свёл его в могилу, вместо генерального покаяния осталось всего два-три слова, что-то вроде: 'Je meurs en adorant Dieu, en aimant mes amis, en ne haissant pas mes e
- А я почему-то понимаю Пюиморена... - Филипп был задумчив.
-И я понимаю, - отозвался Эмиль, - это не месть, но возмездие, дело не человеческое, но Божье. Пюиморен ведь уничтожал не живого человека, но символ мерзости. Не надо быть милосерднее Иезекииля! В шестой главе Бог устами пророка говорит: 'Я наведу на вас меч, и жертвенники ваши будут опустошены, и рассыплю кости ваши вокруг жертвенников ваших...'. А почему? - как истый талмудист вопросил Котёнок, подняв вверх указательный палец, - по сказанному, 'ибо осталось беззаконие их на костях их'
Д'Этранж посмеялся, но неожиданно стал серьёзен.
- Странно. Руссо звал Вольтера лгуном и мерзавцем, а Вольтер Руссо - просто дураком.
- Боюсь, оба были правы... - высказал опасение Котёнок.
Ворон был задумчив и, казалось, погружён в себя.
-А, пожалуй, Котяра-то наш прав. В Паралипоменоне ведь говорится, что Иосия, который тридцать один год царствовал в Иерусалиме, делал угодное в очах Господних, когда 'разрушил жертвенники Ваалов, и резные и литые кумиры изломал и разбил в прах, и кости жрецов сжег на жертвенниках их, и очистил Иудею и Иерусалим...' Сказано, 'делал угодное в очах Господних...', стало быть, Господь не счёл бы поступок Пюиморена неправедным. Надо сжигать кости жрецов ложных богов.
-Да, Вольтер тоже ведь, если задуматься, вампир был, и избавить Францию от того потока пошлостей, которыми он наводнил её, могла только известь... Чтоб и следов не осталось, - проронил д'Этранж.
Отец Гораций и отец Дюран не принимали участие в этом разговоре, но слушали с улыбкой.
После им пришлось пожалеть об этом.
За прошедшие месяцы Дюран успел привязаться и к малышу Эмилю, и к основательному Мишелю, полюбить сердобольного Филиппа, и обаятельного Гастона, и обретшего подлинное благородство Дамьена. Неизменной добротой, пониманием и кротостью он привязывал к себе души незримыми, но неразрывными нитями, став для них незыблемым авторитетом и любимым учителем. К нему льнули, его обожали, им восхищались. Все они - питомцы отца Горация и отца Даниэля, видя давно спаявшую их дружбу, неосознанно подражали им даже в скупых монашеских проявлениях симпатии, в братских жестах, в коих проступали их любовь и взаимопонимание. Незаметно для самого себя Мишель Дюпон такими же жестами стал приветствовать и Дамьена, и Потье, и д'Этранжа, и маленького Гаттино. Котёнок обнаружил, что у него целая куча друзей, а Дамьен неожиданно понял, что его мнение спрашивают потому, что считают человеком, заслуживающим доверия, надежным, разумным и стоящим. Это было именно то, о чем он мечтал, но не знал, как добиться. И вот, перестав добиваться - получил сторицей. Потье начал звать Дюпона 'Аквинатом', д'Этранж тоже проникся к нему симпатией. Все пятеро стали часто проводить время вместе - и Лоран де Венсан всё чаще оставался в одиночестве - либо в спальне, либо на мансарде...
В это же время произошло событие, весьма заинтересовавшее Дофина. Отец Симон, коллегиальный эконом, решил весной заняться постройкой нового павильона для оранжереи, и на досуге начав намечать фундамент, неожиданно наткнулся на странный предмет, который д'Этранж опознал как фрагмент старинной франкской кольчуги. Радости Дофина не было границ. Он тут же решил произвести дальнейшие раскопки и привлёк к исследованиям Потье и Дюпона. Де Моро и Котёнок выступали экспертами. Де Венсана все они игнорировали. Отец Симон уступил просьбе отца Дюрана, согласовавшего научную экспедицию с ректором, и счастливый Дофин к концу второго дня поисков стал обладателем кованого гвоздя, лошадиной подковы и странного предмета, в котором Дамьен угадывал деталь лошадиной подпруги, а Гаттино - наконечник стрелы.