Рыцарство

  В итоге горожане не знали, что и думать, но когда разум бездействует, фантомы множатся...

  Меж тем по запруженной прилавками площади протискивались двое молодых людей, судя по пыли на плащах, явно приезжих.

  -Что может быть хуже базарного дня для спешащего человека? - этот вопрос, выдававший склонность к риторике, один из них, Паоло Корсини, адресовал своему спутнику Амадео ди Лангирано, но ответа на него, как и следовало ожидать, не получил. Мессир Амадео только пожал плечами, и оба продолжали пробираться через толпу. Младшему, Паоло Корсини, юнцу лет двадцати трех, была свойственна щенячья грация жестов, проступавшая даже в неловкости. Он был миловиден, и торговки на площади оглядывались на него. Он же, замечая их кокетливые взгляды, делал вид, что ничего не видит, при этом волновался и то и дело спотыкался, прокладывая себе путь через толпу.

  Паоло происходил из обедневшей ветви аристократической семьи, породившего нескольких уважаемых подеста в городах на Тосканских равнинах. Выходцем из этого рода был и Андреа Корсини, который в 1316 году избрал монашеское призвание, отказавшись от брака и состояния, став епископом и провинциалом ордена кармелитов во Флоренции, прославившись даром чтения помыслов и чудотворения. Эти сведения, как ни странно, Паоло узнал дорогой от своего спутника Амадео, и нельзя сказать, чтобы они произвели на юношу впечатление.

   -Что толку от клириков? - воскликнул Корсини, выслушав скучную лекцию о святом, - я предпочел бы иметь в родне банкиров с набитой мошной да людей повлиятельней. Вот ваши предки, видать, от состояния не отказывались... - он с невольным уважением окинул взглядом костюм мессира Лангирано - сшитый по последней моде и весьма дорогой, правда, линий скромных и напоминающий монашеское одеяние.

  Собеседник смерил его безмятежным взглядом, в котором не было ни осуждения, ни одобрения, и ответил, что его род - Лангирано дельи Анцано - славится не богачами, а тем, что из всех представителей семьи ни один никогда не зарекомендовал себя глупцом. Все в высшей степени разумные люди и доживают до глубоких седин. Потому к их основной фамилии прибавили слово 'анцано' - старейшины. Корсини иронично поинтересовался у Лангирано, а умеют ли эти умники владеть оружием? - памятуя, что в доверенной им миссии графа Паллавичини охрана ларца, который им надлежало доставить в дом мессира Реканелли, была поручена именно ему.

  Мессир Амадео спокойно заметил, что этому его тоже обучили, но он не любит оружия, напоследок обезоружив собеседника мягкой благосклонной улыбкой. Корсини удивлялся: его собеседник никогда никому не прекословил, однако в гостиницах, несмотря на видимую обходительность, его приказы беспрекословно исполнялись, и чем вежливее улыбался этот человек, тем ниже ему кланялись. Молодой Паоло, надо заметить, так и не смог за время пути разобраться в своём попутчике: роняемые им замечания были по большей части маловразумительны, Корсини понял только, что тот очень странен.

  Амадео Лангирано казался старше своих двадцати девяти лет. Слишком резкую линию носа с заметной горбинкой усугублял острый взгляд тёмных умных глаз, коротко остриженные темно-каштановые волосы добавляли лицу контрастности. Живописец сказал бы, что, создавая это лицо, Творец отказался от техники сфумато, но беспристрастный взгляд не отказал бы мессиру Амадео в красоте - той особой красоте Спарты, что лишена изнеженности и лоска, но нравится твердостью линий точного резца. Главным же украшением молодого человека были белоснежные зубы, и стоило ему улыбнуться, что, правда, случалось нечасто, лицо преображалось и удивительно хорошело. Амадео, в отличие от своего спутника, был нетороплив в движениях, прекрасная же осанка и высокий рост выделяли его из рыночной толпы.

  Выделил Лангирано из толпы и школяр-кривляка, до того поносивший мессира Боско, и, поймав его взгляд, тут же растаял среди прилавков.

  Приезжих с самого утра высматривали и из окна палаццо Реканелли. Здесь были четверо членов семейства, глава рода Родерико и трое его сыновей Джузеппе, Сиджизмондо и Реджинальдо. Лучия Реканелли, их сестрица, молодая девица семнадцати лет, первой заприметила двух молодых людей, пробиравшихся сквозь толпу к их дому, позвала к окну брата Реджинальдо. Тот кивнул. Да, это были те, кого они ждали. Лучия окинула родню пристальным взглядом. Она знала, что отец вел переговоры с мессиром Дезидерио Тодерини, и подозревала, что речь идет о её бракосочетании с сыном мессира Дезидерио - Джулио, но спросить об этом отца никогда бы не решилась.

  Лучия поднялась и прошла к камину, остановилась у зеркала, улыбнувшись своему отражению. Она провела последние три года в бенедиктинском монастыре, где зеркал не было вообще, и своё отражение можно было разглядеть разве что в блеклых стеклах церковных витражей, но даже такое, оно льстило ей. Лучия была очень мила, главным её украшением были пышные локоны тёмно-каштановых волос, на солнце золотившихся цветом осеннего мёда, и необычайно живые глаза цвета осенней воды горных рек. Лучия присела на стул перед камином, подозвала своего любимца, котенка Брикончелло, и, забавляясь с ним, предалась сладким мечтам о Джулио Тодерини. Какой он? Она никогда не видела его, но это лишь давало простор фантазии, и воображение нарисовало ей кареглазого молодого красавца с львиной гривой и торсом Геракла...

  Между тем в коридоре раздались шаги, гостей провели в зал приемов. Лучия обернулась, разглядывая вошедших.

  Надо заметить, что Паоло Корсини и Амадео Лангирано, хоть оба и родились в Сан-Лоренцо, знакомы раньше не были. Два дня назад мессир Дженнаро Мерула сообщил Паоло, что его земляк Амадео Лангирано должен передать запечатанный ларец мессиру Родерико Реканелли, на Корсини же возлагалась охрана ларца. Паоло всю дорогу не спускал с него глаз, даже ночью спал, положа на него руку. Теперь Корсини с трепетом озирал палаццо тех богачей, чьи имена были у него на слуху с детства, Амадео же мягко произнёс формулы приветствия, учтиво осведомился о здравии всех членов семьи, рассказал о новостях Пармы ровно столько, чтобы не утомить хозяев, затем приступил к своей миссии, передав хозяину дома запертый ларец.

  Родерико, всё время озиравший гостей цепким и испытывающим взором, поблагодарил их и осведомился, надолго ли они пожаловали в город? 'Когда человек молод, его тянет в большие города и иные страны, и лишь под старость он склонен осесть в родовом гнезде...' Мессир Амадео не согласился с этим постулатом. 'Сколько людей, столько и склонностей, один любит пармиджано, другому подавай прошутто, один всю жизнь провёл бы в дороге, другого и калачом за ворота родного дома не выманишь. Он же, закончив учебу в Болонье, несколько лет преподавал в Парме, а сейчас намерен погостить в городе своего детства. Лето проведёт здесь, а там, как Бог даст...'

  Гость тепло улыбался, и улыбка прятала отточенность взгляда. Сам Амадео подумал, что на месте хозяина думал бы не о власти, а о здоровье - лицо мессира Родерико было желтовато-землистого цвета. Зато сыновья последнего болезненностью не отличались: все трое, на взгляд мессира Лангирано, были солдатами как на подбор, выделяясь мощными плечами, сильными торсами и дубовыми икрами. Правда, лицам братьев Реканелли стоило бы пожелать большей утончённости, лбам - высоты, а глазам - мысли, но мессир Амадео был слишком разумен, чтобы требовать больше, чем мог получить. Привлекательнее всех в этой семейке была сестрица Лучия, к лицу которой добавить ничего не хотелось. Глаза её были живыми и быстрыми, личико милым и приятным, и Амадео с интересом наблюдал за ней: девица не слушала разговор мужчин, но внимательно разглядывала их. Заметил он, что и Паоло пожирал девицу жадным взглядом, и дыхание его сбивалось. Тут хозяин любезно осведомился о политических симпатиях своего собеседника, на что мессир Амадео обходительно ответил, что он всегда и везде на стороне тех, с кем Бог.

  -А Бог любит тиранов? - вмешался в разговор Сиджизмондо Реканелли, но тут же под гневным взглядом отца умолк.