Страница 21 из 69
— Раненых всех перебили, так же и тех, кто на нашу сторону отказался перейти. А офицеры все погибли, — казак указал на уже замершее тело в петле, и добавил: "Ну, кроме этого".
— Трупы не снимать, — распорядился Пугачев и щелкнул пальцами: "Кто говорил, что оные бунтовщики еще и в руднике оружие спрятали?"
В центр круга вытолкали невидного мужичка. Тот зачастил: "Инженер местный, Федор Петрович, снес туда порох, ружья тако же".
— На колени, когда с государем говоришь, — зло крикнули из толпы.
Мужик покорно опустился на горелую траву: "Ваше императорское величество". Пугачев посмотрел в сторону виднеющейся в утренней, розовой дымке горы: "Так мы туда наведаемся, навестим инженера. Порох нам всегда нужен".
Он прошел мимо разрушенных вышек, — в груде обломков виднелись тела мертвых. Завернув за угол избы, Пугачев поморщился: "Я же сказал, в любое пепелище сих детей киньте. Зачем они у вас напоказ выставлены?"
— Сейчас, сейчас, государь, — засуетились казаки. Пугачев, отбросив сапогом исколотый штыками труп младенца, вошел в избу.
— Чисто, — усмехнулся он, оглядывая накрытый стол. "Тут этот инженер жил? Вот и позавтракаем, — он разлил по стаканам водку, и махнул рукой атаманам: "Садитесь!"
— Так, — сказал Пугачев, разламывая пирог с рыбой. "Долго болтаться нам тут не след. Белобородов придет, башкиры с лошадьми появятся, и двинемся на запад. На рудник народ отправили?"
— Полсотни человек пошли, с провожатыми из рабочих местных, — ответил сидящий по правую руку от Пугачева казак. "Сейчас принесут все".
— А баб тут только двое и было, — задумчиво протянул Пугачев, глядя на зеленые глаза Богородицы, что висела прямо напротив него.
— Как смотрит-то, прямо в душу, — вдруг подумал он. "Хороший богомаз, даже слеза наворачивается".
— Ну, еще жены рабочих, — неуверенно сказал кто-то.
— Сих не трогать, — велел Пугачев, — сие женки честные, нам это не позволено. Жаль — он прожевал пирог и откинулся к бревенчатой стене, потянувшись большим, крепким телом, — что баб более нет. Ладно, потерплю, — он расхохотался и, прислушался: "Это еще что такое?"
— В подполе нашли, государь, — зло сказал казак, стоявший на пороге. "Говорят, это инженерова женка и брат ее. Мальчишка, сука, мне руку прокусил, а она — чуть глаза не выцарапала. Вот, у них взяли, — мужчина протянул Пугачеву изящный пистолет, отделанный слоновой костью.
— Федор должен вернуться, — Марья, опустив голову вниз, рассматривала знакомые до последней щели половицы. "А Иван Петрович там, бедный, мертвый лежит, под обломками вышки. Миша его видел, как ворота трещать стали. Сейчас Федор вернется и все будет хорошо".
— Женка, — протянул Пугачев. Подойдя к Марье, он поднял ее подбородок рукоятью пистолета. Атаман посмотрел в большие, лазоревые глаза: "Вот и славно. Как раз до Казани ее хватит, а в Казани — войску отдам. И молодая, свежая".
— Семнадцать лет ей, — раздался сзади шелестящий, неслышный голос. "А мальчишка-то как смотрит, — подумал Пугачев, — будто волчонок".
— Не тронь мою сестру, — услышал он резкий, ломающийся голос. Удивленно улыбнувшись, Пугачев приставил пистолет к белокурому виску мальчика.
Марья вырвалась из рук казаков и бросилась на колени: "Я прошу вас! — закричала девушка. "Не надо, ему двенадцать лет! Не надо!"
Пугачев нажал курок. Кровь брызнула сильным фонтаном. Мальчик, покачнувшись, упал. Атаман наступил на выпавшую из кармана кафтанчика тетрадь в кожаной обложке и услышал шепот: "Миша! Миша, родной мой, братик мой…"
Девушка поползла к телу ребенка. Пугачев, полюбовавшись пистолетом, заметил: "Себе заберу, уж больно он хорош. И стреляет — лучше некуда".
Марья подняла окровавленное, заплаканное лицо. Прижав к себе изуродованную голову ребенка, она, одними губами спросила: "Зачем?".
— Уберите отсюда, — указал Пугачев на тело, — а ее заприте. Ставни избы вздрогнули, из сеней раздался чей-то возбужденный голос: "А ну пустите!"
Казак ворвался в горницу, и, даже не посмотрев на труп, зачастил: "Взорвал! Инженер этот шахты взорвал, государь. Как наши туда стали спускаться — и взорвал! Теперь и не пройти туда — все завалено!"
Пугачев наклонился к Марье и зловеще сказал: "Слышала? Муж твой полсотни моих людей положил, сука, и сам погиб. Ты мне за это заплатишь, инженерша, — он издевательски рассмеялся, и, легко, одной рукой, оторвав девушку от трупа брата, — потащил ее в горницу.
— Все неправда, — безучастно подумала Марья, услышав, как захлопнулась дверь. За окнами избы поднималось уже жаркое, весеннее, огромное солнце, в раскрытые окна тянуло гарью и пеплом.
— Вот здесь, — сквозь зубы сказал Пугачев, толкнув ее к подоконнику, разрывая подол платья. Магнитная гора дымилась, верхушка ее была снесена взрывом и Марья сказала себе: "Сейчас я закрою глаза, и все станет по-прежнему. Господи, прошу тебя".
Он грубо раздвинул ей ноги. Пригнув голову девушки вниз, запустив пальцы в белокурые волосы, Пугачев, раздув ноздри, прошептал: "Вон она — мужа твоего могила, смотри на нее, смотри!"
Марьюшка лежала, прижимая к щеке иконку, глядя в зеленые глаза Борогодицы.
— Владычица, — сказала девушка, — ну хоть бы Федя не страдал. Миша ведь — и не понял, что случилось, бедный мой, — она нашла пальцами край шали, и, засунув себе в рот, тихо заплакала. "Можешь же ты, Владычица, попроси сына своего, Иисуса, пусть Федя не страдает. Это же шахта…, - она почувствовала комок в горле, и вспомнила себя, пятилетнюю, что, закинув голову вверх, теребила подол платья матери.
— Так и получается, Катерина Ивановна, — вздохнул кто-то из инженеров. "Стучали они, а сейчас уже — третий день замолкли. Мы, конечно, завал разберем, но, сами понимаете…"
— Понимаю, — мать стояла, глядя в темный провал рудника, сложив руки на чуть выступающем животе. Северный ветер шевелил белокурые волосы, что выступали из-под платка. Марья, посмотрев на тучи, что лежали над Исетью, прижалась к матери: "А где батюшка?"
— Там, — Катерина Ивановна показала рукой на деревянную лестницу, что уходила вниз.
Марья подумала: "Он вернется. Батюшка всегда — спускается вниз, под землю, а потом возвращается".
Ночью она услышала, как мать поет по-немецки:
Марья нырнула в большую, холодную постель, и подышала куда-то в ухо матери: "Ты ребеночку поешь?"
— Да, — тихо сказала Катерина Ивановна. Девочка почувствовала горячие, быстрые слезы, что текли из ее глаз. "Ребеночку, милая. Твой дедушка, мой отец, он ведь тоже — в забое погиб. Он мне всегда эту песню пел".
— Еще в Германии, да? — спросила Марья, перебирая сильные, жесткие пальцы матери. "Вы там с батюшкой познакомились?"
— В Раммельсберге, — Марья услышала, как мать улыбается. "Он туда на практику приехал, из университета, на наши шахты".
— Батюшка вернется, — уверенно сказала девочка. Поерзав, она попросила: "Спой еще, мамочка". Катерина Ивановна пела, гладя дочь по голове, не стирая с лица слез, а за окном, в дальнем свете факелов текла темная, широкая Исеть.
Дверь открылась. Марья услышала грубый голос: "Чего разлеглась, вставай, избу мыть надо, готовить надо — его величество сейчас трапезовать будет с атаманом Белобородовым и другими соратниками".
Она вдохнула запах бараньего сала, жарящегося мяса, и безучастно подумала: "Башкиры приехали. Вся степь шатрами уставлена, как бы ни десять тысяч их здесь. Он им земли вернуть обещал. Я же слышала, в окно, кричали казаки: "Землю и волю". А Настасью Семеновну и матушку Прасковью повесили, Господи, упокой души их, — она перекрестилась. Подняв глаза, Марья встретилась с темным, тяжелым взглядом Пугачева.