Горячий лед

Но увидел, как смотрят на него полицейские и частный детектив, которые с первого взгляда узнают вора и жулика. Он заработал передышку, однако она заканчивалась, и следующий темный переулок был за ближайшим углом.

Дуг посмотрел на рюкзак и вспомнил о ее записной книжке. Он знал, что его счет превысил те пять тысяч долларов, которые были у него. Он принялся рыться в рюкзаке, пока не нашел записную книжку и ручку.

Ниже итоговой цифры, которая заставила его удивиться. Дуг нацарапал короткое послание:

Я тебе должен, милочка.

Сунув записную книжку и ручку в рюкзак, он бросил последний взгляд на спящую Уитни и выскользнул из комнаты, как вор, которым он и был, – быстро и бесшумно.

Когда Уитни проснулась, она уже знала, что он ушел. То, что кровать рядом с ней была пуста, не имело значения. Другая женщина могла бы решить, что он вышел выпить кофе или прогуляться. Другая женщина стала бы звать его хриплым, сонным голосом.

Но она знала, что он ушел.

Свойством ее натуры было смело смотреть в лицо фактам, когда не было другого выбора. Уитни встала, раздвинула шторы и начала укладывать вещи. Поскольку молчание было невыносимо, она включила радио, не утруждая себя настройкой.

На полу лежали коробки. Решив занять себя каким-нибудь делом, она стала их открывать одну за другой.

Пальцы Уитни скользнули по тонкому белью, которое выбрал для нее Дуг. Увидев счет с данными своей кредитной карточки, она криво улыбнулась. Решив, что цинизм будет для нее лучшей защитой, Уитни надела голубое белье. В конце концов, она за него заплатила.

Отодвинув эту коробку в сторону, она открыла следующую. Здесь лежало платье густо-синего цвета – цвета бабочек, которыми она восхищалась.

Цинизм и все остальные линии обороны оказались прорванными. Глотая слезы, Уитни убрала платье в коробку. В нем не очень хорошо путешествовать, уговаривала она себя, и вытащила из рюкзака мятые брюки.

Через несколько часов она снова будет в Нью-Йорке, в своем кругу, среди своих друзей. Дуг Лорд останется смутным, но дорогим воспоминанием. И все. Одетая, с упакованными вещами, и совершенно спокойная, Уитни вышла из номера.

Отец уже ожидал в холле, нервно расхаживая взад-вперед. Дела поджимали. Бизнес – это драка.

– А где твой приятель? – спросил Макаллистер.

– Папа, ну что ты в самом деле! – Уитни совершенно твердой рукой подписала счет. – У женщины не бывает приятелей. У нее есть любовники. – Она улыбнулась посыльному и пошла к автомобилю, который ждал ее и отца.

– Ну и где же он? – спросил Макаллистер, не вполне довольный ее терминологией.

– Дуг? – Забираясь на заднее сиденье лимузина, Уитни бросила на отца беззаботный взгляд. – Откуда я знаю! Возможно, в Париже. У него был билет.

Нахмурившись, Макаллистер сел на сиденье рядом:

– Что, черт возьми, происходит, Уитни?

– Когда мы вернемся, я думаю, мне стоит провести несколько дней на Лонг-Айленде. Должна тебе сказать, что эти путешествия очень утомляют.

– Уитни! – Он взял ее за руку, говоря тем строгим тоном, к которому нередко прибегал с тех пор, как Уитни исполнилось два года, правда, без особого успеха. – Почему он уехал?

Уитни вытащила из кармана отца портсигар и достала сигарету.

– Потому что это его стиль. Беззвучно выскальзывать среди ночи, не говоря ни слова. Ты же знаешь, он вор.

– Он мне кое-что порассказывал прошлой ночью, покаты пудрила мозги Беннету. Черт побери, Уитни, к тому времени, когда он закончил, я чуть не поседел. Это похлеще, чем отчет детектива. Вас обоих могли убить полдесятка раз.

– В свое время это нас тоже немного беспокило, – пробормотала Уитни.

– Моей язве очень пошло бы на пользу, если бы ты вышла замуж за этого пустоголового Карлайза.

– Прости, но тогда бы язва была у меня. Макаллистер внимательно смотрел на сигарету, которую Уитни крутила в пальцах.

– У меня было впечатление, что ты... привязана к этому молодому вору, которого подобрала.

– Привязана! – Сигарета разломилась пополам. – Нет, это был только бизнес. – Слезы капали у нее из глаз, но голос был по-прежнему спокойным. – Я скучала, и он меня развлек.

– Развлек?

– Это было дорогостоящее развлечение, – добавила Уитни. – Подонок ушел, задолжав мне двенадцать тысяч триста пятьдесят восемь долларов и сорок пять центов.

Макаллистер достал носовой платок и вытер ей щеки.

– Из-за нескольких тысяч не стоит открывать краны, – пробормотал он. – Со мной такое часто случается.

– Он даже не простился, – прошептала Уитни. Прижавшись к отцу, она плакала, потому что больше ничего не могла сделать.

Нью-Йорк в августе бывает ужасен. Жара висит, давит, угнетает. А когда в это время бастуют мусорщики, люди становятся не в меру раздражительными. Даже те счастливцы, кто может, щелкнув пальцами, вызвать лимузин с кондиционером, после двух недель тридцатиградусной жары превращаются в угрюмых скептиков. В это время все, у кого есть возможность, покидают город, выезжая на острова, в деревню, в Европу – подальше от адского пекла.

Уитни обнаружила, что сыта по горло путешествиями.

В эту жару она осталась в Нью-Йорке, хотя большинство ее друзей и знакомых отправились в Европу. Уитни отвергла предложения совершить круиз по Эгейскому морю, провести неделю в итальянской Ривьере или месяц в любой стране по ее выбору.

Уитни работала, потому что это был самый эффектный способ не замечать жару. Он играла, потому что это было лучше, чем тосковать. Она решила побывать на Востоке, но отправиться туда – просто из упрямства – в сентябре, когда все остальные, наоборот, прибывают в Нью-Йорк.

Вернувшись с Мадагаскара, Уитни с головой окунулась в привычную жизнь. Ей не хватало времени распаковать то, что она купила, и половина коробок так и осталась нераспакованной. Две недели она каждый вечер бывала в клубах, переходя из одного в другой и добираясь до постели уже на рассвете.

Потеряв всякий интерес к этому сорту развлечений, Уитни с таким рвением взялась за работу, что ее друзья просто недоумевали.

Одно дело – изнурять себя на вечеринках, и совсем другое – заниматься этим на работе. Но Уитни делала то, что считала нужным, и ее совершенно не интересовало чье-либо мнение.

– Тэд, не валяй дурака. Я уже не могу выносить этих разговоров. – Голос ее звучал спокойно, но в нем чувствовалось скорее сочувствие, чем раздражение. Последние недели Тэд пытался убедить ее в том, что она значит для него почти столько же, сколько его коллекция шелковых галстуков.

– Уитни… – Элегантный и слегка пьяный блондин стоял в дверях ее квартиры, пытаясь найти дорогу внутрь. Уитни остановила его без всяких усилий. – Из нас получится хорошая команда. Это не важно, что моя мать считает тебя капризной.

Капризной! Услышав это, Уитни в удивлении вытаращила глаза.

– Слушайся матери, Тэд. Из меня получится совершенно отвратительная жена. А теперь иди, и пусть твой водитель отвезет тебя домой. Ты ведь знаешь, что когда выпьешь больше двух рюмок мартини, то теряешь над собой контроль.

– Уитни! – Он схватил ее и страстно поцеловал. – Может, мне отправить Чарльза домой. Я хочу провести ночь с тобой.

– Тогда твоя мать пришлет Национальную гвардию, – сказала Уитни, выскальзывая из его объятий. – А теперь иди домой и выспись. И не вздумай выпить по пути еще одну рюмку. Завтра ты будешь самим собой.

– Ты не принимаешь меня всерьез.

– Я и себя не принимаю всерьез, – поправила Уитни и похлопала его по щеке. – А теперь иди домой и слушайся маму. – Она закрыла дверь перед его носом. – Старый боевой товарищ.

Глубоко вздохнув, Уитни подошла к бару. После вечера, проведенного с Тэдом, она заслужила рюмочку коньяка на ночь. Если бы она не была такой беспокойной, такой… Он бы никогда не сумел убедить ее в том, что ей нужно побывать в опере в подходящей компании. Опера никогда не стояла особенно высоко в списке ее приоритетов, а Тэд не был самым подходящим компаньоном.