Страница 8 из 52
При ясном утреннем свете, под дуновением свежего ветра с моря Кальбринген, казалось, позабыл о том, что он – город, объятый страхом. За поздним завтраком у себя на балконе Ван Вейтерен рассматривал толпы людей на Рыночной площади. Судя по всему, на прилавках под разноцветными шатрами были разложены не только деликатесы со дна моря – скорее там продавалось все на свете. Суббота – базарный день, солнце светило в небе, и жизнь продолжалась.
Часы на башне маленькой белой церкви пробили десять, и он осознал, что проспал почти одиннадцать часов.
Одиннадцать часов? Стало быть, для того, чтобы восстановился нормальный ночной сон, ему всего-то нужно убийство – и погоня за убийцей.
Разбив яйцо, он продолжал размышлять над этим… Мысль показалась ему абсурдной. И что за странное чувство охватило его этим тихим утром? Ван Вейтерен заметил это чувство, еще стоя в душе. Он попытался стряхнуть его с себя, но сейчас на открытом воздухе, пропитанном солями моря, оно накатило с новой силой. Душа окуналась во что-то мягкое, как в вату, ее окутывала легкость, и в ушах звучал соблазнительный шепот.
Что ему не надо напрягаться…
Что решение просто упадет ему с неба…
Придет, как результат совпадения многих случайностей. Как дар свыше… при помощи бога из машины!
«Да, встать на колени и помолиться о такой благодати, – подумал Ван Вейтерен. – Черта с два я в это поверю!»
Однако приятная мысль не покидала его.
Крэйкшанк и Мюллер сидели в фойе отеля, поджидая его. К ним добавился фотограф, бородатый молодой человек, бесцеремонно пальнувший вспышкой прямо ему в лицо, едва он вышел из лифта.
– Доброе утро, комиссар, – поздоровался Мюллер.
– Похоже на то, – ответил Ван Вейтерен.
– Мы могли бы мы побеседовать с вами после пресс-конференции? – спросил Крэйкшанк.
– Если вы обязуетесь писать то, что я скажу. Одно лишнее слово – и вы будете удалены на два года!
– Разумеется, – улыбнулся Мюллер. – Правила игры те же.
– Я буду находиться у Сильвии с двенадцати до половины первого, – сказал Ван Вейтерен и положил ключ в протянутую руку портье.
– У Сильвии? А кто… а что это такое? – спросил фотограф и снова щелкнул фотоаппаратом.
– Это вам придется выяснить самим, – буркнул Ван Вейтерен.
Комиссар Баусен восседал в президиуме перед представителями прессы. Его авторитет был непререкаем. Он начал с того, что выждал несколько минут, пока в набитом до отказа помещении не воцарилась тишина; слышно было, как падают капли пота.
Затем он заговорил, но стоило кому-нибудь что-то прошептать или кашлянуть, как он немедленно умолкал, буравя нарушителя тишины суровым взглядом. Если же кто-то решался перебить его, он делал предупреждение и заявлял, что при повторении нарушения виновный будет выпровожен из зала заботами Мосера и Кропке. Да и с его помощью, если это понадобится.
На те вопросы, которые все же были заданы, он отвечал спокойно и методично, с хорошей долей высокомерия, которая безошибочно обнажала некомпетентность того, кто задавал вопрос.
«В прошлом он наверняка был актером», – подумал Ван Вейтерен.
– Как скоро вы планируете засадить преступника за решетку? – спросил красноносый репортер из местной газеты.
– Примерно через десять минут после того, как мы его найдем, – ответил Баусен.
– У вас есть версии, по которым вы работаете? – спросил редактор Малевич из «де Журнаал».
– А как мы смогли бы работать без версий? – ответил Баусен. – У нас тут ведь не редакция газеты.
– Кто же все-таки руководит следствием? – спросил корреспондент «Нэве Блатт». – Вы или комиссар Ван Вейтерен?
– А вы как думаете? – проговорил Ван Вейтерен, разглядывая изгрызенную зубочистку. Больше он не стал отвечать ни на один вопрос – переводил на Баусена кивком головы. Если он и улыбался в душе, внешне это не было заметно.
Через двадцать минут тема казалась исчерпанной, и полицмейстер перешел к приказам:
– Я хочу, чтобы местные газеты и радио призвали всех, кто перемещался по городу во вторник вечером – примерно от одиннадцати до полуночи, в районе «Голубого фрегата», улицы Хойстрат, лестницы, ведущей к Рыночной площади и Эспланаде, в сторону городского парка, – срочно обратиться в полицию, начиная с завтрашнего дня! Мы выделим двух человек для приема всех сведений, и будем подходить очень строго, если кто-то решит отсидеться и не заявит о себе. Не забудьте, что мы имеем дело с преступником крупного калибра.
– Но ведь получится огромное количество народу! – произнес кто-то.
– Когда ловишь убийцу, госпожа Мелих, – ответил Баусен, – приходится мириться с мелкими неудобствами.
– Ваше мнение, комиссар? – спросил Крэйкшанк. – Так сказать, с глазу на глаз.
– Тут восемь глаз, если я правильно считаю, – ответил Ван Вейтерен. – У меня нет никакого мнения.
– Этот самый Баусен производит впечатление человека на своем месте, – сказал Мюллер. – Как вы думаете, сотрудничество с ним пойдет хорошо?
– Можете быть уверены на все сто, – проговорил Ван Вейтерен.
– У вас есть какие-нибудь зацепки?
– Да, напишите, что есть.
– Но на самом деле у вас их нет?
– Этого я не говорил.
– Когда в последний раз у вас было нераскрытое дело? – спросил Крэйкшанк.
– Шесть лет назад.
– Что это была за история? – с любопытством спросил фотограф.
– Дело Г. – Ван Вейтерен перестал жевать и посмотрел в окно.
– Да, точно, – кивнул Крэйкшанк, – я писал об этом. Две только что вошедшие молодые дамы намеревались присесть за соседний столик, но Мюллер жестом отогнал их.
– Вам лучше сесть вон там, в уголке, – сказал он. – Здесь такой ужасный запах.
– Так что, – вернулся к теме Крэйкшанк, – мы имеем дело с маньяком или убийства запланированы?
– А кто сказал, что маньяки не планируют? – возразил Ван Вейтерен.
– Есть ли связь между жертвами?
– Да.
– Какая же?
– …
– Откуда вы знаете?
– Передайте, пожалуйста, булочку.
– Сюда прибудут еще какие-нибудь высокопоставленные лица?
– Если потребуется.
– Вам приходилось раньше иметь дело с убийцами, которые орудуют топором? – снова попытался вступить в разговор фотограф.
– Я кое-что знаю об убийцах, – проговорил Ван Вейтерен, – и все они прекрасно осведомлены о том, как действует топор… Кстати, ваши газеты вас надолго откомандировали? На полгода?
– Ха-за, – засмеялся Мюллер. – Думаю, на пару дней, не больше. Разумеется, если это не повторится.
– Повторится, но не так скоро.
– Откуда вы знаете?
– Спасибо за кофе, – сказал Ван Вейтерен и поднялся. – Боюсь, мне придется сейчас вас покинуть. Не сидите слишком долго по ночам и не пишите глупостей.
– Да разве мы когда-нибудь писали глупости? – воскликнул Крэйкшанк.
– Какого черта мы здесь делаем? – спросил фотограф, когда журналисты остались одни.
«Какого черта я здесь делаю?» – подумал Ван Вейтерен, садясь на пассажирское сиденье рядом с полицмейстером Баусеном.
– Зрелище не самое аппетитное, – сказал Баусен. – Я, пожалуй, останусь здесь, займусь планированием.
Ван Вейтерен последовал за хромым судмедэкспертом.
– Мэритц, – представился тот, когда они вошли в помещение. – Моя фамилия Мэритц. На самом деле я работаю в Оствердингене, но раз в неделю бываю здесь. А сейчас выходит даже чаще.
Он выкатил из холодильной камеры тележку и широким жестом скинул покрывало. Ван Вейтерен вспомнил слова Рейнхарда.
Есть только одна профессия – матадор. Все остальное – суррогаты и жалкое подобие.
Баусен, вне всяких сомнений, был прав. Если Эрнст Симмель и при жизни не отличался красотой, то Палач с Мэритцем довершили ситуацию. Симмель лежал на животе, и по причинам, до конца Ван Вейтерену непонятным – видимо, из соображений наглядности, – Мэритц положил голову под прямым углом к шее.