Точка Боркманна

– Точно, – вспомнил Мюнстер.

– На копиях пагинация отсутствовала, вот и все. Когда я решила вернуться в участок, я ничего не знала о его дочери. Я проработала здесь всего четыре года – она уже умерла, когда я приехала сюда. Просто хотела проверить, не осталось ли чего-нибудь в комнате, где стоит ксерокс. Должно быть, он увидел меня, когда я вошла или когда уезжала. Возможно, все вышло случайно – не знаю, подозревал ли он, что мне что-то известно. Во всяком случае, он ни словом не упомянул об этом. Ты хотел еще что-нибудь спросить?

Мюнстер покачал головой.

– На самом деле очень многое, – проговорил он. – Но это подождет.

– Иди, – сказала она. – Но сначала обними меня, если тебя не пугает запах.

– Я носил тебя на руках все утро, – напомнил Мюнстер и крепко обнял ее.

– Ай! – сказала Беата Мёрк.

– До свидания, – сказал Мюнстер. – Береги себя.

– Ты тоже.

Он увидел его издалека.

В бледном утреннем свете Баусен стоял на том же месте, где он видел его в тот вечер в самом начале. Тогда он сам не захотел приближаться к нему. Не пожелал мешать ему в его скорби.

Сейчас, как и в тот раз, полицмейстер стоял, засунув руки глубоко в карманы. Голова опущена. Ноги широко расставлены, словно он прождал он уже достаточно долго и ни за что не хотел утратить равновесия.

Неподвижный, в полном сосредоточении… Погруженный во что-то, что могло оказаться молитвой, но, может, и просто в ожидании. В ожидании знака.

Хотя это могла быть и скорбь.

Его спина настолько не располагала к беседе, что Ван Вейтерен не сразу решился подойти. Он сделал знак Мосеру и Кропке остаться на месте, чтобы хоть недолго поговорить с ним наедине.

– Доброе утро, – сказал он, когда ему оставалось не больше двух метров и когда Баусен давно уже должен был услышать его шаги по гравийной дорожке. – Вот я и пришел.

– Доброе утро, – ответил полицмейстер.

Ван Вейтерен положил руку ему на плечо. Некоторое время стоял молча, читая надпись на надгробии.

Бригитте Баусен

18/6 1961 – 30/9 1988

Хелена Баусен

3/2 1932 – 27/9 1991

– Вчера? – спросил Ван Вейтерен.

Баусен кивнул:

– Пять лет назад. Как видишь, ее мать не дожила до трехлетней годовщины… всего три дня.

Они постояли молча. Ван Вейтерен услышал, как у него за спиной кашлянул Кропке, и, не оборачиваясь, остановил его жестом руки.

– Я должен был догадаться раньше, – сказал он. – Ты дал мне несколько знаков.

Поначалу Баусен не ответил. Лишь чуть заметно пожал плечами и покачал головой.

– Знаки… да, – проговорил он. – Мне не посылают никаких знаков… я стоял тут и ждал достаточно долго, и не только сегодня…

– Знаю, – произнес Ван Вейтерен. – Возможно… возможно, само отсутствие знака – уже знак.

Баусен поднял глаза:

– Молчание богов? – Он поежился и взглянул на комиссара: – Я сожалею, что так получилось с Мёрк. Вы ее выпустили?

– Да.

– Мне нужен был кто-то, кому я все мог бы объяснить. Я не понимал этого, когда взял ее, но все было именно так. Я не собирался ее убивать.

– Само собой, – сказал Ван Вейтерен. – Когда ты понял, что я обо всем догадался?

Баусен заколебался:

– Наверное, во время последней шахматной партии… но я не был до конца уверен.

– Я тоже не был до конца уверен, – проговорил Ван Вейтерен. – Мне было сложно понять мотивы.

– Но теперь-то ты понял их?

– Думаю, да. Кропке нашел вчера кое-какие сведения…. все это ужасно.

– Мёрк все знает. Тебе придется спросить у нее. Я не в состоянии рассказывать это еще раз. Я очень устал.

Ван Вейтерен кивнул.

– Когда ты звонил мне вчера, – сказал Баусен. – Я, конечно, не дал себя обмануть. Сделал вид… из вежливости, ты уж извини.

– Пожалуйста, – сказал Ван Вейтерен. – Это был самодельный дебют.

– Скорее финал, – сказал Баусен. – Мне показалось, что вы пришли не слишком быстро.

– У меня сломалась машина, – пояснил Ван Вейтерен. – Ну что, пойдем?

– Да, – ответил Баусен. – нужно идти.

Часть V

2 октября

Пляж казался бесконечным.

Ван Вейтерен остановился и посмотрел на море. Впервые за столько дней поднялось сильное волнение. Свежий ветер дул все сильнее, а из-за горизонта появился темный край тучи. Наверняка скоро пойдет дождь.

– Думаю, пора возвращаться, – сказал он.

Мюнстер кивнул. Они шли уже больше получаса. Сюнн обещала приготовить обед к трем часам, а детей еще предстояло помыть, прежде чем их можно будет сажать за стол.

– Барт! – крикнул он и помахал рукой. – Мы возвращаемся!

– Хорошо! – ответил мальчик и нанес последний удар закопанному в песок врагу.

– Я устала! – захныкала девочка. – Папа, понеси меня!

Он посадил ее к себе на плечи, и они медленно двинулись по пляжу в обратном направлении.

– Как он себя чувствует? – спросил Мюнстер, когда Марика заснула, а Барт убежал далеко вперед.

– По-моему, неплохо, – сказал Ван Вейтерен. – Будущее его мало беспокоит. Для него главное, что он осуществил это.

– Он стремился к тому, чтобы его задержали?

– Нет, но это тоже не имело особенного значения. Конечно, это стало неизбежно, когда Мёрк взяла след.

Мюнстер задумался.

– Сколько строк в рапорте Мельника было посвящено Бригитте Баусен? – спросил он. – Вряд ли слишком много…

– Ровно одна страница. Там речь идет о том годе, когда они жили вместе. Ее имя упоминается два раза. Мельник, конечно, понятия не имел обо всей этой истории, даже он не в состоянии помнить имена всех полицмейстеров… хотя, будь у него чуть побольше времени – я имею виду Баусена, – он мог бы вставить туда другое имя вместо того, чтобы убирать целую страницу. Тогда его, возможно, так и не удалось бы разоблачить. Но мы стояли под дверью и ждали… и все же мы должны были, черт побери, заметить, что в отчете есть пробел.

Мюнстер кивнул в знак согласия.

– Иногда мне кажется, что его поступок совсем не так ужасен, – проговорил он. – Я имею в виду, с моральной точки зрения.

– Да, – проговорил Ван Вейтерен. – В каком-то смысле он был прав… но, конечно, никто не давал ему права рубить головы живым людям, но он должен был что-то сделать со своим огромным горем…

Комиссар порылся в карманах и достал сигареты. Ему пришлось остановиться и прикрыть зажигалку ладонями, прежде чем удалось закурить.

– Огромное горе и огромная решимость, – констатировал он, – вот главные ингредиенты этого случая. Эти слова принадлежат не мне, а Мёрк, однако это прекрасное резюме. Горе и решимость… и необходимость. Мы живем не в самом совершенном мире, но мы уже давно открыли для себя эту истину, не так ли?

Некоторое время они шли молча. Мюнстер вспомнил другие слова, которые упомянула Мёрк, рассказывая о своих беседах с Баусеном в подвале.

Жизнь накладывает на нас некоторые обязательства, якобы сказал он. Если мы не возьмем эту миссию на себе, то впадем в оцепенение, так что выбора у нас фактически нет…

Оцепенение? Действительно так? Значит, вот как она выглядит – эта бесплодная борьба со злом, в которой результат, каким бы нелепым это ни казалось, на самом деле не важен…. и только сам процесс, само действие имеет значение…

А награда всего лишь в том, чтобы не впасть в оцепенение.

Всего лишь?

Разве этого мало?

Но – три человеческие жизни?

– Что скажете, господин интендент? – прервал его мысли комиссар. – Какое наказание ты назначил бы ему, если бы это зависело от тебя?

– Если бы мир был устроен, как нам хочется?

– Да, именно.

– Даже не знаю, – проговорил Мюнстер. – А вы сами что предложили бы?

Ван Вейтерен задумался.

– Это трудно, – проговорил он. – Запереть его в подвале, как он поступил с Мёрк. Хотя, конечно, на более гуманных условиях – с лампой, книгами… и штопором в придачу.