Страница 6 из 63
До переселения сюда жил народ Нордов на большом острове, расположенном во многих неделях пути к северу отсюда. Но и та местность не была нашей родиной изначальной, если его словам верить, якобы, был наш народ перенесен силой Асов из другого мира, на вечное поселение. Зачем – уже никто и не помнит, воля богов, что сказать. Жили на Нурдланде долго, занимались примерно тем же, что и сейчас, а причиной исхода, по словам деда, явилось то, что буквально за пару десятков лет жизнь там стала весьма и весьма нелегкой. Земля скудела на глазах, от прибрежья уходила рыба, зимы становились все суровее, а лето все короче – обозлились ли на нас боги, обидели мы чем-то духов-хранителей острова - никто уже и не знает, ну, может быть, кроме жрецов. И тогдашний король Рагнар, круг жрецов и совет Ярлов стали едины во мнениях: пришло время уйти. Пустующие земли были к тому времени уже известны, и народ Нордов обрел новую Родину.
Кстати да, тогда у нас еще был король. И только благодаря тому, что власть была в одних руках наш народ смог выжить. Это сейчас, дед рассказывал, на совете Ярлов каждый на себя одеяло тянет – нет единства больше среди нордов. Династия же наших королей пресеклась в битве при островах Бьерке, дед, будучи еще безусым дренгом, учеником колдуна, принял в ней участие. Дело было жаркое, тогда по души нордлингов явился объединенный флот двух королевств и нескольких княжеств: крепко наши дружины набегами доняли соседей, а те и задумали решить проблему пиратства и набегов радикально – выжечь поселения, все, которые найдут.
Собрать такой флот – дело многих месяцев, а договариваться о том, кто чего должен предоставить, да кто будет командовать – так и еще дольше, поэтому о карательном походе наш правитель узнал заранее. И в начале весны созвал Ледунг со всех фюльков нового Нурдланда. Ледунг – это ополчение, значится. Есть еще Малый Хирд – это дружина при правителе, ее не отпускают на жилое, и хирдманы служат за жалование, а не только за долю в добыче. Большим Хирдом называют общее войско, собираемое для большого набега. А Ледунг – это все кто может держать оружие на всем, что может плавать и при этом крупнее рыбачьей лодки. И вот, ясным весенним утром два флота встретились мористее островов Бьерке.
Дед не любил рассказывать об этой битве, страшнее, чем тогда, говорил, больше никогда и не бывало. Даже для опытных воинов, куда уж тут шестнадцатилетнему сопляку, коим он тогда являлся. Но, разговорить его все-таки было можно, особенно, как они с батей браги или пива хорошенько выпьют. Рассказывал, что хотя флот пришельцев был здорово больше нашего, нам зато отступать было некуда. А когда за спиной дом, хозяйство, семья – у любого силы утроятся, когда защищать это все время придет. Да и колдуны наши сильнее на море, чем кто-либо еще. Зато у врагов тех своих колдунов было тупо больше, да еще и чем-то купили ельфов, и они дали в поход своих лучников. Те выметали команды с драккаров целиком, кидали стрелы, как опытная швея стежки кладет, от их стрел не спасали брони, а ульфхеднаров, принявших священную ярость, били в глаза – в другие места-то берсерка стрелы не берут. Зато наши добирали свое, когда дело доходило до абордажа – против сомкнутого строя и тяжкого гнева хирдманов никакие ельфы, рыцари, кнехты или прочее вражье воинство никак не канали. И на веслах, кстати, у нас сидели хирдманы или ледунгманы, а у врагов, зачастую – рабы или каторжники, при этом сами команды и абордажная партия были не так уж велики числом, и наш драккар или шнеккер свободно сваливался в абордаж с двумя-тремя судами врагов, при этом бой выигрывая. Битва кипела весь день, пока не стемнело, и долго еще в темноте. Как рассвело же, изрядно потрепанные флоты снова были готовы к сражению, продолжать которое, впрочем, не торопились: потери были огромны у обеих сторон, вдобавок у нас погиб король Гуннар Длиннобородый, у врагов видимо, тоже не осталось военачальника, способного принять общее командование. Поверхность моря возле островов было сплошь покрыто обломками, дрейфовали корабли, оставшиеся без команд, как поодиночке, так и сцепившиеся по-нескольку.
На том и разошлись, причем каждая из сторон объявила свою победу в сражении.
Нурдланд – потому, что отбили многократно превосходящего противника, нанеся ему страшные потери. Во что это обошлось – уже и неважно, даром, что после сражения круг жрецов официально разрешил многоженство (не блудное сожительство, а именно несколько законных жен), дата же битвы стала поминальной, с говорящим названием Вдовий День, и отмечается ныне ежегодно – как же не выпить пива, в честь павших героев, пирующих ныне в чертогах Валхаллы, да не спеть песен во славу могучих Асов, даровавших победу.
Наши противники – потому, что обескровили северных пиратов так, что те долго их после не беспокоили, и прибрежные государства несколько лет смогли наслаждаться покоем. Еще более оживилась морская торговля, богатели прибрежные поселения.
И немало вис сложили скальды о том сражении, воспев победу в веках, в память и назидание будущим поколениям (я и сам знаю несколько).
Море же в районе островов Бьерке, да и сами острова плохим местом ныне считаются, которое каждый кормчий старается обойти мало не за десяток миль, а то и дальше. Батя рассказывал, что острова постоянно накрыты какой-то дымкой, и если подойти поближе, то вроде как корабли сквозь нее видать. Те самые, вражеские, что погибли в сражении. К самим островам, он говорит, желающих подойти не находится, что, впрочем, не значит, что их не было: немало кораблей, с побитой командой вынесло на берег островов, и прибрать бесхозное добро – те же брони, к примеру, охотников должно было найтись немало. Только никто тех смельчаков, что решили прах мертвых потревожить, больше не видел.
От мыслей, о славных деяниях прошлого, и любования прибрежными красотами, мысли сами как-то перетекли на дела насущные.
Как же коряво то все вышло, с этим свиданием, и бегством из борга. Еще вчера я был юным, но весьма перспективным дренгом, будущим колдуном, интересным женихом, сегодня – изгнанник, без семьи и рода. Всего имущества – лодка (краденая), да то, что мне Орм в руки дал и в лодку положил. Так ведь, кстати, его и не поблагодарил, что выручил меня. Спас ведь мою тощую задницу от кола. Или шею, от ярма – если бы решился на Турид жениться. Здорово он все придумал, надеюсь, смог от Скряги на тинге отбрехаться, да матери объяснить, что к чему. Как же жалко ее расстраивать…
Тут душу неприятно кольнула предательская мыслишка: как-то уж слишком вовремя Финн явился утречком. И свидетелей собрал, да Торстейна позвал – а тот живет совсем не рядом, и поторапливаться, ежели чего, совсем не умеет. А Орм сильно завидовал Хегни – как же, такую красавицу в жены отхватил – и заглядывался на сестру Ауд – юную Астрид, а та слаще всего улыбалась мне. И мне же завидовал – не достался ему дар Имира – способность творить волшебство. И проделал все уж больно ловко, все успел – и Гуннара подговорить, и лодку снарядить, и мне вещи приготовить для похода. Неужели…
Нет, не может быть. Орм – брат мой, не мог он меня предать. Мой брат – не может стать нидингом, не стал бы он этого делать, ведь всем известно – предавший родную кровь, бросивший в бою товарищей, трус и клятвопреступник не сможет попасть в чертоги Валхаллы. Врата из клинков мечей захлопнутся перед ним, радужный мост растает под ногами, и недостойный падет в бездны Нифльхейма.
Предатели крови, нарушители обетов и клятв все после смерти попадут в Нифльхейм – мир льда и вечной стужи, и пребудут там до конца времен, служа забавой для духов зимы. Нет участи горше.
И, если уж быть точным – кровь у нас не родная, и братья мы молочные.
Но, как бы то ни было, что сделано - то сделано. Орм мне все же помог, и я не буду думать о нем плохо. Лучше разберу, что он там мне наложил, а то вчера сколько мог – греб: парус я поставил, но ветерок слабый, а чем дальше я уберусь от борга, тем безопаснее: Финн мужик упорный, и лицо терять ему никак нельзя, а упустить же любовничка дочки, это ему как рожей в навоз.