Страница 35 из 63
Ослоухие перекинулись несколькими фразами на своем птичьем языке, заспорили, потом старший свиноух показал на проглядывающее сквозь кроны деревьев солнце, уверенно собиравшееся в сторону заката, и младший, похоже сдался, возмущенно что-то прошипев.
Старший же, покосившись на него, подозвал остальных, и меня отвязали от дерева, врезав, предварительно, поддых – чтобы не брыкался. Снова туго связали ноги, руки за спиной, а потом на шею легла петля. Веревку они перекинули через ветку дерева, и аккуратно принялись ее подтягивать, пока я не подвесили меня как окорок в коптильне – я едва опирался на землю носками сапог.
Беседовавший за мной эльф вынул кинжал, и провел им мне по ногам – боли от ран я не чувствовал, так все затекло, но по ноге потекло теплое. Остальные же в это время свертывали лагерь, седлали лошадей.
- Тебя ждет незабываемая ночь, падаль! – улыбнувшись тонкими губами сообщил мне ублюдок – Твари ночи чуют кровь, они будут тебе рады. Впрочем – подмигнул он мне – Ты можешь их не дожидаться. Всего лишь подогни ноги…
- Стой – вытянувшись в струнку прохрипел я – Убей мечом! Дай хоть нож, хоть палку – и убей мечом… прошу…
Погибших позорной смертью в Чертогах Павших не ждут. Не видать им радужного моста и вечного пира славных, участь их достойна лишь жалости!
- Прошу…
- Ты, псина, поднял руку на меня и сдохнешь на веревке – глядя в глаза, небрежно бросил мне эльфенок - И благодари нас, что некогда заняться тобой всерьез, тварь. Тобой займутся те, кто приходит по ночам!
Во рту пересохло, даже плюнуть в тебя нечем. Но… я изо всех сил напряг мышцы шеи, и, толкнувшись от земли, врезал связанными ногами ему в грудь, и тут же захрипел, не в силах вздохнуть. Не ожидавший такого ушастый отшатнулся, отступив пару шагов назад, и хлопнулся на задницу, но тут же вскочил, выхватывая кинжал.
Его порыв придержал старший, поймав за плечо и выдав несколько фраз на своем свинском наречии. Младший послушался, и оружие убрал в ножны, вытащив из за пазухи другое: по виду деревянный нож, вроде тех, которые детям малым отцы вырезают – играться. Не слушая возражений старшего, он воткнул мне его в бедро, тут же вытащил, и с усмешкой показал обломанное острие.
- Веселой тебе ночи, псина…
Я мог только бессильно смотреть, как они собираются, и отчаяние захлестывало разум. Колдовать я не мог – попробуй поколдуй, если веревка впивается в горло, а от недостатка воздуха темнеет в глазах.
Эльфенок последним вскочил на лошадь, и издевательски помахав рукой, отвернулся. Ему уже было не до меня.
Нет, дружок, не отпущу тебя без доброго напутствия. Не получается колдовство – так прокляну добрым нидом! А смертное проклятие ведьмы – оно всегда сбывается…
Губы немеют, но как-нибудь вышепчу.
Ветвь ясеня битвы не сдержит, FEHU
Крушителя бранных рубашек, URUZ
Огонь шума копий не служит, НАGALAZ
Вершителю подлых деяний. ISA
Стена птицы ран не укроет, URUZ
В буре мечей ублюдка, НАGALAZ
И солнце славных покинет, INGUZ
Навеки проклятую душу. ISA
Искра Имира потухнет – URUZ
Достойному дар предназначен, НАGALAZ
Хозяйка Железного леса, RAIDO
И Волка отец пусть услышат! RAIDO
О злобе и подлости предка, ODAL
Пусть семь поколений узнают, JERA
Словам моим станет порукой, INGUZ
Та, на ком Брисингамен. ANSUZ!
Веселись, пока можешь, ушастый дурак, скоро ты меня вспомнишь…
И, словно бы в подтверждение моих слов, мне почудился едва слышный шелест листвы того умирающего дерева из топей, что так любезно меня вышвырнуло из болот в озеро.
Хотя, наверное, показалось.
Глава 18.
Я не люблю лес.
Сырой, промозглый, окутанный дымкой, он не вызывает во мне симпатий сам по себе, а уж когда я нахожусь в нем в одних портках и рубахе, подвешенный за шею к толстой ветке, он неприятен вдвойне. Рубаха промокла от пота и холодит спину, комары и мошка слетелись на пир, наверное, со всего леса, и кусают теперь во все места, до которых могут добраться, но это наименьшие из неприятностей.
По телу медленно разливалась противная слабость, мышцы затекли, ноги подгибались сами собой, но я пока находил силы снова выпрямлять их – пока есть силы, надо бороться. Хотя, сложно тут что-то поделать – связали меня на совесть, веревки взяли добрые, с узлами тоже не напортачили.
Ослоухие мрази.
Ветку они выбрали толстую, так что, как я ни извивался, как ни раскачивался – только шею стер до крови, да едва не удавился. Попробовал как-то подергаться, в надежде обломить ветку, через которую перекинута веревка и понял, что быстрее оторвется моя башка, чем она переломится. Извернувшись, попытался добраться зубами до веревки, и чуть не свернул себе шею.
И, словно затем, чтобы окончательно похоронить мое и без того нерадужное настроение, вдалеке завыли волки. А может, это и не волки, но все равно страшно. Да и какая, к Йотунам, разница, кто там воет – оно мне не друг, и не все ли равно, кто именно вскоре заявится сюда на поздний ужин… Ужинать-то будут меня!
Непорядок.
Что там Торстейн про Чертоги Павших рассказывал? Тааак… Утопленников туда не пускают точно, сгоревших, задохнувшихся – вроде тоже, также как посаженных на кол, задавленных, врезавших дуба от голода и жажды, искусанных змеями… А про висельников он что-нибудь говорил? Или про сожранных заживо? Не помню. Нет, что это я… Надо бороться!
Снова донесшийся до меня вой, утробный, и, как мне показалось, какой-то предвкушающее - радостный, мигом прочистил мозги, выметя оттуда все посторонние мысли. Какие там еще чертоги, если мне скоро жопу откусят?! Хотя, путь к спасению был мне вполне себе виден.
Как там, предки мудрствовали:
Руны найдешь
и постигнешь знаки,
сильнейшие знаки,
крепчайшие знаки,
их Один окрасил,
их создал всесильный,
Хрофт же их вырезал. *
Колдовство мне, если прямо говорить, в помощь. Есть, правда, одно обстоятельство… Оно натирает шею и грозится удушить, если одолеет меня слабость в коленях. И мешает сосредоточиться – вы вот пробовали колдовать в подвешенном состоянии? Я пробовал, и у меня не вышло. Едва начинаю концентрироваться на рунной вязи заклятия, способного, к примеру, пережечь веревку, или саму ветку, как у меня начинают подгибаться ноги, и проклятая удавка сдавливает горло так, что темнеет в глазах. Но надо пытаться! Тверже гранита радужный мост для храбрых, но под ногами малодушного лопнет, словно паутинка, низвергая неудачника в бездны нижних миров, дабы тот томился там до скончания времен.
Вот только проклятая веревка свиноухов давит на глотку, до искр из глаз, до надрывного кашля, разрывающего грудь.
Хоть бы на миг ослабить удавку, хоть пару раз вздохнуть свободно...
И унять бы как-то этот гул в ушах – мешает сосредоточиться. Это кровь шумит, да и по морде мне ельф хлестал от души, может, и взболтнул чего в черепушке.
Ну, хоть бы на пару дюймов согнуть ветку, хоть на полдюйма ослабить удавку...
Шум в ушах нарастал, и в какой-то момент я заметил, что чтобы увидеть звезды уже не надо поднимать лицо к небу.
А еще заметил, что шершавый и острый сучок, на который опираюсь коленом, впился уже довольно глубоко – замучаюсь потом занозы выковыривать, а не выковыривать если, так ведь загноится все...
Выковыривать.
Опираюсь? Да и шея уже не так трещит?
Ну да... Стою на карачках же. И это не веревка вдруг неожиданно дала слабину – это склонилась толстенная ветвь дуба, на которой можно было бы смело подвесить троих, таких как я, и еще парочку кого-нибудь покрупнее.