Не бросайте бескрылок

-- Ведь просил же вчера не опаздывать, -- сказал негромко, но с упреком. -- На целый час -- уму непостижимо! Где пропадал?

-- Не на час, -- тихо ответил Сергей и поджал губы.

Шилов посмотрел на него, будто первый раз увидел.

-- Какая разница: сорок минут или час! Опоздал и меня подвел. Неужели непонятно?

-- Были причины, потом объясню, -- процедил Сергей.

-- Вы чего там перешептываетесь? -- подал голос Рудаков. -- Ну-ка садитесь поближе. -- Давайте не терять время. Начинай, Шилов. Хотя нет, погоди, позволь в начале кое в чем разобраться. -- Рудаков вышел из-за стола, и сердце у Сергея екнуло: "Ну вот и допрос начинается: что, да почему? Ладно, скажу как было. Рудаков вранья не переносит".

В своих предчувствиях Никитин не ошибся. Подойдя к нему, Рудаков как всегда спокойно, даже слишком спокойно спросил:

-- Вы почему, товарищ лейтенант, заставляете себя ждать? Или для вас опоздание на рабочее совещание не столь существенно? Тогда прошу извинить, что начали в ваше отсутствие.

Никитин встал и виновато опустил голову. Лицо покраснело, будто из парилки выскочил.

-- Прошу извинить, товарищ майор, но заболела девушка, с которой я, ну-у как бы поточнее... Мы с ней, в общем, дружим! Заехал вечером навестить и не подрассчитал со временем, а утром не услышал будильника. Говорю как было, без брехни, можете проверить.

Понурив голову, Никитин то краснел, то бледнел, обещал, что впредь подобное не повторится. Но его неожиданно поддержали Митрохина и Шилов.

-- Если девушка заболела, то причина опоздания уважительная. -- Светлана Михайловна улыбнулась, и ох как Сергей был в тот миг ей благодарен! Да и Шилов заметил, что Никитин раньше на совещания никогда не опаздывал и это у него впервые. Не стал наставник при всех катить на подчиненного бочку.

-- Ладно-ладно, тоже мне защитники нашлись! Я не хуже вашего в сердечных делах разбираюсь. -- Рудаков таким взглядом посмотрел на Светлану Михайловну, что... -- Но есть же, в конце концов, обычный человеческий порядок! Можно позвонить, предупредить, -- Рудаков покачал головой, -- учти, Никитин, и будь впредь более организованным, не дело это.

Сев за стол, посмотрел на Сергея уже мягче.

-- Ну а с Мошневой удалось побеседовать? Шилов говорил, вы с ней должны были вчера встретиться? Почему она в розыск на дочь не подает?

-- Никак нет, товарищ майор, побеседовать не удалось. Дверь не открыла и заявила, что больна, -- по-военному отчеканил Сергей.

-- На болезнь, значит, сослалась?

-- Да, и голос был больной -- хриплый такой, колючий.

-- И что бы это значило?

Передернув плечами, Никитин предположил:

-- Может, чем недовольна, а может, и в самом деле больна! Да еще, кстати, сказала, что писать ничего не будет.

-- Чем еще занимались?

-- После обеда встречался с любовником Сунцовой. Некто Ершов, работает водителем в городском тресте по саночистке. Подруга Сунцовой говорила, что якобы это самый последний Тамарин кавалер, по которому та прямо-таки сохла. Поговорил с ним, объяснил что к чему. Ершов сообщил, что Тамара с матерью жили как на ножах, а однажды мать даже топором дочери угрожала, но вроде обошлось. И на завод Мошнева приходила на дочь жаловаться, это сотрудники сказали.

-- Значит, топором угрожала? А за что? -- заинтересовался Жихарев.

-- Тамара, со слов Ершова, свою мать постоянно злила: приходила домой и рассказывала ей, как занималась любовью с кавалерами. Старуха из себя выходила, а дочка смеялась, дурачилась. Вот и довела мать.

-- При осмотре квартиры надо все проверить, -- заметил Рудаков. -- Думаю, не случайно Мошнева Никитину не открыла. Видно, что-то задумала или скрывает.

-- У вас все или еще что есть? -- спросил Рудаков.

-- Нет, пока все, -- ответил Никитин.

-- Послушаем Шилова, а то получается -- слово предоставил, а высказаться не дал. Тем более, подшефный неплохо поработал.

-- А случай с топором меня заинтересовал, -- сказал Жихарев, качнув головой Никитину.

Шилов стал развивать версию о возможной причастности к убийству Тамары ее матери, раскладывая факты по полочкам: дочь пропала, а бабка насчет ее розыска не обращалась и не обращается; операцию дочери делали, а мать данный факт почему-то скрыла; между собой они постоянно враждовали, доходило до драк, и вот даже случай с топором. В то же время версии о причастности к убийству Сунцовой кого-то из ее любовников, мужа и соседа Бородулина подтверждения не нашли. Повторная экспертиза остатков газет, в которые был завернут торс убитой, показала, что газеты адресованы не Бородулину, а Мошневой. Именно она полгода назад подписалась на областную газету "Маяк Придонья".

-- Вы ничего об этом раньше не говорили, -- перебил Шилова Жихарев. -- Почему?

-- Прошу извинить, но только сегодня стали известны окончательные данные криминалистической и почерковедческой экспертиз. -- Шилов посмотрел на Никитина: мол, тебе это тоже в новинку. -- А еще я встретился с почтальоншей, и та заявила, что номера квартир на газетах писала только карандашом. В первом случае, если помните, номер квартиры был написан чернилами.

-- И какой же из всего делаете вывод? -- спросил Жихарев и, сняв очки, посмотрел на Шилова.

-- Дело деликатное, даже слишком, и нам нужно быть абсолютно уверенными в своей правоте. Улик вроде достаточно, но их не мешает подкрепить. Мой разум, кстати, тоже не воспринимает, как это мать и убила родную дочь! И где и как это свершилось, ведь дома постоянно находился мальчишка, а он же не грудной ребенок? Может, на время Мошнева его куда-то отправила или еще что. Ситуацию несомненно прояснит осмотр квартиры, и его надо провести как можно быстрее. Нам нужны веские доказательства.

-- У меня предложение, -- подала голос молчавшая до того Митрохина.

Рудаков кивнул.

-- Пожалуйста.

-- Мальчика на время следует изолировать от Мошневой и постараться разговорить. Думаю, от него можно получить нужную информацию. По вашему заданию, товарищ майор, -- Митрохина посмотрела на Рудакова, -- я уже побывала в школе и узнала, что Роман в школу ходить перестал, что он способный и неплохо рисует. У классного руководителя есть несколько его рисунков: один мне, как бывшему учителю рисования, даже понравился.

-- И что за рисунок? -- улыбнулся Рудаков.

-- На нем изображен мальчик и две грызущиеся между собой собаки.

-- А не выразил ли этим Роман семейные неурядицы, свары, ругань? -- предположил Жихарев.

-- Вполне вероятно, рисунок неплохо воспринимается психологически.

-- Так какое же, Светлана Михайловна, у вас предложение?

-- Можно организовать в школе выставку детского рисунка, привлечь Романа, а заодно и его отца. Насколько мне извест­но, Роман к нему хорошо относится.

-- Мысль неплохая, только не следует затягивать и без лишней трескотни, -- кивнул Рудаков.

-- А к разговору обязательно привлечь педагога, причем авторитетного и, естественно, в нашем присутствии, -- продолжил Жихарев.

-- Я уже об этом думала. Такой авторитет у Романа есть -- учитель рисования. Надо подумать, как провести саму беседу, чтобы не испортить все.

Сергей с интересом слушал Митрохину. Со слов Шилова знал, что Светлана Михайловна воспитывалась в интернате и для нее судьба трудного ребенка не пустой звук, потому как сама в детстве хлебнула немало горя. Потому и работа с трудными подростками у нее лучше других получается. Не ошибся Рудаков, перетянув ее из школы в милицию. С ребятами должен работать именно такой человек, а не верхогляд какой-нибудь, выросший в тепличных условиях: фальшь дети различают сразу, и верят они тем, кто их любит.

-- Значит, с выставкой определились, -- подытожил Рудаков. -- Кого надо в помощь -- привлекайте, Светлана Михайловна. Шилов или Никитин, к примеру, могли бы с отцом Романа переговорить. Главное -- не тянуть и Мошневу не спугнуть. Если она все же виновна в смерти дочери, то трудно представить, что еще может выкинуть. Нельзя забывать и о том, что Роман несовершеннолетний. Что еще? -- Рудаков посмотрел на Жихарева. -- Вроде все? Да, чуть не забыл, завтра вечером, не позже, проводим осмотр квартиры. Согласна-не согласна, спрашивать не будем, есть порядок. Вам, Никитин, обязательно следует в этом осмотре поучаствовать и, кстати, можно поинтересоваться насчет топора! Был ли он, где? С прокурором сами обговорите или мне? -- спросил Жихарева.