Страница 3 из 77
С другой стороны, может, обещанный ветер перемен - к лучшему?
- Что, помощничек, готов к великим свершениям? - как всегда влетевший с ветром и внёсший резкий диссонанс в окружающую мелодию тихой ночи, Карт Аль, один из ведущих следователей отдела, сходу плюхнулся на край стола Астора, потрясая в воздухе тонкой тёмной папкой. - Не понял... А что ты такой задумчивый? Первое ночное дежурство, рано ещё. И что ты тут изучаешь? - он пальцем подцепил край лежащей сверху открытой папки, заглядывая на обложку. - Иеа Лиел? Знакомое имя... Кто это? - и он бесцеремонно заграбастал папку, прижав ту, что принёс, локтем.
Астор же, наконец, дождавшись паузы в потоке словоизвержений старшего товарища, в напарники и, заодно, ученики к которому его и записали, сумел ответить хотя бы на последний вопрос.
- Попалось имя на глаза, решил вот узнать подробности.
- Врёшь, - не отрываясь от чтения, безапелляционно оборвал его Карт. - Вернее, не врёшь, но пытаешься тасовать факты. Больше никогда не пробуй, со мной такие фокусы давно не проходят; зато я могу заподозрить злой умысел. Так зачем тебе эта женщина? - и цепкий взгляд ярких, неестественно синих глаз воткнулся молодому следователю, кажется, в самую душу.
- Одна моя... знакомая очень не обрадовалась тому факту, что я... гармоник. Я рассудил, что у такой резкой неприязни должны быть свои причины, и решил посмотреть.
- Использование служебного положения в личных целях? - ехидно ухмыльнулся Аль. - Дело хорошее. Ну, саму Иеа ты вряд ли знал; я-то это дело уже не застал. Кто?
- Как оказалось, её дочь, - вздохнул, сдаваясь на милость победителя, Астор. Видя, что вопрос из глаз начальства не исчез, пояснил более развёрнуто. - Мы с ней в школе вместе учились, дружили. Сейчас вот встретились, поболтали. Мне любопытно стало...
- И что, полегчало, когда ты это любопытство удовлетворил? - усмехнулся Карт. - Дурак ты ещё, расти и расти. Праздное любопытство - пагубная вещь. Ау Лиел, значит, - Тор и не заметил, когда в руках этого маньяка оказалось личное дело одноклассницы - тощая папочка бледно-голубого цвета. Цвет, говорящий об отсутствии за фигурантом хоть каких-нибудь взысканий, даже штрафов. Карт Аль, не открывая, задумчиво похлопал папкой по ладони, глядя куда-то в пространство. - Пойдём, дело у нас. Что ты на меня так смотришь? - состроил удивлённую физиономию следователь. - Я, думаешь, просто так, поболтать заходил? - и он, беспечно плюхнув тонкую папку с подноготной на Ау обратно на стол, вновь потряс извлечённой из-под мышки её тёмно-серой товаркой. - Пойдём, тебе понравится. Ночь преподнесла нам интересный сюрприз. - И он, не дожидаясь, пока Астор сложит документы и соберётся, также стремительно покинул кабинет.
Я люблю ночь. Нет, я, в общем-то, в любом времени суток умею находить плюсы - характер такой. Но ночь люблю особенно. У ночи очень необычная музыка.
Когда довольно долго работаешь со струнами, начинаешь её слышать. Не только ночью, всегда. Я не помню, когда именно это началось; просто однажды поняла, что я постоянно слышу эту музыку. Тихо-тихо, на самой грани слышимости, и нужно очень сосредоточиться, чтобы услышать её как следует. Сначала даже испугалась, но меня успокоил наставник - оказалось, это нормально. Звук - это самая простая из гармоний струн, он затрагивает лишь форму материи и недолговечен, не оставаясь в её памяти. Гармония звука очень часто возникает случайно, сопутствуя любым изменениям. У ветра есть своя музыка, у воды, даже налитой в стакан и, казалось бы, неподвижной. Вещества состоят из пребывающих в постоянном движении молекул, молекулы - из атомов. И всё это состоит из струн, каждая из которых колеблется по-своему. Огромная и бесконечно прекрасная симфония - наш мир.
Музыка ночи самая чистая, самая загадочная и вкрадчивая. Кроме того, её легче всего услышать, потому что посторонних звуков гораздо меньше. Да и её плавный ненавязчивый темп мне гораздо ближе, чем задорная жажда жизни дня. Мне обычно не хватает решимости или банально времени, чтобы просто выйти прогуляться, послушать ночь. Но когда выпадает вот так задержаться на рабочем месте, а потом затемно возвращаться домой, я всегда искренне радуюсь этому событию. Бреду, вслушиваясь и вглядываясь в ночь; не то, что не спешу - даже неосознанно стараюсь замедлять шаг.
Сегодня мой наставник взял новый заказ, и мы ходили слушать дом. Наставник занимается их настройкой на новых хозяев; филигранная, кропотливая, но очень интересная работа. Он уникальный специалист, таких во всём городе только трое. Он чувствует струны всего дома и умеет сделать так, чтобы они звучали в гармонии с хозяевами. Такой дом всегда разбудит своих обитателей в случае опасности, дети не будут ударяться об острые углы и случайно ронять на пол посуду, вероятность несчастного случая с теми, на кого дом настроен, в его стенах стремится к нулю.
Сегодня мне даже было, чем гордиться; я умудрилась обнаружить, что одна из картин в гостиной находится в диссонансе с новой хозяйкой. По признанию скупо похвалившего меня наставника, после устранения этой картины дело гораздо лучше пошло на лад. Очень хотелось выяснить, чем милая молодая женщина настолько сильно конфликтует с пасторальным лесным пейзажем, тем более что ещё один, принадлежащий кисти того же автора, вполне ей подходил. Но причина может быть зарыта настолько глубоко, что докопаться до неё будет сложнее, чем настроить весь остальной дом, не говоря уже о простой продаже красивого полотна малоизвестного мастера. Например, дело может быть в красках, или даже в одной краске; скажем, тот, кто готовил краску, был очень не в настроении... или недолюбливал кого-нибудь из дальних родственников женщины. Или просто кого-то, на неё похожего. В общем, бесконечный полёт фантазии без малейшей надежды докопаться до истины.
Вот так, улыбаясь и гордясь своими успехами, я брела через ночь, беспечно покачивая в руке небольшую, но удивительно вместительную сумочку, и слушала неповторимую музыку.
А потом тишину ночи разорвал чудовищный грохот, похожий на взрыв, пошатнувший даже мостовую под ногами. Я испуганно вжалась в ближайшую стену, между которыми была втиснута узкая улочка, вглядываясь в зыбкую темноту, нарушаемую только неяркими огнями ночных светильников, парящих высоко над улицей. Взрыв на мгновения оглушил, полностью дезориентировал в пространстве. Очнулась я только когда поняла, что, даже спустя прошедшую с этого взрыва вечность, никто не высовывается из окон, не слышно взволнованных голосов, да вообще ничего не слышно. Только всё та же музыка ночи, сменившая свою тональность; теперь она была очень тревожной, нервной. И тут до меня, наконец, дошло, что это был не взрыв, да и звук этот слышала только я. Звук, с которым обрывается струна.
Накрепко вцепившись в тонкий ремешок сумки, как в соломинку, я нырнула в хитросплетение улиц, которое знала как свою собственную комнату. Нервное напряжение нарастало, будто намеревалась быть гроза, а я почти бежала по мостовой, шестым чувством зная, куда нужно двигаться. Правда, задать себе вопрос, а с какой целью я так спешу к месту этого страшного - я уверена, страшного! - события, я отчего-то не потрудилась.
- Саена? - окликнула я, отдуваясь; в конце концов я всё-таки сорвалась на бег. Незнакомка сидела в одном из переулков прямо на брусчатке, привалившись спиной к стене дома. - Саена! - я подошла ближе и опустилась рядом с ней на корточки. Тело действовало, как заведённое; а разум лишь недоумевал над бесполезностью всех этих жестов. Он уже точно знал, что женщина мертва, и совершенно точно не откликнется.
На лице незнакомки навечно застыла печать ужаса, а из уголка губ сбегала тонкая струйка крови.
- Саена? - раздался незнакомый мужской голос. Я вздрогнула и вскочила, испуганно озираясь. В конце переулка стояли двое патрульных. - Что-то случилось, саена? - оба мужчины рысью кинулись ко мне. Я только кивнула, беспомощно переводя взгляд с мёртвой женщины на приближающихся гармоников и обратно.