Алиби-клуб (ЛП)

Физически с Лизбет все будет в порядке. Кровоизлияние в глазах в течение ближайших нескольких дней рассосется. Отек горла сойдет. Ей вкололи высокую дозу антибиотиков, чтобы убить любую инфекцию, которая могла попасть в легкие вместе с грязной, застоявшейся болотной водой.

Психологически, она еще долго не оправится.

Пока мы ехали из больницы на ферму, Лизбет молча сидела, уставившись в приборную панель, и вела себя так тихо, словно до сих пор не отошла от шока. Последнее, что ей хотелось услышать – чьи-то громкие крики радости и подбадривания по поводу ее чудесного спасения, которое в этот самый момент не казалось таким уж великим делом.

Испытав на себе нечто подобное, я знала достаточно, чтобы держать рот на замке. Тот, кому не довелось пережить ничего страшнее насморка, всегда будет наготове с большой поздравительной открыткой, полной банальностей и житейской мудрости. Если бы мне давали один доллар каждый раз, когда мне хотелось заткнуть на хрен рот таким людям, я могла бы трижды купить и продать Дональда Трампа.

Когда мы въехали на подъездную дорожку, Шон катался верхом на Д’Артаньяне. Он держался в седле как влитой и прекрасно чувствовал жеребца – годы тренировок с немецкими мастерами не прошли даром. Всадник и гнедой красавец, едва касавшийся копытами земли, пересекали арену быстрым галопом и казались единым целым. Как бы мне хотелось быть там вместе с Шоном. Внешний мир отступает, когда я сосредотачиваюсь на каждом шаге коня подо мной. В нашем виде спорта нет времени на посторонние мысли. В редкие моменты рассудок вовсе отключается, и ты остаешься с животным наедине. Общение – простой обмен чистой энергией. Процесс отсутствует напрочь; нет цели, плана, церемонии, противоборства и результата. Лишь замысел и воплощение.

Как жаль, что остальная часть жизни редко проходит без осложнений. Я остановила машину перед коттеджем, обошла ее и открыла дверь для Лизбет – думаю, что в противном случае, та продолжала бы неподвижно сидеть, уставившись в пространство.

– Пошли, детка, – позвала я. – Разместим тебя.

Пришлось положить руку ей на плечо, чтобы двинуться дальше, иначе девушка просто остановилась бы и стала украшением лужайки. Войдя в дом, я отвела ее в гостевую комнату и показала, как работает душ. Пока она мылась, я приготовила для нее свои спортивные штаны и футболку, затем пошла на кухню и разогрела немного лапши.

Елена Эстес – богиня домашнего уюта.

Ни один из моих знакомых представить такого не мог (а так хотелось), но это было частью моей легко поддающейся воспитанию натуры. Это качество передалось мне не по наследству. Еще до того, как я появилась на свет, родная мать продала меня человеку, предложившему наивысшую цену. Оно также досталось мне не от Хелен – моей приемной матери.

Полагаю, я всему научилась методом проб и ошибок. Представляя, какой мне хотелось и не хотелось стать, когда у меня будут собственные дети.

Мы с Беннетом хотели троих. Мальчика, девочку и ребенка-награду. Я пребывала в восторге от этой идеи: выбирала имена и мысленно намечала, что мы будем делать вместе, как семья.

В итоге ни брака, ни ребенка, ни семьи.

Где-то после тридцати я с этим примирилась. У меня нашлось другое призвание. Я посвятила себя карьере. Никогда не была социальным существом и с давних пор довольствовалась собственной компанией. Это меня устраивало. Не нужно соответствовать чьим-либо идеалам совершенства или терпеть бесконечное разочарование. Я в состоянии найти удовлетворение в самой себе.

Удовлетворение – или нечто очень близкое к нему, к чему я только могла приблизиться.

Я привыкла быть настолько безответственной и спонтанной, эгоистичной и упрямой, насколько только могла пожелать. Меня всегда возмущало, когда приходилось поступаться своим временем, планами. Я не должна была уважать чужое расписание или чужие ожидания.

Таковы мои плюсы и минусы.

Однако случались времена – когда, например, двенадцатилетняя Молли Сибрайт пришла и доверилась мне; и вот теперь Лизбет, которая во многих отношениях наивнее, чем когда-либо была Молли – меня накрывала старая тоска, и я размышляла, как все по-разному могло обернуться для Елены Эстес, если бы только… Я никогда не позволяла этой тоске длиться долго. Слишком болезненная и пустая трата времени.

Я поставила чашку с супом на поднос и понесла его в гостевую комнату, постучав, прежде чем войти.

Свои вьющиеся волосы она закрутила во влажный узелок, но, по крайней мере, они были чистыми. Лизбет надела оставленную мной одежду и приняла полюбившуюся за день позу – уселась, упершись в спинку кровати и подтянув колени к подбородку. Пальцы теребили висящий на шее медальон.

– Поешь немного, если сможешь, – предложила я, опуская поднос на прикроватную тумбочку. – Это успокоит горло. Меня саму на днях душили, так что я знаю, о чем говорю.

Она взглянула на меня, не уверенная, что делать с тем, что я сказала.

Я пожала плечами и присела на кровать.

– Мир катится в ад, что тут скажешь?

Лизбет закрыла глаза и покачала головой.

– Я не знаю, как все случилось, – прошептала она. – Не понимаю.

– Полагаю, людей не убивают, не избивают и не обращаются с ними как с дерьмом там, откуда ты приехала.

Девушка меня не слушала. Она накрыла голову руками, будто та раскалывалась.

– Это все моя вина, – пробормотала она.

– Ты слишком высокого мнения о своей персоне, – возразила я.

Смущенная и обиженная, Лизбет открыла глаза и посмотрела на меня в ожидании объяснений.

– Считаешь, что у тебя есть власть управлять вселенной и всеми в ней живущими, – пояснила я. – Думаешь, если бы только смогла убедить Ирину не ходить на ту вечеринку… Нам обеим известно, что ничто не могло остановить Ирину.

– Я умоляла ее не ходить туда.

– Тогда ты сделала, все что могла.

Девушка отвела взгляд и уставилась в окно.

– Жаль, что… Жаль, что…

– Если собираешься заявить «жаль, что я не умерла вместо нее», лучше помолчи. Это не твоя вина, просто иногда такое случается.

Принимай свои провалы, когда они происходят. Жизнь скоро повернется к тебе другой стороной.

– Я сделала неправильный выбор и погиб человек, который не должен был умирать, – добавила я. – Стояла прямо там и смотрела, как ему выстрелили в лицо. У него были близкие, а теперь из-за меня они остались одни.

– Ты чувствуешь вину? – спросила Лизбет.

– Да, ужасную. Но это не вернет его обратно, так какой в этом прок? Я много времени потратила, казня себя. Никто не вручил мне за это золотую звезду. Мир – не лучшее место.

– Никто не любит мучеников, Лизбет, – внушала я ей. – Сейчас я пытаюсь вставать по утрам и быть достойным человеком, делать для себя что-то хорошее, кому-то помогать. Думаю, это лучший способ загладить мою вину.

– Убереги себя от бесконечного самоедства, злоупотребления алкоголем и наркотиками, просто живи.

Лизбет таращилась на меня, не зная, что ответить.

– До чего противную мамашу я тут разыграла, – саркастически заметила я. – Донна Рид перевернулась бы в гробу.

– Кто такая Донна Рид?

Я глянула на девушку.

– Чтобы это узнать, надо побывать в аду.

Она не спросила меня почему, пытаясь избежать очередной проповеди от сумасшедшей леди средних лет.

– Лизбет, я имею в виду: вину нужно искупить, а не барахтаться в ней.

– Как?

– Помоги мне выяснить, что произошло с Ириной.

– Но я не пошла на продолжение вечеринки, – ответила девушка, отводя взгляд и упираясь им в стену, будто на ней, как на видимом только для Лизбет экране, память проигрывала события той ночи.

– Куда все отправились из «Игроков»? – твердо спросила я. – И не говори мне, что не знаешь.

Крупная слеза скатилась по щеке Лизбет.

– Домой к Беннету, – прошептала она.

Я не удивилась, но меня будто током в живот ударило. Условная реакция на звук его имени. Или в меня врезался заколоченный в ящик груз неприятных эмоциональных воспоминаний. И пусть по существу я услышала желаемое, все равно глубоко внутри почувствовала дурноту.