Страница 33 из 54
Тем временем продолжались тяжелые оборонительные бои под Каменец-Подольским. Вражеские соединения и части, встретив здесь упорное сопротивление, начали обходить город с севера. Ко 2 апреля им удалось выйти в район Борщова, что находится между Каменец-Подольским и Бучачем.
Срочно — на Бучач!
В наспех оборудованную землянку с трудом протиснулся рослый капитан связной из штаба корпуса.
— Едва нашел вас, — стряхивая снег с полушубка, сказал офицер.
— Небесная канцелярия подвела, — невесело пошутил я.
Действительно, погода в те дни нас не баловала. То лил дождь, то валил мокрый снег. И вдруг завьюжило, поднялся сильный буран. Немцы не раз скрытно пытались подобраться к позициям, чтобы расстроить наши боевые порядки и пробить брешь в обороне.
Помнится, в один из таких дней неожиданно на полевой дороге появился длинный вражеский обоз. Неистовствовала пурга, снег слепил глаза. Мне позвонил начальник штаба третьего батальона офицер А. Т. Злобин.
— Немцев тьма-тьмущая! — доносится из трубки его взволнованный голос, обозы, пешие колонны солдат идут напролом.
— Анатолий Терентьевич, не дайте им проскочить.
Наперерез противнику устремились тридцатьчетверки. На головы фашистов посыпались мины. Уже в первые минуты колонна была рассечена надвое, передние повозки, наткнувшись на огневую стену, беспорядочно растекались по полю и увязали в снегу и болоте. Враг попятился назад, но было уже поздно: танки начали сминать хвост. Кольцо сжалось, немцы подняли руки. Богатые трофеи достались нам. Мы пополнили запасы продовольствия.
Справа от нашей бригады свердловчане добивали разрозненные немецкие части. Рядом в упорных боях Пермская бригада изматывала потрепанные фашистские подразделения. Наша оборона выстояла, не изломалась. Но части 1-й танковой армии противника, действуя севернее Каменец-Подольского, рвались на запад, навстречу своим войскам, которые наносили удар из района Подгайцы, Бучач. Ценой огромных потерь в живой силе и технике врагу удалось все же соединиться с подгайцевской группировкой в районе Бучача и на реке Стрыпа.
Связной офицер вручает пакет. Вскрываю. Нашей бригаде приказано передислоцироваться срочно на Бучач!
— А как другие бригады? — спрашиваю у капитана.
— Тоже снимаются. Целиком корпус перемещается в тот район.
Позднее мне станет известен приказ командующего 1-м Украинским фронтом от 6 апреля 1944 года, в котором говорилось: 4-й танковой армии, подчинив себе 147-ю стрелковую дивизию, форсированным маршем выдвинуться на автомашинах на западный берег р. Стрыпа, нанести удар на Подгайцы и отбросить противника на р. Коропец[7].
И вот все приходит в движение.
Связисты поспешно сматывают телефонный кабель. Уходят с огневых позиций артиллеристы, минометчики, пехотинцы оставляют наспех оборудованные окопы.
Машины, оставляя глубокие следы на мягкой пахоте, вытягиваются в колонну вдоль обочин. На виллисе спешу в голову колонны. Навстречу попадается спецкор Челябинского рабочего Михаил Львов.
— Едем с нами, Миша, — приглашаю поэта.
— С радостью, Михаил Георгиевич, но сейчас не могу.
— А кто же нам будет трофейные боеприпасы собирать? — шутливо спрашиваю.
Михаил широко улыбается. Мы прощаемся. Этот отважный человек помогал как мог. И в атаку ходил с мотострелками, и стихи читал разведчикам, и вместе с саперами проходы проделывал в минных полях, и был инициатором сбора трофейного оружия и боеприпасов.
Бригада стремительно движется по шоссе. По сторонам дороги — битая немецкая техника. Зияют рваные дыры в хваленых тиграх, опрокинуты в кювет зенитные пушки, беспомощно застряли в грязи тяжелые грузовики. Все это дело рук наших артиллеристов: они уничтожили более трех десятков танков и штурмовых орудий, несколько сот автомашин.
Ночью подразделения бригады заняли исходные позиции на высоте. Впереди виднелась деревня Зелена, а за ней болотистая пойма речушки. Мы знали, что противник располагает небольшими силами, прикрывающими деревню. Основной же его узел сопротивления был за рекой. Там немцы укрепились на высоте, соорудили несколько дзотов, поставили в окопы танки.
Мы с начальником штаба склонились над картой.
— Трудновато придется, — заметил Баранов.
Не скрою, и я с опаской поглядывал на отметку 199,4, обозначающую высоту. Она господствует над прилегающей к деревне местностью. Обойти ее? Не удастся. В мокрых снежных сугробах погубим всю технику. Было решено на рассвете атаковать высоту с флангов. На опушке леса расположили несколько танков. Подтянули батарею 76-миллиметровых орудий. Отрыли окопы автоматчики, позади них оборудовали огневые позиции минометчики.
Час назад в сторону высоты ушли разведчики с группой автоматчиков. От них пока никаких вестей. Саперы соорудили шалаш, и офицеры штаба, зябко кутаясь в полушубки, разрабатывали план боя.
Далеко за полночь. Возвратились разведчики и автоматчики, привели пленного. Нескладно длинный, в короткой шинели, разбитых сапогах, немец не то от страха, не то от холода дрожит. Он хорошо осведомлен об организация обороны высоты, расположенных на ней огневых средствах и охотно отвечает на все вопросы, задаваемые переводчиком гвардии рядовым В. С. Кочемазовым.
Пленного увели, а разведчики не уходят почему-то отдыхать. Сидят молча. На лице у старшего сержанта А. С. Бабкина заметна грусть.
— Афанасий Сергеевич, радоваться надо. Видную птицу взяли в плен. А ты нос повесил.
На глазах у разведчика появились слезы.
— Товарища потеряли, автоматчика Исабетинского, друга-земляка. Разрывная навылет.
Да, потеря боевого друга всегда отзывается болью в сердце.
Мы вырыли могилу, опустили в нее обернутое в плащ-палатку тело рядового Исабетинского. Троекратные выстрелы разведчиков слились с орудийными раскатами и автоматными очередями. Над свежим холмиком появилась дощечка, на которой химическим карандашом была сделана надпись: Здесь похоронен доброволец Исабетинский из Челябинска. Погиб в боях за Родину. Апрель 1944 года.
Пехота и танки покидают опушку, идут в атаку, сопровождаемые артиллерийским и минометным огнем. Нас осыпают осколки разорвавшегося снаряда: гитлеровцы открыли ответный огонь. Над головой щелкают разрывные пули. Недалеко от нас падает сраженный боец. К нему бегут санитары…
Силы явно неравные. Жаль, мало артиллерийских орудий. В оврагах залегли автоматчики, за бугорками укрылись танки. Перестрелка не утихает. Нам неожиданно повезло. На полевой дороге появились катюши.
— Выручай, браток, — обратился я к вышедшему из машины офицеру. — Люди под огнем гибнут, ударь-ка по высоте.
— Минуточку, — отвечает капитан.
Он связывается с кем-то по радио. Затем следуют короткие команды. Грохот взрыва, дым, пламя. Огненные языки потянулись к высоте, а вскоре бригада без особого труда ворвалась в деревню и полностью пленила фашистский гарнизон.
Меня вызвали в штаб корпуса. Захватил с собой двух автоматчиков: обстановка сложная, всякое может случиться. Виллис с трудом преодолевал заболоченные лощины. Впереди появилась грузовая машина. Подъезжаем. Вижу машина нашей бригады. Рядом, у пушки с разведенными станинами, бойцы. В одном из них узнаю гвардии старшего сержанта Петра Левшунова. Он, вытирая паклей масленые руки, неторопливо рассказывает о только что прошедшем бое.
— Глядите, вон те навсегда остались на украинской земле.
На краю неубранного кукурузного поля еще чадили две пантеры.
— И нам досталось маленько. Осколком порван шток накатника. Что делать ума не приложу.
В нескольких метрах от дороги расположился медсанвзвод. Раненых немного человек семь-восемь. Медики уже успели сделать им перевязки. Я подзываю Левшунова.
— Бери раненых и езжай на своей автомашине в госпиталь. В том районе корпусные склады. Возьмешь запчасти для пушки и боеприпасы — и назад в бригаду.
— Есть, товарищ комбриг!
7
Архив МО СССР, ф. 324, оп. 4761, Д. 4, л. 230.