Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 68 из 71



Той же уверенностью и твердостью дышат горячие строки Толстого-публициста, с первых же дней Великой Отечественной войны выступившего с пламенными призывами к русским людям, к родному народу. Верный сын России, пламенный патриот, Алексей Толстой великим оружием слова помогал своему народу в его борьбе с врагом, – ив светлый день победы, который уже близок, его образ будет с нами.

О Златовратском*

Писатель H. H. Златовратский, который родился сто лет тому назад, не призывал крестьян к восстанию, к свержению царизма, не говорил, что царь, помещики, буржуазия сосут все соки из трудового народа. Он просто только рассказывал, как живут крестьяне, какой у них уклад жизни, какие нравы, обычаи, как они работают. И все это спокойным, эпическим тоном, не давая возможности цензуре, жандармам, охранке придраться и обвинить его в подрыве установленного порядка и строя. Это была медленная, спокойная, но могуче воздействующая на сознание масс работа.

Конечно, только грозные выступления пролетариата могли опрокинуть подлый строй эксплуататоров, но писатели-народники, реалисты, к которым принадлежал H. H. Златовратский, медленно, почти неуловимо подготовляли почву для колоссального взрыва революционных рабочих масс. Этот колоссальный взрыв мог осуществиться только при поддержке необъятных крестьянских масс.

Я учился в самое глухое, реакционное время в захолустной гимназии на Дону. Мы, гимназисты, очень бедно и скудно знакомились с русской литературой, с русскими писателями. Кое-как знакомились по гимназическим учебникам с классиками – Гоголем, Тургеневым, Пушкиным, Лермонтовым и др. Нищенское знакомство с русской литературой… А тогдашних современных писателей мы почти вовсе не знали. И вот попал я в Петербургский университет. Точно из удушливого подполья выбрался на широкий простор. Передо мной блеснула ярким светом наша прекрасная литература: Лев Толстой, Тургенев, Гончаров, Григорович, Чернышевский, Белинский, – вот они, краса и гордость нашей страны. Я захлебнулся. И только постепенно стал приходить в себя. Передо мной проступали во всей глубине писатели разных политических уклонов, различных оттенков. Перечитал и народников – Глеба Успенского, Николая Успенского… Прочитал и H. H. Златовратского.

Широкие картины крестьянской жизни Златовратского произвели большое впечатление. Я ходил и все думал: «Несчастный народ!» Но чем дальше, тем больше упрямо вырастало чувство протеста. «Но ведь так дальше жить нельзя! Я пользуюсь всеми благами культурной жизни, а они валяются в грязи, затоптанные сапогами. Я учусь, а там – и малые и старые всю жизнь живут слепыми. Для меня – театры, музеи, выставки, библиотеки, а там – водка!»

Это был, собственно, не протест, а почва для протеста. Я познакомился затем с писателем «из народа», как они тогда назывались, с бывшим портным Иваном Алексеевичем Белоусовым. Он писал стихи. У него иногда собирались товарищи – тоже писатели из народа, а также известные в те времена более или менее крупные писатели (1903–1904). Однажды я встретил на вечере у Белоусова и Златовратского. Он среди нас – молодежи – выглядел патриархом, с большой деревенской бородой. Товарищи читали свои произведения; Златовратский очень внимательно слушал робевшую молодежь и делал свои замечания мягко и ласково, чтобы не обидеть, не подавить автора своей известностью.

Его очень любили начинающие писатели. К нему шли за помощью и советом, как устроить написанное в печать. Николай Николаевич, стремясь помочь молодым писателям «из народа», как тогда говорили, устраивал у себя литературные вечера, на которые приглашал и писателей «с именем», чтобы молодежь могла поучиться у них.

Жил он очень скромно, почти бедно, а эти вечера, хоть и очень скромные – пара пива, чаек, кусочек сыра – все же требовали небольших, но сверхбюджетных расходов. Он на все шел, чтобы поддержать начинающую молодежь. Его отеческая ласковость, мягкость, умение безобидно указать молодежи на ошибки в работе производили громадное впечатление.

Стали крепнуть некоторые литературные ученики Златовратского. Начали пробиваться и печататься в газетах и журналах. Их произведения выходили потом отдельными небольшими книжками. О них критики стали давать отзывы. Словом, выводок писателей из народа, выпестованный Златовратским в борьбе, занял свое место в тогдашней русской литературе. Они стали организовывать кружки. Хотелось жить своей молодой самостоятельной жизнью. Но с Николаем Николаевичем никогда связи не порывали.

Капитал ломал старые, устоявшиеся формы жизни, и эта ломка проникала в толщу населения. Как и все народники, Николай Николаевич не понимал этого процесса.

Однажды мы, молодежь, шли с ним от писателя Белоусова, – и Николай Николаевич, глубоко задумавшись, долго молчал.

– Да, – сказал он, прервав молчание, ни к кому не обращаясь, словно отвечая своим мыслям, – мужик не тот стал… Недавно я был в деревнях под Воронежем. Присматривался – не тот мужик… Изменился… Что-то в него новое вошло…

К концу своей жизни он почуял грядущие великие перемены.

Письма

[текст отсутствует]

Лекции



Литература и литераторы

[текст отсутствует]

Чехов перед публикой и сам

[текст отсутствует]

Комментарии

Глаза блестят*

Впервые напечатано в газете «Правда», 1925, 11 марта, № 58. Материалом для очерка послужила поездка А. С. Серафимовича вместе с писателем И. А. Козловым, тогда председателем шефского общества при Высшем литературно-художественном институте имени В. Я. Брюсова, в подмосковную деревню. «В этой деревне, – вспоминает Серафимович, – впервые устраивалась свадьба без попа. И надо было эффектнее ее провести, чтобы я другим в охотку, и поддержать молодых. На „советскую свадьбу“ явилась вся деревня – и стар и млад. Смотрели разинув рты: „Как же так – без попа?“ В диковину. Козлов постарался обставить свадьбу торжественнее. Сказал речь, а затем стал выкладывать подарки молодым: плуг, на кофточку, мыло и всякую хозяйственность. Все это произвело огромное впечатление» (А. С. Серафимович, Собр. соч., М. 1948, т. X, стр. 446)[1].

В горах и лесах*

Впервые напечатано в «Красной газете», Л. 1926, 21 марта, № 65.

В очерке использованы впечатления от путешествия писателя по Крыму летом 1925 года (в позднейших авторских высказываниях Серафимович ошибочно относил эту поездку к 1926 году). «Стремясь соединить приятное с полезным, – вспоминает писатель, – я попутно внимательно наблюдал окружающую природу и жизнь. Посмотрел зубров в заповеднике в Космодемьяновском монастыре и понаблюдал нравы табачных плантаторов, которые в те годы упорно сопротивлялись новым революционным законам и бесчеловечно эксплуатировали темных женщин» (т. X, стр. 448).

Адимей*

Впервые напечатано в журнале «Экран», 1926, № 43 (ноябрь), под заглавием «Когда пришел Октябрь». Под названием «Батрак Адимей» рассказ напечатан в книге: «А. С. Серафимович. Рассказы». Приложение к газете «Батрак», 1929; название «Адимей» рассказ получил в Полном собр. соч., изд. «Федерация», 1932, т. 6.

«История Адимея была подробно мне рассказана в Теберде. Там ее знает любой местный житель. Адимей был одним из обманутых, отсталых бедняков, сражавшихся в начале революции против советской власти. Потом Адимей стал председателем Совета, активным советским работником. В ту пору советская власть многих подобных Адимею вернула к мирному труду» (т. X, стр. 448).

1

В дальнейшем при ссылках на «Высказывания автора» будет указываться только том и страница Собрания сочинений 1940–1948 гг.