Страница 135 из 144
Рассказы 1902–1904 годов, вошедшие в настоящий том, еще тесно связаны с предшествующим, донским, периодом жизни писателя и по материалу и по основным идеям. Донские неоглядные степи, приморский капиталистический город являются здесь ареной страшных человеческих драм, обусловленных уродствами собственнического мира. Повествуя о них, писатель остается верен суровой правде жизни. Вместе с тем, он оттачивает свое мастерство, умело создает острейшие коллизии, захватывающие своим драматизмом, обладающие глубоким смыслом и большой силой эмоционального воздействия.
Рассказы 1905–1906 годов, также вошедшие в настоящий том, положили начало новому этапу в творческом пути писателя. Написанные в период первой русской революции, они несут в себе новые темы, новые образы, рожденные героической эпохой первых вооруженных столкновений народа с самодержавием. Являясь достоверными документами эпохи, созданными вдумчивым и наблюдательным современником, они обладают качествами настоящего искусства. Все средства художественной изобразительности Серафимович подчиняет в них глубокому раскрытию сущности первой русской революции, понятой и осмысленной с пролетарских позиций. Яркие и оригинальные страницы литературного наследия Серафимовича, его рассказы о 1905 годе обогатили русскую литературу и обозначили собой важную веху на путях подъема ранней пролетарской художественной прозы.
Степные люди*
Впервые напечатано в «Журнале для всех», 1902, № 3, стр. 259–278. Тему Серафимовичу дала его мать.«…Она еще молодой жила в степи, – вспоминал писатель позднее, – ей там и рассказывали про этот случай. Она так ярко его передала, что я тут же сел и стал писать» («Высказывания автора» – А. С. Серафимович, Собр. соч., М. 1947, т. II, стр. 428)[8].
В архиве писателя сохранился отрывок из чернового варианта рассказа. Он сюжетно слабо связан с известным текстом, но представляет большой интерес, так как дополняет картину быта и нравов казачьей среды яркими подробностями, характеризующими станичное правление и казачьего атамана.
Вот текст этого отрывка:
«Сначала Иван часто попрекал жену, но мало-помалу обида и горечь сгладились. Трудовая жизнь, бедность, заботы брали свое.
Настала осень. Иван был выбран доверенным от десяти дворов на станичный сбор. В воскресенье, когда обыкновенно назначался сбор, Иван надевал свой новый потитук – род жакета на вате из серого черкесина, густо смазывал волосы коровьим маслом и шел в станичное правление. В сборном зале правления на простых белых скамьях сидели молодые и старые, безусые и бородатые казаки в потитуках, в теплушках, тулупах, мундирах и просто в жилетах с потными, лоснящимися, распаренными красными лицами. Сквозь грязные, закопченные, во многих местах заклеенные бумагой окна слабо пробивался дневной свет. Ослизлые черные стены местами светились щелями, и с потолка густой бахромой свешивалась паутина. Впереди, за покрытым красным сукном столом, сидел председательствовавший на сборе атаман в мундире с булавой. Это был отставной офицер из старых, усвоивший себе и манеры и говор казаков. У атамана было миллион всякого начальства от высшего до низшего, которое засыпало его „предписаниями“, „приказаниями“, „распоряжениями“ строжайше, неукоснительно, неусыпно, немедленно донести, разъяснить, исполнить; и миллион всяких дел гражданских, военных, благотворительных: об искоренении пьянства в народе, о поднятии его экономического благосостояния, об исследовании происхождения, образа жизни и нравов поедающих хлеб червячков, и бесчисленное множество других, которые, чтоб закончить вовремя и к сроку, нужно было делать по сорок восемь часов в сутки, а так как у атамана в распоряжении было только по двадцать четыре часа, да и то неполных за вычетом на сон, еду и другие надобности, то масса дел была запущена и ему день и ночь приходилось отписываться, изворачиваться, постоянно чувствовать себя, свою службу, карьеру на ниточке. Чтоб не терять времени, обеспечить и вознаградить себя, атаман воровал направо и налево, каждую минуту ожидая попасть под суд, в тюрьму, в ссылку или в лучшем случае быть прогнанным со службы или подвергнуться дисциплинарному взысканию. Казаки это знали, но воровство атамана они считали нормальным и неизбежным. Кого бы они ни выбрали, все равно тот поступал бы так же. Утомленный делами, атаман позволял себе иногда отдых и развлечения. Так, на престольный день он три дня поил казаков станицы и съехавшихся с соседних хуторов, конечно на станичные суммы, которые потом расписывались по разным статьям расхода. Станица в эти три дня казалась пораженной чумой: на улицах, под плетнями, на ступенях правления, во дворах валялись груды тел. На третий день атаман потребовал две тройки почтовых лошадей для поездки по казенной надобности, В нагруженные водкой, вином, закусками повозки уселись атаман с супругой, два его помощника, писарь и брандмейстер. Выехали на луг. Атаманша на берегу реки стала готовить закуски, а атаман с приятелями разделились на две партии, взяли две лодки, выплыли на середину реки, дали примерное морское сражение. Атаманша стояла на берегу и аплодировала. Но в разгар боя брандмейстер, с которым случилась морская болезнь, перевесившись через борт, как мешок, свалился в воду. И неприятели и „свои“ стали хватать его за волосы, за уши, за бороду, но он выскальзы<вал> из рук, как мокрый угорь. И если б не прибежавшие на крик с луга казаки, пир кончился бы бедою.
Государственный человек позволял себе развлечения лишь во время необходимого отдыха. На сборе же он председательствовал с достоинством и важно.
– Господа старики, как постановите: отдавать подряд Шульгину али нет?
– С богом…
– В добрый час…
– Ня нада… Ня нада!..
– Потому мошенник и сукии сын…, ня нада!..» (ЦГАЛИ, фонд № 457, оп. 1, ед. хр. № 45, л. 11–12?.
При включении рассказа в первый том «Рассказов», изд. «Знание», СПб. 1903, текст подвергся переработке. Начало журнального текста было отнесено в третью главу окончательного текста. В последующих изданиях печатался «знаньевский» текст.
В хурул ездила. – Хурул – калмыцкий храм.
Епишка*
Впервые напечатано под заглавием «О том, как Епишка встречал светлое Христово воскресение» в газете «Курьер», 1902, 14 апреля, № 103. Это первое произведение Серафимовича, напечатанное в «Курьере».
Заглавие «Епишка» дано было рассказу при включении во второй том «Рассказов», изданных «Знанием». В предпоследнем абзаце конец фразы со слов«…но ведь есть же где-то большая правда для трудового народа…» (стр. 36) написан при включении рассказа в одиннадцатый том Полного собрания сочинений в 1933 году. В газетном и «знаньевском» тексте было: «…но уже, быть может, творится великая правда, творится страшная своей молчаливой силой, вопреки всему, что думают и к чему привыкли люди, незримо и независимо от людей, творится, быть может, в нем, в Епишке, и он только не замечает».
По поводу этого рассказа писатель сообщает:
«К бедному ремесленному люду я стал внимательно присматриваться еще на Дону, в станице Усть-Медведицкой (теперь город Серафимович), когда учился там в гимназии…
Ремесленники составляли заметную часть населения старой России. Особенно много жило их в городах и крупных поселках. В подавляющем большинстве ремесленники были заядлыми индивидуалистами, мелкими, крохотными хозяйчиками. Своих заказчиков – крупные магазины – они ненавидели, потому что те их эксплуатировали; но одновременно они не мыслили иной системы государственного управления, кроме капиталистической. Каждый в тайниках души сам мечтал стать крупным хозяином и начать эксплуатировать других… Большинство ремесленников, однако, жило в большой бедности, работая без отдыха и срока, часто по праздникам» (т. II, стр. 427–428)..
8
В дальнейшем при ссылках на «Высказывания автора» будут указываться только том и страница издания 1940–1948 годов.