Пылающие небеса (ЛП)

Принц проверил ее пульс: на запястье легли теплые, легкие пальцы. Потом дал какой-то порошок, сладкий, как сахар.

– Что это? – пробормотала она.

– То, что придаст моим поцелуям вкус шоколада.

До сих пор ни один из них не упоминал о поцелуе. Иоланта пыталась не вспоминать его – предстоящий визит к инквизитору означал, что она наконец увидит учителя Хейвуда, и это должно было занимать все ее мысли.

Но она снова и снова проживала тот поцелуй. И каждый раз ее пронзало молнией.

«Хотел бы я, чтобы мы встретились в иных обстоятельствах», – сказал принц.

Желал ли он ежедневно – ежечасно – родиться кем-нибудь другим, не нести тяжкой ноши, не иметь сокрушающей цели? Иоланта желала бы, но про него ничего сказать не могла. Его истинные чувства скрыты глубже океанской впадины, неизвестны никому, кроме него самого.

– Твои поцелуи всегда будут отдавать мокрым псом.

– Тебе ли не знать, правда? – дружелюбно парировал принц.

«Да что ты за человек? Кто может жить без чести и честности?»

«Очевидно, человек, выбранный сделать то, для чего остальные слишком порядочны».

Иоланта показала, что снова готова перескакивать. После еще двух раз, несмотря на снадобья, голова раскалывалась от боли.

Принц помог ей сесть:

– Опусти голову между колен.

– Почему ты до сих пор стоишь? – с ворчливой завистью спросила она, полузакрыв глаза.

Они были не в здании. Сидела она на мягкой зеленой траве, дышала влажным прохладным воздухом с отчетливым солоноватым привкусом моря.

– Ты, может, и красив, как бог, зато я божественно перескакиваю.

Жаль, не осталось сил пригвоздить его взглядом, хотя, как ни странно, хотелось улыбнуться.

– Где мы?

– На мысе Рат, в Шотландии.

– Это где?

– Самый север Британии, пять с чем-то сотен миль от Итона.

Неудивительно, что ей настолько плохо. Пять сотен миль обычно считались верхним пределом перескоков за день. То, что они преодолели их меньше чем за четверть часа, просто поразительно – и могло стать смертельным.

Иоланта подняла лицо. Они находились на скалистом утесе над серым беспокойным морем. Дул такой сильный ветер, что пришлось снять шляпу, и короткие волосы тут же взъерошило.

Принц присел на корточки, взял Иолу за подбородок и внимательно посмотрел в глаза. Она знала, что он просто проверяет зрачки, но все равно это был ужасно личный, долгий пристальный взгляд.

«Если не будешь осторожна, можешь обмануться, веря, будто способна заглянуть ему в душу».

Она отвела голову назад:

– Где вход в лабораторию?

– Вон там. – Принц кивком указал на маяк в отдалении.

Иоланта, пошатываясь, поднялась на ноги:

– Так чего же мы ждем?

* * *

Когда они в последний раз были в лаборатории вдвоем, она еще не была острижена и не думала о нем плохо. По волосам ее Тит не тосковал, а вот по взгляду, полному доверия и надежды – да.

Фэрфакс притронулась к банке с жемчужинами. Ее лицо было запрокинуто – он вспомнил, как повязывал ей галстук, как его руки касались ее подбородка снизу. Вспомнил, как жар бежал по нервам, какая мягкая у нее кожа.

Она обернулась и спросила, показывая на пустую клетку:

– Где твоя канарейка?

Тит притворился, будто размешивает стоявшее перед ним зелье:

– Продана в Лондоне на птичьем рынке. Я держал ее для маскировки; когда я в школе, она мне не нужна.

– Маскировки чего?

Он протянул ей снадобье. Оно хорошо созрело, вчерашняя жутковатая фиолетовая жижа сегодня напоминала по виду овсяный кисель и приятно пахла мускатным орехом.

– Это тебе.

Фэрфакс настороженно поглядела на мензурку:

– Ты же не пытаешься сделать из меня канарейку, правда? Заклинания переоблачения человека очень нестабильны, уже не говоря об опасности для превращаемого.16

– У меня есть работающее заклинание переоблачения.

– Тоже на себе испытывал?

– Конечно.

Взгляд, которым она его наградила... В последнее время она обычно была недовольна Титом, но на сей раз смотрела не сердито или неодобрительно. А так, будто ей больно.

– Как ты себя чувствуешь? Обещаю, оно безопасно. Ты знаешь, я никогда не подвергну тебя...

– Все хорошо. – Фэрфакс осушила зелье. – Почему я еще не канарейка?

Он высыпал ярко-красный порошок из пузырька в стакан с водой. Вода сначала окрасилась в малиновый цвет, потом снова стала прозрачной.

– Тебе нужно выпить еще и это.

Выпила. Потом посмотрела на пустую клетку:

– Будет больно?

– Да.

– И в этот раз стоило бы соврать. – Чуть улыбнулась, не глядя ему в лицо. – Я готова.

Тит направил на нее палочку:

– Verte in avem.

Переоблачение было внезапным и болезненным. Он это хорошо знал, сам проходил через него пять раз. Фэрфакс взмахнула руками, он подхватил ее и через секунду в его руках осталась лишь одежда. Канарейка, чирикая, почти плача, носилась по комнате, бешено махая крыльями.

– Лети ко мне, Фэрфакс.

Тит едва успел ее схватить, она неслась прямо на него. А потом лежала неподвижно, оглушенно в его ладонях. Он провел пальцами по крыльям:

– Ты молодец, ничего не сломано. Когда я пробовал переоблачение в первый раз, заработал сотрясение и перелом локтя. – Он поместил птицу в клетку, на слои чистой газеты. – Передохни несколько минут, а потом нам будет пора идти.

Затем ходил по комнате, собирая то, что нужно взять с собой. Канарейка поковыляла к поилке.

– Пей воду, если хочется, но не ешь ничего из кормушки. Пусть ты и выглядишь канарейкой, но ты не птица. Ты не очень хорошо можешь летать и совершенно точно не можешь питаться сырыми семенами.

Она опустила клюв в воду, попила, а потом еще немного попрыгала по клетке. Дверца все еще оставалась открыта. Тит протянул руку:

– Иди сюда.

Птичья головка склонилась вбок – вид почти такой же недоверчивый, как и в обличье человека. Но Фэрфакс все же вспорхнула ему на ладонь. Тит поднес ее к губам и поцеловал в пушистую макушку:

– Мы будем вдвоем против всего мира, Фэрфакс, – тихо проговорил он. – Ты и я.

* * *

Далберт, как всегда, был пунктуален.

– Ваше высочество, – поклонился он в пояс и открыл дверь личного вагона принца.

Тит кивнул, отдал слуге свой портфель и поднялся в вагон, держа в руках клетку.

Далберт принес ему стакан гипокраса и насыпал немного водорозовых семян в кормушку Фэрфакс:

– Приветствую, мисс Лютик.

Тит наблюдал за ней. Она опустила клюв в кормушку и взяла семечко. Но, когда Далберт удовлетворенно улыбнулся и принялся хлопотать по вагону, выплюнула семечко обратно в плошку.

Тит облегченно выдохнул. Все трактаты настаивали, что маг в переоблаченном виде явно понимает язык и указания, но до сих пор у него не было возможности это проверить.

Раздался свисток паровоза, колеса застучали по рельсам. Они тронулись.

* * *

На рельсах они пробыли лишь несколько минут. Принц воспользовался этим временем, чтобы набросить тунику и переобуться в высокие сапоги. А потом перед глазами Иоланты предстали уже не английские поля, а дальние горные пики.

Как выяснилось, не настоящие, а нарисованные на стене круглой комнаты, в которой теперь стоял вагон.

Принц встал. Сейчас он казался ей невероятно огромным, с ладонями величиной с дверь. Он поднял ее клетку и вышел, а следом и его слуга.

Распахнулись высокие, тяжелые двустворчатые двери. Иола ожидала увидеть за ними огромный зал, но там оказалась всего лишь винтовая лестница с факелами, дававшими замечательно чистый белый свет.

Спускались долго – стоянка вагона находилась на самом верху башни. Распахнулись другие двери, и они пошли по широкому коридору с открытыми арками, которые выходили на садовую террасу, нависавшую над двором в полусотне саженей внизу.

Коридор повернул, раздвоился, снова повернул. Теперь везде стояли слуги, кланявшиеся и торопливо уступавшие принцу дорогу. Они поднялись на несколько ступеней, миновали библиотеку, зимний сад со скульптурным фонтаном в центре и большую вольеру со всевозможными птицами.