Страница 15 из 110
Я начал подозревать неладное. Ясно было, что не трудности пути заставляют рабочих уклоняться от похода. Но тогда что же?.. Подумав, я решил обратиться за разъяснениями к повару Шоды, пожилому таджику, который уже четвертый сезон неизменно заведовал кухней в моих партиях. У него были жена, дети, домик в Душанбе, но прирожденная страсть к бродяжничеству заставляла его каждое лето менять уютную мазанку с прохладным хаузом[4] и тенистым виноградником на палатку и костер геологического лагеря. Шоды знал Среднюю Азию от Памира до песков Бетпак-Далы и от ледников Хан-Тенгри до Каспия. По-восточному хитрый, спокойный и проницательный, он умел договориться со всеми и был незаменимым посредником при разнообразных сделках с обитателями горных кишлаков и оазисов.
Чтобы переговорить с Шоды наедине, я в день перед отъездом возвратился из маршрута раньше обычного.
Шоды сидел на корточках возле доски, служившей кухонным столом, и рубил баранину. Напротив Шоды на кошме восседал, скрестив по-восточному ноги, старик-чабан в ватном халате, пестревшем множеством разноцветных заплат, и в огромной синей чалме. Глаза старика были закрыты. Он тихо покачивал головой.
Заслышав мои шаги, Шоды оглянулся.
— А, начальник, работа кончал?.. Давай скорей чай пить, очень хороший лепешка есть, — быстро заговорил он, продолжая свое занятие.
Старик-чабан открыл единственный глаз — на другом у него оказалось бельмо — и, коснувшись ладонями рыжевато-седой бороды, протяжно сказал:
— Салам алейкум, начальник!
— Алейкум салам, ата[5], ответил я, стаскивая с плеч тяжелый рюкзак и отстегивая полевую сумку и револьвер.
— Хорошо, начальник? — полувопросительно произнес гость, сделав широкий жест морщинистой коричневой рукой и проницательно глядя на меня своим единственным глазом.
— Хорошо, очень хорошо, якши, — в тон ему отвечал я, извлекая из рюкзака образны минералов.
— Хорошо? — еще раз спросил старик, указывая на принесенные камни и осторожно касаясь одного из них скрюченным пальцем.
— Очень хорошо, ата.
Исчерпав, таким образом, все доступные нам темы, мы замолчали.
Шоды принес чай и лепешки. Во время чаепития я начал интересующий меня разговор.
— Шоды, — сказал я, — приготовь, пожалуйста, продуктов дня на три для двух человек. Завтра поедем наверх, вон туда, — и я указал на гребень Хозер-Мечского хребта.
— Кафандар? — спросил Шоды, не глядя на меня, и я заметил, что старик-чабан при этом слове встрепенулся и открыл глаз.
— Да, Кафандар. Налей мне еще чаю. Вместе с продуктами не забудь приготовить ячменя, мы возьмем лошадь.
— Очень трудный дорога, начальник, — равнодушно заметил Шоды, подавая чай.
— Ничего, Шоды! Мы с тобой пройдем. Не по таким местам лазали. Помнишь Рушан?
Шоды быстро взглянул на меня, и мне показалось, что я прочел в его глазах страх.
— Какой человек пойдет с тобой Кафандар? — спросил он.
— Ты.
Шоды некоторое время сосредоточенно мешал в казане, где кипел бараний жир, потом заговорил о чем-то с чабаном. При слове «Кафандар» старик-чабан сочувственно прищелкнул языком и, покачав головой, посмотрел на меня.
Я молча наблюдал за ними.
— Очень плохое место, — сказал, наконец, со вздохом Шоды, ни к кому не обращаясь.
— Где плохое место? — поинтересовался я.
— Кафандар.
— Почему, Шоды?
— Я не знаю… Пошел человек — пропал человек. Очень плохое место.
— Что же там — волки, барсы или басмачи?
— Не знаю, — и он добавил шепотом: — Такой плохое место, говорить совсем нельзя.
— Глупости, — сказал я. — Все это глупости, Шоды. Это, верно, женщины в кишлаках выдумали.
Шоды очень серьезно посмотрел иа меня.
— Это старики говорят, — ответил он, делая ударение на слове «старики», и отвернулся.
— А что говорят? Я ничего не знаю. Объясни, пожалуйста. Шоды молчал.
— Почему не отвечаешь? Раз я собираюсь туда ехать, я должен знать. Если там действительно что-нибудь опасное, мы попросим помощи у пограничников. Ну, говори, говори…
Шоды продолжал молчать. Я чувствовал, что он колеблется.
Старик с интересом следил за нами. Я уже приготовился в третий раз повторить свой вопрос, как вдруг Шоды заговорил. Он говорил с деланным равнодушием, не оборачиваясь и продолжая помешивать в казане, но в его голосе слышалось необычное волнение.
— Там очень маленький человек есть, очень много маленький человек. Очень плохой человек. «Снеговой шайтан» называется. В земля живет глубоко. Ночью бегает, кушать ищет. Киик нашел — себе тащил; барс нашел — себе тащил; русский, таджик, узбек — всех себе тащил. В земля тащил. Потом кушал. Ночью маленький человек кричал громко, очень страшно кричал. Я слышал один paз. Вот так кричал, — и Шоды, сложив по-особенному губы, тихо издал глухой, завывающий звук — не то стон, не то рычание.
Громкий крик заставил его умолкнуть. Старик-чабан, вскочив с кошмы, яростно заорал что-то, брызгая слюной и свирепо тараща свой единственный глаз. Халат гостя от резких движений начал подозрительно потрескивать. В пронзительных выкриках старика вперемежку с русскими и таджикскими проклятиями чаще всего повторялось слово «Кафандар». Шоды, сидя на корточках у костра, внимательно смотрел на бесновавшегося чабана и не делал ни малейшей попытки остановить его. Старик продолжал проклинать. Вдруг Шоды тоже вскочил и принялся кричать и жестикулировать, зло вращая глазами.
Я уже не разбирал отдельных слов. Не переставая ни на секунду кричать и не слушая друг друга, они поочередно указывали на меня, на пасущихся невдалеке лошадей, на небо; старик бил себя в грудь и наступал на Шоды. Я попытался остановить их, но это не произвело никакого действия. Тогда я решил подождать, пока они устанут и замолчат.
Старый чабан выдохся первым. Он умолк и, вытирая полой халата струящийся по лицу пот, несколько секунд зло смотрел на нашего повара, потом опять открыл рот, но судорожно закашлялся и, бормоча проклятия в промежутках между приступами кашля, заковылял от лагеря, опираясь на свой огромный сучковатый посох. Шоды последовал было за ним, продолжая кричать и махать руками, но потом плюнул и вернулся к костру.
— Что с ним, Шоды? — спросил я, видя, что повар уже обрел свое обычное спокойствие.
— Совсем глупый человек, — отвечал Шоды. — Старый, а совсем глупый. Совсем не знает, что говорит.
— Почему он рассердился?
Шоды обернулся и внимательно посмотрел на меня.
— Закон есть у старых людей в горах. Нельзя говорить чужой человек про снеговой шайтан. Чужой человек пойдет искать «снеговой шайтан». Совсем плохо будет. «Шайтан» очень обижайся. Чужой человек кушать будет, потом кишлак пойдет, баран кушать будет, козлик кушать будет, всех кушать будет, — зачем про него говорил.
— А, значит, ты нарушил закон, рассказав мне про это?
— Я думал, старик не понимай…
— Вздор все это, Шоды, — сказал я решительно. — Это ваши муллы выдумали. Ведь, наверное, никто никогда не видел этих «снеговых шайтанов».
— Который человек видел, тот совсем пропал, никогда домой не приходил, — резонно отвечал Шоды.
— Тем более вздор, — повторил я.
— Я не знаю. Старый человек говорит — есть «снеговой шайтан». Я не видел. Один раз слыхал, как кричал «снеговой шайтан», слыхал, как лошадь себе тащил. Памир было — Бель-Дара… Помнишь?..
Я с изумлением взглянул на Шоды. Он умолк, довольный впечатлением, которое произвели его слова.
Бель-Дара!.. Это было несколько лет назад. Да, я помнил ее хорошо… Работая там, я однажды не успел до темноты возвратиться в лагерь и заночевал в пещере в горах. В ту памятную ночь лагерь стоял на Бель-Даринском леднике. Ночью меня разбудили выстрелы, донесшиеся со стороны лагеря. Я решил, что на моих товарищей напали басмачи, и, хотя едва начало светать, с большими предосторожностями, очень встревоженный спустился к лагерю.
4
Хауз — пруд
5
Ата — отец.