Страница 133 из 148
Вскоре мы пристали и все привели в порядок на судне. Матросам было разрешено провести ночь на суше.
Я спешил окончить свой туалет и Небу велел сделать то же. Один из судовладельцев любезно предложил Мертону с Эмилией приличное помещение. В то время влияние англичан было очень распространено в Соединенных Штатах, а особенно в Нью-Йорке; английский майор был своего рода вельможа в глазах манхэттенцев того времени. Для них английский офицер, хотя бы даже враг нашего отечества, был предпочтительнее того, кто защищал его. Конечно, я говорю о мнении «общества»; народ же думал иначе. Наши провинциалы доходили до обожания англичан.
А потому нет ничего удивительного в том приеме, который оказали Мертону с дочерью. Я был за них спокоен, и мне доставляло удовольствие, что в моем отечестве их совсем не считают иностранцами.
Когда Неб явился ко мне, я приказал ему следовать за собой, намереваясь зайти сначала в контору судовладельцев, взять там ожидающие меня письма, ответить на них и послать затем негра в Клаубонни известить о моем возвращении.
В 1802 году «Батарея» была центром собрания нашего бомонда. Каждый раз меня поражали в Нью-Йорке две вещи: провинциальный вид города вообще и выдающаяся красота нашей молодежи. Я подразумеваю здесь чистокровных американцев и американок. Так как тут было много детей с няньками-негритянками, то и Неб мог насладиться приятным для него зрелищем, и каждый раз как он проходил мимо какой-нибудь из этих бронзовых Венер, он прищелкивал пальцами от восторга, который сообщался и предмету его внимания, так как слышно было его хихиканье при приближении Неба!
Передо мной мелькало столько хорошеньких лиц, что я совсем забыл о своих делах. Нам с Небом некуда было спешить, и мы преспокойно себе расхаживали, поглядывая направо и налево. Передо мной шла пара молодых людей; барышня была одета просто, но со вкусом. Она, казалось, с большим интересом слушала своего собеседника. Сам не знаю почему, но меня так и влекло к ней; ее легкая и грациозная поступь, изящество ее фигуры, все в ней было очаровательно. В моей голове тотчас созрел роман; это должны были быть жених и невеста. Я чувствовал себя1 точно загипнотизированным этой молодой особой. Желая непременно уловить выражение ее лица, я ускорил шаг и вдруг услышал возглас, от которого весь задрожал: — Милс!
Передо мной стояла Люси Гардинг, бледная от волнения, готовая броситься ко мне в объятия…
— Люси Гардинг? Вы ли это? Вы — сделались столь прекрасной, что я насилу узнал вас!
Тут было не до приличий. Несмотря на толпу и любопытные взгляды, устремленные на нас, я крепко расцеловал ее; бьюсь об заклад, что такого поцелуя ей не приходилось получать еще никогда в жизни. Моряки не любят ничего делать наполовину. Но такое нападение здоровенного детины с парой солидных усов при всем честном народе вызвало на лице молодой девицы густую краску.
— Будет, довольно, Милс, — сказала она, освобождаясь из моих объятий. — Разве вы не видите отца, Руперта?
Действительно, все семейство было в сборе. Все они вышли на прогулку с Эндрю Дреуэттом, товарищем Руперта, и в то же время открытым ухаживателем за его сестрой.
Грация лишь только узнала меня, как бросилась целовать от всего сердца, затем припала ко мне и зарыдала от радости. Прохожие из вежливости не останавливались, не желая смущать семейных излияний; между тем подошел и сам Гардинг. Добрый пастор забыл, что перед ним верзила-моряк, который мог бы поднять его, как перышко. Он начал целовать мня и крестить как малого ребенка и тоже не удержался от слез. Затем мы довольно сдержанно обменялись рукопожатиями с Рупертом.
Что же касается мистера Дреуэтта, то ему пришлось долго ждать ответа от Люси, кто я такой.
— Это верно ваш хороший друг или близкий родственник, мисс Гардинг?
— И то, и другое, — смеясь и вместе с тем плача, ответила Люси.
— Можно мне узнать его имя?
— Его имя, мистер Дреуэтт? Да ведь это наш Милс, наш дорогой Милс. Разве вы ничего не слышали о Милсе?
Ах да! Я совсем забыла, что вы никогда не были у нас в Клаубонни. Но какой приятный сюрприз, Грация?
Мистер Дреуэтт терпеливо выждал, когда окончатся пожимания руки Грации и когда Люси снова заговорит.
— Вы еще что-то хотели сказать, мисс Гардинг?
— Я? Да, правда, я теперь ничего не помню. Неожиданность, радость, простите, мистер Дреуэтт. Да, я хотела сказать, что мистер Милс Веллингфорд — воспитанник моего отца, который также и его опекун, — вы знаете, брат Грации.
— Но позвольте спросить, в каком родстве он находится с мистером Гардингом?
— О! В очень близком. Нет, постойте, я говорю глупости! Ни в каком.
Мистер Дреуэтт был настолько воспитан, что счел нужным удалиться. Он это сделал с таким тактом и достоинством, что я пожалел, что мне было не до того, чтобы хорошенько полюбоваться на него. Мы все впятером уселись на скамейку в одной из наиболее уединенных аллей.
— Мы все время ждали вас, так что вы не врасплох застигли нас! — вскричал мистер Гардинг, хлопая меня по плечу. — Я оттого и согласился приехать в Нью-Йорк, что последнее судно из Кантона известило, что «Кризис» отправляется вслед за ним через десять дней.
— И представьте себе наше удивление, — добавил Руперт, — когда мы прочли: «Кризис», капитан Веллингфорд!» — Мои письма должны были еще раньше подготовить вас к этому.
— Но вы в них говорили о Мраморе, и мы были уверены, что он примет команду, когда догонит вас.
— Но он, вероятно, рассудил, — несколько самоуверенно сказал я, — что судно не в очень плохих руках.
— Конечно, так, — добродушно ответил Гардинг. — Как же, со всех сторон говорят, что вы делали просто чудеса; одно отнятие у французов «Кризиса» это подвиг, достойный самого Трукстона.
В то время Трукстон был морским идолом в Соединенных Штатах; он пользовался у нас такой же славой, как Нельсон в Англии.
— Я только исполнял свой долг, — ответил я, опустив глаза и стараясь не смотреть на Люси; но умолчал о том, что французы завладели нашим судном, пока мы спали.
— Однако вы все-таки сумели отнять «Кризис» у французов и сохранить его! — послышался дорогой для меня голос, прозвучавший в моих ушах, как дивная мелодия.› — Да, — возразил я, — мы оказались счастливее своих неприятелей, но надо быть справедливым: мы этим обязаны капитану Ле Конту, любезность которого дошла до того, что он оставил в наше распоряжение шхуну.
— Мне этот факт казался всегда очень странным, — сказал Гардинг. — Тут что-нибудь да кроется под видом великодушия этого француза.
— Вы несправедливы к бедному Ле Конту; то был храбрый моряк с рыцарскими идеями. Может быть, не имея своих пассажиров, он поступил бы иначе; я всегда думал, что он сгорал нетерпением остаться один в обществе мисс Мертон, а потому и постарался как можно скорее отделаться от нас. Он, кажется, безумно любил ее и ревновал ко всем.
— Мисс Мертон?! — воскликнула Грация.
— Мисс Мертон! — повторил Руперт, устремляя на меня любопытный взор.
— Мисс Мертон! Отделаться от нас! Кто же это такие мисс Мертон и мы, от которых хотели отделываться? — спросил мистер Гардинг. Только Люси не проронила ни звука.
— Да разве я вам не говорил в своих письмах, каким образом мы встретились в Лондоне с Мертонами, как я их потом нашел в плену у Ле Конта, наконец, о путешествии их в Кантон на «Кризисе»?
— Да, вы упоминали про одного только майора, но я в первый раз слышу о мисс Мертон.
— Странно, что я забыл рассказать о ней, — вскричал я, стараясь все обернуть в шутку. — Обыкновенно, у молодых людей бывает больше памяти, когда идет речь о барышнях.
— Эта мисс молода, брат?
— Твоих лет приблизительно, Грация.
— И хорошенькая?
— Похожа на тебя.
— А вы нам ничего не сказали о ней до сих пор, — сказал, смеясь, мистер Гардинг.
— Да вы ее завтра увидите, потому что она здесь вместе со своим отцом.
— Здесь! — воскликнули все разом, и голос Люси раздался громче всех.