Исход. Том 2

Пора было уходить из парка. Температура уже поднялась градусов на десять. Ему нужно было идти дальше, на запад, опережая огонь, как и в Паутанвилле, убегая от все расширяющейся дуги разрушения. Но он был не в состоянии бежать. И Мусорщик уснул на траве, а огненные блики играли на его лице уставшего ребенка, подвергшегося дурному обращению.

Во сне к нему пришел темный человек в плаще с капюшоном, его лица невозможно было разглядеть… и все же Мусорщик подумал, что уже видел его раньше. Когда завсегдатаи кафе или пивной тогда еще, в Паутанвилле, окликали его свистом, казалось, что этот человек был среди них, погруженный в молчаливые раздумья. Когда Мусорщик работал на автомойке (протереть фары, мистер? может, вам это отполировать?), не снимая рукавицу из мочалки до тех пор, пока рука под ней не начинала смахивать на бледную дохлую рыбу, а ногти становились цвета свежей слоновой кости, казалось, что он видел лицо этого человека с лихорадочным румянцем и ухмылкой безумной радости из-под волнистой пленки воды, стекавшей по ветровому стеклу. Когда шериф отправил его в психушку в Терре-Хот — Землю Обетованную, темный человек был тем ухмыляющимся психом-санитаром, который стоял над его головой в комнате, где пациентов пропускали через шокотерапию, держа руки на рычагах управления (Я сейчас изжарю тебе мозги, парень, подмогну тебе в твоем деле, когда ты из Дональда Мервина Элберта будешь превращаться в человека по имени Мусорщик, может, вам это отполировать), готовый запустить в его мозг около тысячи шипящих вольт. Он хорошо знал этого темного человека — у того было лицо, которое никогда невозможно толком разглядеть, руки, которые сдавали только пики из отбойной колоды, глаза, которые смотрели сквозь пламя, и ухмылка, готовая заиграть на могиле всего мира.

«Я сделаю все, что ты пожелаешь, — с благодарностью сказал Мусорщик во сне. — Моя жизнь принадлежит тебе!»

Темный человек воздел руки под плащом, придавая тому форму черного воздушного змея. Вдвоем они стояли на возвышенности, у их ног лежала Америка, охваченная пламенем. «Ты займешь высокий пост в моей артиллерии. Ты — тот человек, который мне нужен».

Затем Мусорщик увидел не менее чем десятитысячную армию оборванных мужчин и женщин, устремившуюся на восток, идущую через пустыню в горы, некое звериное подобие армады, чей час наконец-то пробил; людьми были нагружены и грузовики, и «джипы», и повозки, и туристические домики на колесах, и танки; у каждого мужчины и у каждой женщины на шее висел черный камень, и в глубине некоторых камней светилось нечто красноватое, очертания его могли быть либо Глазом, либо Ключом. И в авангарде Мусорщик увидел себя, едущего наверху гигантского танкера-цистерны с шинами-подушками, он знал, что емкость заполнена желеобразным напалмом… а позади него шла колонна грузовиков, нагруженных бомбами, минами, пластиковой взрывчаткой, огнеметами, сигнальными ракетами, ракетами, поражающими тепловые цели, гранатами, пулеметами и ракетными установками. Вот-вот должен был начаться танец смерти, уже дымились струны скрипок и гитар, а воздух был наполнен зловонием серы и кордита.

Темный человек вновь воздел руки, и, когда он опустил их, все вокруг заледенело и затихло, не было больше огней, даже пепел стал холодным, и на какое-то мгновение Мусорщик снова стал Дональдом Мервином Элбертом, маленьким, испуганным, сбитым с толку. И только на одно это мгновение он заподозрил, что является всего лишь одной из пешек в грандиозной шахматной игре темного человека, что он обманут.

Затем он увидел лицо темного человека — в первый раз не скрытое полностью: в глубоких глазницах, где должны были быть глаза, горели два темно-красных уголька, освещавших тонкий, как лезвие, нос.

— Я сделаю все, что ты пожелаешь, — с благодарностью произнес Мусорщик во сне. — Моя жизнь принадлежит тебе! Моя душа принадлежит тебе!

— Твоей миссией будет поджечь, — мрачно промолвил темный человек. — Ты должен прийти в мой город, там все и прояснится.

— Куда? Куда? — Его мучили надежда и ожидание.

— Запад, — произнес, исчезая, темный человек. — Запад. За горами.

И Мусорщик проснулся, и по-прежнему была ночь, и по-прежнему полыхало зарево. Огонь был ближе. Жар стал удушающим. Дома взрывались. Звезды исчезли, их закрыла толстая пелена горящей нефти. Начался настоящий дождь из сажи. Корты засыпало черным снегом.

Теперь, когда у Мусорщика появилась цель, он почувствовал, что может идти. С большим трудом он двинулся на запад. Время от времени ему встречались немногие уцелевшие. Они покидали Гэри, оглядываясь назад на пожирающее город пламя. Глупцы, думал Мусорщик почти дружелюбно. Вы сгорите. В свое время вы все сгорите.

Люди не обращали на него внимания; для них он был всего лишь одним из уцелевших. Они исчезли в дыму, и вскоре после рассвета Мусорщик, ковыляя, пересек границу штата Иллинойс. К северу от него находился Чикаго, на юго-западе был Джолиет, а позади — огонь, затерявшийся в своем собственном дыму, окутавшем весь горизонт. Рассветало. Начиналось второе июля.

Мусорщик уже забыл о своих мечтах сжечь Чикаго до основания — мечтах о еще большем количестве нефтяных цистерн и составов для перевозки нефтепродуктов, стоящих на боковых ветках железных дорог, о домах, вспыхивающих, словно спичечные коробки. Плевать он хотел на этот Город Ветров. В тот день он вломился во врачебный кабинет в одном из чикагских небоскребов и выкрал ящик с морфием. Морфий немного приглушил боль, но это возымело значительно больший эффект: благодаря наркотику боль, которую он чувствовал в действительности, уже не имела для него прежнего значения.

Вечером того же дня Мусорщик нашел в аптеке огромную банку с борным вазелином и покрыл обожженную часть руки двухсантиметровым слоем мази. Его мучила жажда; казалось, она не отпускала его ни на мгновение. Фантазии темного человека, подобно назойливым мухам, то влетали в его голову с жужжанием, то покидали ее. Когда в сумерках он уже валился с ног от усталости, ему в голову пришла мысль, что город, куда ему приказал идти темный человек, должно быть, Сибола, Семь-в-Одном, Город, который Обещан.

В ту ночь темный человек вновь пришел к нему во сне и подтвердил, что это так.

Мусорщик очнулся от своих полуснов-полувоспоминаний, ежась от пронизывающего до дрожи холода пустыни. В пустыне всегда так: то лед, то пламень, и никакой золотой середины.

Постанывая, он поднялся, скрючившись, пытаясь защититься от холода. Над головой, заливая пустыню холодным колдовским светом, сияли миллиарды звезд, казалось, они так близко, что к ним можно прикоснуться рукой.

Мусорщик отправился назад, к шоссе, морщась всякий раз, когда давали о себе знать раздраженные заживающие ожоги и множественные уколы боли, пронизывающей все тело. Однако теперь боль казалась ему незначительной. На мгновение он остановился, глядя на город, погруженный в сон (то там, то здесь, подобно электрическим каминам, все еще вспыхивали искорки огня). Затем он двинулся в путь.

Когда несколько часов спустя нежные краски рассвета начали расцвечивать небо, Сибола, казалось, находилась на таком же расстоянии, как и тогда, когда Мусорщик впервые преодолел подъем и увидел город. И он по глупости выпил всю воду, забыв о том, каким приближенным здесь все казалось. Он не сможет идти долгое время после восхода солнца из-за обезвоживания. Ему снова придется отлежаться, пока солнце не войдет в полную силу.

Спустя час после рассвета он подошел к «мерседес-бенцу», увязшему правой стороной в песке по самые стекла. Он открыл дверцу на левой стороне и вытащил через нее двух сморщенных, ставших похожими на обезьян обитателей машины — пожилую женщину в побрякивающих драгоценностях и мужчину с неестественно белыми, театрального вида волосами. Бормоча что-то, Мусорщик вытащил ключ зажигания, обошел машину и открыл багажник. Чемоданы не были заперты. Он завесил окна «мерседеса» одеждой, придавив ее внизу камнями. Теперь у него была прохладная, затемненная пещера.