Исход. Том 2

А когда крышку удалось поднять и снять, она оказалась лицом к лицу со своим заблуждением, заблуждением настолько глубоким, что оно могло перевернуть все ее устоявшиеся понятия. В данном случае Ларри понял Джо лучше, чем она, и без педагогического опыта, и за гораздо меньший срок. И только теперь, оглядываясь назад, она смогла оценить все значение эпизода с гитарой, повлиявшего на возникновение крепкой дружбы между Ларри и Джо. И что же явилось основой этой дружбы? Зависимость — что же еще могло вызвать такую внезапную волну ревности, охватившую все ее существо? Пусть Джо зависит от Ларри, это одно, и это нормально и приемлемо. Ее расстроило то, что Ларри тоже зависел от Джо, нуждался в нем, а она — нет… и Джо понимал это.

Неужели она так заблуждалась насчет характера Ларри? Теперь она понимала, что единственный ответ — да. Эти нервозность, самодовольство — лишь видимость, и теперь, в испытаниях, они стирались напрочь. Один только факт, что благодаря его усилиям они были вместе на протяжении всего долгого пути, говорит сам за себя.

Вывод, казалось, был ясен. За решимостью позволить Ларри заниматься с ней любовью какая-то часть ее по-прежнему была привержена тому другому мужчине… и заняться любовью с Ларри означало бы убить навсегда ту частицу самой себя. Надин не была уверена, что в силах сделать это.

К тому же теперь она не была единственным человеком, которому снился темный человек. Вначале это ее обеспокоило, затем испугало. Впрочем, не совсем так: испуг был, пока могла сравнивать свои сны с рассказами Джо и Ларри; но когда они повстречали Люси Суэнн и та призналась, что видит такие же сны, испуг Надин превратился в безумный ужас. Теперь уже не скажешь самой себе, что их сны просто-напросто сходны с ее снами. А что, если всем оставшимся в живых снилось то же? Неужели наконец-то час темного человека близок — и не только для нее, но для всех оставшихся в живых на планете?

Эта мысль чаще других пробуждала в ее душе противоречивые чувства — всеобъемлющий ужас и стойкую притягательность. Она ухватилась за мысль о Стовингтоне чуть ли не панически. По своему предназначению Стовингтон являлся оплотом здравого смысла и порядка на фоне нарастающего прилива черной магии, которую она ощущала вокруг себя. Но Стовингтон — пародия на небеса обетованные, которую она создала в своем воображении, — опустел. Оплот здравого смысла и порядка стал обиталищем смерти.

По мере того как они продвигались на запад, подбирая по пути уцелевших, надежда Надин на то, что все закончится для нее без столкновения, постепенно угасала. Она угасала по мере того, как Ларри рос в ее глазах. Он уже спал с Люси Суэнн, но какое это имело значение? Она была востребована. Остальным снились противоположные сны: темный человек и старая женщина. Старая женщина, по-видимому, стояла за какую-то изначальную силу, так же как и темный человек. Старая женщина была ядром, вокруг которого постепенно объединялись остальные.

Надин она никогда не снилась. Ей снился только темный человек. И когда сны остальных стали внезапно тускнеть так же необъяснимо, как и появились, ее сны, казалось, начали набирать силу и яркость.

Она знала многое из того, чего не знали они. Темного человека звали Ренделл Флегг. Те на Западе, кто сопротивлялся ему или его манере исполнения своих замыслов, были либо распяты, либо каким-то образом сведены с ума и отпущены блуждать в кипящем котле Долины Смерти. В Сан-Франциско и Лос-Анджелесе еще сохранялись маленькие группы людей с техническим образованием, но это было временно; очень скоро они двинутся в Лас-Вегас, где собиралась основная масса людей. Ему некуда было спешить. Лето пошло на убыль. Скоро проходы в Скалистых горах завалит снегом, и, хотя снегоочистителей будет достаточно, не хватит людей водить машины. Наступит очень долгая зима — хватит времени для объединения. А затем в апреле… или мае.

Надин лежала во тьме, глядя в небо.

Боулдер был ее последней надеждой. Старая женщина была ее последней надеждой. Те здравый смысл и порядок, которые она надеялась найти в Стовингтоне, начали формироваться в Боулдере. Они были хорошими, думала она, хорошими ребятами, но если бы все было так просто для нее, запутавшейся в безумной паутине противоречивых желаний. И снова и снова подобно струне-доминанте звучало ее собственное твердое убеждение в том, что убийство в этой опустошенной стране — это тягчайший грех, и ее сердце твердо, без тени колебаний подсказывало ей, что смерть — это дело Ренделла Флегга. Но как же она жаждала его холодного поцелуя — больше, чем поцелуев старшеклассников или того студента колледжа… даже больше (ей стало страшно), чем поцелуев и объятий Ларри Андервуда…

«Завтра будем в Боулдере, — подумала она. — Может быть, тогда я узнаю, кончено ли мое путешествие или…»

Падающая звезда огненной царапиной прочертила небо, и Надин, как ребенок, загадала желание.

Глава 3

Разгорался рассвет, окрашивая на востоке небо в нежно-розовые тона. Стью Редмен и Глен Бейтмен преодолели почти половину подъема на гору Флагстафф в восточном Боулдере, где из плоских равнин поднимались первые холмы у подножия Скалистых гор. При свете зари сосны, кривые стволы которых извивались среди голых и почти отвесных горных пород, казались Стью венами, избороздившими торчащую из земли руку неведомого великана. Где-то на востоке Надин Кросс наконец-то погружалась в чуткий, беспокойный сон.

— Днем голова будет раскалываться, — сказал Глен. — Что-то не припомню, чтобы я пьянствовал всю ночь с тех пор, как был безусым студентом колледжа.

— Восход солнца стоит того, — заметил Стью.

— Да, действительно. Красиво. Ты когда-нибудь раньше бывал в Скалистых горах?

— Нет, — ответил Стью. — Но я рад, что довелось. — Он опрокинул флягу с вином и сделал глоток. — У меня самого голова трещит. — На какое-то мгновение он замолчал, восхищенно глядя вокруг, затем повернулся к Глену с хитрой улыбкой. — И что же должно произойти теперь?

— Произойти? — Глен вскинул брови.

— Ну да. Вот для чего я втащил тебя сюда. Я сказал Франни: «Сначала я хорошенько напою его, а затем выведаю, что у него на уме». Она согласилась со мной.

Глен улыбнулся:

— На дне бутылки с вином нет кофейной гущи.

— Да, но Франни рассказала мне, кем ты был раньше. Социологом. Изучение взаимодействий групп. Так что выскажи свое ученое мнение.

— Сначала центик, о жаждущий светоча знания!

— Какой там центик, старина! Завтра я поведу тебя в Первый Национальный банк Боулдера и дам сразу миллион долларов. Как насчет этого?

— Серьезно, Стью, — что ты хочешь узнать?

— То же, что хочет знать тот немой парень Андрос, я полагаю. Что должно произойти дальше. Я не знаю, как это точнее выразить.

— Будет общество, — медленно сказал Глен. — Какого типа? В настоящее время трудно предугадать. Сейчас здесь уже собралось почти четыреста человек. Судя по тому, как они прибывали до этого — с каждым днем все больше, к первому сентября нас будет тысячи полторы. Четыре тысячи пятьсот к первому октября и, возможно, не менее восьми тысяч к тому времени, когда в ноябре начнет срываться снег и засыпет дороги. Запиши это как предсказание номер один.

К удивлению Глена Стью действительно извлек из заднего кармана брюк записную книжку и набросал только что услышанное.

— Мне трудно поверить, — сказал он. — Мы прошли всю страну и не встретили даже пресловутой сотни.

— Да, но они приходят, не правда ли?

— Да… по крохам.

— Как? — переспросил с улыбкой Глен.

— По крохам. Моя мать так говаривала. Тебе не нравится, как говорила моя мама?

— Никогда не наступит тот день, когда я настолько потеряю уважение к собственной персоне, что смогу сказать гадость о матери из Техаса, Стюарт.

— Они прибывают, это верно. У Ральфа на связи сейчас пять или шесть групп, а это значит, что к концу недели нас будет около пятисот человек.