Худей! (др. перевод)

Вилли, Хейди и Линда Халлеки тоже оказались там в тот день, за два дня до того, как Вилли сбил машиной, убил старую цыганку, менее чем в четверти мили отсюда. Халлеки пообедали на воздухе и сидели в ожидании веселого представления. Многие из пришедших на луг остались тут как раз по этой причине, о чем, конечно, знали и цыгане.

Линда поднялась, почистила руками свою попку, затянутую в Левис и, словно во сне, направилась к парню, жонглирующему булавами.

— Линда, останься! — нервно сказала Хейди. Ее рука потянулась к вороту свитера, и она стала теребить его, как часто делала, когда была расстроена. Халлек был уверен, что она даже не замечает этого.

— Почему, мам? Это же праздник… Мне так кажется.

— Это же цыгане, — возразила Хейди. — Держись от них подальше. Они все помешанные.

Линда задумчиво посмотрела на мать, потом на отца. Вилли пожал плечами.

Улыбающаяся молодая девушка почти призрачной красоты легко соскочила с подножки автофургона, держа в руках мольберт. Она установила его. Халлек подумал: «Сейчас она продемонстрирует плохие пейзажи или портреты Президента Кеннеди». Но вместо рисунка она поставила на мольберт мишень. Кто-то из фургона бросил ей рогатку.

— Джина! — крикнул парень с булавами. Он широко улыбнулся, и оказалось, что у него не хватает нескольких передних зубов. Линда резко села. Ее понятие мужской красоты сформировало кабельное телевидение. В данный момент вся привлекательность молодого цыгана оказалась подпорченной. Хейди перестала теребить ворот свитера.

Девушка перебросила рогатку парню. Он уронил одну из булав и вместо нее стал жонглировать рогаткой. Халлек вспомнил свои прежние мысли: «Это, должно быть, почти невозможно». Парень перебросил рогатку несколько раз, а потом бросил ее девушке обратно и умудрился как-то поднять упавшую булаву, одновременно подбрасывая и остальные. Послышались первые жидкие аплодисменты. Некоторые из горожан улыбались, Вилли в их числе, но большинство глядело на цыган с опаской.

Девушка отошла от мишени на мольберте, вынула из нагрудного кармана несколько стальных шариков от подшипника и быстро выстрелила в мишень три раза подряд. Плоп, плоп, плоп. Все три прямо в яблочко. Вскоре ее уже окружили мальчишки (там даже оказалось несколько девочек). Подростки просили дать им попробовать. Джина выстроила их в очередь, организовав все быстро и деловито, как в яслях. Два подростка примерно одного с Линдой возраста вынырнули из прицепного вагончика и стали подбирать в траве использованные боеприпасы. Они были похожи на две горошины из одного стручка — очевидно, близнецы. Один носил золотой обруч — сережку в левом ухе, его брат — в правом. «Как их различает мать?» — подумал Вилли.

Никто ничего не продавал. Достаточно осторожно, вполне очевидно, никто ничем не торговал. Тем не менее вскоре появилась полицейская машина, из которой вышли два полицейских. Один из них был Хопли, шеф полиции, почти привлекательной грубости мужчина лет сорока. Оживление стихло. Некоторые мамаши воспользовались передышкой, чтобы вырвать из плена своих очаровательных детишек и оттащить их подальше. Некоторые из старших запротестовали, а несколько более младших, как заметил Халлек, расплакались.

Хопли заговорил с жонглером (его булавы, весело раскрашенные в красные и синие линии, сейчас лежали в траве у его ног) и с цыганом постарше. Тот цыган, что постарше, что-то сказал полицейскому. Хопли покачал головой. Потом заговорил и начал жестикулировать жонглер. Он подходил ближе и ближе к патрульному, сопровождавшему Хопли. Эта сцена что-то напоминала Халлеку. Через мгновение он понял, что именно. Это напоминало бейсбол, когда игроки спорят с судьей. Старший в комбинезоне потянул жонглера за рукав, оттаскивая его. Впечатления еще усилились: менеджер старается удержать молодых спортсменов от предупреждения… Парень снова заговорил. Хопли опять покачал головой. Парень стал кричать, но ветер дул не в ту сторону, и Вилли слышал только звуки, а не слова.

— Что там происходит, мам? — спросила Линда, откровенно завороженная.

— Ничего особенного, дорогая, — ответила Хейди и сразу нашла себе занятие, упаковывая вещи. — Ты не хочешь перекусить?

— Нет, спасибо. Что происходит, папочка?

Мгновение на кончике его языка трепетала фраза: «Ты наблюдаешь классическую сцену. Она называется „Изгнание Нежелательных“.» Но Хейди пристально смотрела на него, ее рот был сжат, и она явно давала понять, что сейчас не время для неуместного легкомыслия.

— Ничего особенного, — сказал он, — небольшое разногласие.

По правде «ничего особенного» и было правдой. Не спускались с привязи собаки, никаких размахиваний дубинками, ни «черных марий», подъезжавших к опушке. Почти театральным жестом возмущения жонглер сбросил руку старшего товарища и снова принялся жонглировать. Однако злость подгадила его рефлексы, и теперь это оказалось жалкое представление. Две булавы упали на землю почти одновременно. Одна ударила его по ноге, а кто-то из ребятишек засмеялся.

Напарник Хопли нетерпеливо пошел вперед. Хопли нисколько не выведенный из равновесия, придержал его так же как старший цыган придержал жонглера, а потом Хопли прислонился к сосне, засунув большие пальцы обеих рук за широкий пояс. Он сказал что-то другому копу, и тот вытащил из кармана записную книжечку, послюнявив палец, полистал книжечку, направился к ближайшей машине — переделанному из катафалка Кадиллаку начала шестидесятых и начал с преувеличенной тщательностью записывать номер. Закончив, он перешел к микроавтобусу — фольксвагену.

Старший цыган в комбинезоне подошел к Хопли и стал убежденно что-то доказывать. Хопли пожал плечами и отвернулся.

Патрульный перешел к старому седану Форда. Цыган, оставив Хопли, подошел ко второму полицейскому и горячо заговорил, размахивая руками. Вилли Халлек потерял к этой сцене тот малый интерес, что заставил его сначала следить за происходящим. Цыгане, совершившие ошибку, остановившись в Фэрвью по дороге из Ниоткуда в Никуда, перестали его интересовать.

Жонглер, резко повернувшись, пошел к микроавтобусу, оставив булавы валяться на траве (микроавтобус стоял сразу за грузовиком с нарисованными козерогом и цыганкой). Старший цыган нагнулся поднять булавы, не переставая убеждать Хопли. Хопли снова пожал плечами, и хотя Вилли Халлек никоим образом не владел телепатией, он знал, что Хопли наслаждается происходящим. Для Вилли это было несомненно, как и то, что у Хейди с Линдой за ужином не будет аппетита.

Молодая женщина, стрелявшая шариками в мишень, пыталась заговорить с жонглером, но он сердито отмахнулся и зашел в микроавтобус. Мгновение девушка смотрела на старшего цыгана, чьи руки были заняты булавами, потом пошла в автобус. Халлек мог выбросить из головы остальных, но ее не мог не замечать. Ее волосы были длинными и от природы курчавились. Ничто их не сдерживало. Волосы ниспадали ей на лопатки черным, почти варварским потоком. Блуза и простая юбка в складку произошли из дешевого магазина, но тело выглядело так же экзотически, как у редкой кошки — пантеры, снежного леопарда. Когда она поднималась в фургон, складка ее юбки на миг раздвинулась, и Вилли увидел, изящное очертание ее бедра. В этот момент он страстно возжелал ее, увидел себя на ней в самый черный час ночи. Такое желание показалось ему очень древним. Взглянув на Хейди, Вилли увидел, как плотно сжаты ее губы (они аж побелели), а глаза стали напоминать тусклые монеты. Она не заметила взгляда мужа, но видела разрез той юбки, видела, что приоткрыл он, и прекрасно все поняла.

Коп с блокнотом наблюдал, пока девушка не скрылась, потом закрыл блокнот, положил его в карман и присоединился к Хопли. Цыганки созывали своих детей обратно к каравану. Старший цыган с охапкой булав снова подошел к Хопли и что-то сказал. Хопли покачал головой с выражением окончательной непреклонности. Этим все и кончилось.

Вторая патрульная машина Фэрвью подрулила к опушке. На ней лениво вращалась мигалка. Старший цыган взглянул на нее, потом оглядел луг Фэрвью с детской площадкой, набитой дорогостоящим оборудованием, и концертной открытой эстрадой. Ленточки все еще качались на молодых побегах деревьев — остатки пасхальных забав прошлого воскресенья.