Страница 18 из 18
— За**ись ты со своим чувством юмора, — яростно сказал другой таможенник; этот тон был знаком Эдди. Такой тон делался у него самого, когда ему случалось полночи на холоду прождать сбытчика, а тот так и не появлялся. Потому что эти мужики тоже были наркашами. Единственная разница заключалась в том, что для них наркотой были такие, как он и Генри.
— А как насчет дырки у тебя в пузе? Она-то у тебя откуда, Эдди? А? — третий таможенник показывал на то место, куда Эдди ткнул себя ножом. Кровь, наконец, унялась, но там еще был темно-красный застывший пузырек, который, казалось, лопнет сразу же — только тронь.
Эдди показал на красный след от клейкой ленты.
— Чешется, — сказал он. Это была правда. — Я в самолете заснул — если не верите мне, спросите стюардессу…
— Чего бы это мы тебе не верили, Эдди?
— Не знаю, — сказал Эдди. — Много вы видели контрабандистов, которые дрыхнут, когда везут товар? — Он секунду помолчал, чтобы они могли задуматься об этом, потом вытянул вперед руки. Некоторые ногти были обгрызаны, другие — обломаны. Он когда-то сделал открытие: в подходняке любимым лакомством вдруг становятся собственные ногти. — Я все время старался сдерживаться, не чесаться, но, как видно, пока спал, здорово разодрался.
— Или пока торчал. Это может быть след укола. — Эдди было ясно, что ни один из них так не думает. Если ширнуться так близко к солнечному сплетению (а оно для нервной системы — что панель управления), то больше тебе уже никогда не придется ширяться.
— Дайте передохнуть, — сказал Эдди. — Вы ко мне так близко придвинулись, что я уж думал — взасос целовать меня собрались. Не торчал я, и вы это знаете.
На лице третьего таможенника выразилось отвращение.
— Для невинного ягненочка, Эдди, ты что-то уж очень много знаешь про наркоту.
— Чего я не набрался из «Майами Вайс», то прочел в «Ридерз Дайджест». А теперь скажите мне правду — сколько раз мы еще будем в этом копаться?
Четвертый таможенник показал ему маленький пластиковый пакетик. В нем было несколько волоконец.
— Это — волокна. Мы их отправим в лабораторию, они нам подтвердят, но мы и так знаем, от чего они. Это волокна лейкопластыря.
— Я перед уходом из отеля не успел принять душ, — в четвертый раз сказал Эдди. — Я лежал у бассейна, загорал. Пытался избавиться от этой сыпи. От аллергической сыпи. И заснул. Мне еще чертовски повезло, что я вообще успел на самолет. Пришлось бежать, как угорелому. А был ветер. И откуда я знаю, что у меня прилипло к коже, а что — нет.
Еще один таможенник протянул к Эдди руку и провел пальцем по коже левой руки, на три дюйма вверх от локтевого сгиба.
— И это — не следы уколов.
Эдди оттолкнул его руку.
— Москиты покусали, говорил же я вам. Почти что зажили. Да что вы, елки-палки, сами не видите, что ли?
Они видели. Это дело было задумано далеко не вдруг. Эдди уже месяц, как перестал ширяться в руку. Генри был на это не способен, и в этом заключалась одна из причин, почему послали Эдди, почему пришлось послать Эдди. Когда он уже никак не мог терпеть, он задвигался высоко-высоко в левое бедро, где к коже ноги прилегало левое яичко… так, как он сделал в ту ночь, когда смугловатый гаденыш наконец принес ему приличную наркоту. Большей же частью Эдди только нюхал, а Генри этого теперь было мало. Это вызывало чувства, которым Эдди не мог дать точного определения… смесь гордости и стыда. Если они посмотрят там, если они отодвинут яички, у него могут возникнуть серьезные проблемы. Анализ крови мог бы стать причиной еще более серьезных проблем, но этого они не могут потребовать, не имея хоть каких-нибудь доказательств — а доказательств-то у них как раз и нет. Никаких. Они все знают, но ничего не могут доказать. Хотеть не вредно, как сказала бы его любимая старушка-мать.
— Москиты покусали.
— Да.
— А красная полоса — аллергия.
— Да. Она у меня уже была, когда я летал на Багамы, только не такая сильная.
— Она у него уже была, когда он летал туда, — сказал один из таможенников другому.
— Ага, — ответил тот. — Ты в это веришь?
— А как же!
— Ты и в Санта-Клауса веришь?
— А как же! Я, когда еще пацаном был, с ним один раз даже сфотографировался. — Он посмотрел на Эдди. — Эдди, а у тебя есть фотка этой знаменитой красной полосочки до того, как ты съездил на Багамы?
Эдди ничего не ответил.
— Если ты в порядке, почему бы тебе не согласиться на анализ крови? — Это сказал первый таможенник, с сигаретой в углу рта. Она скурилась уже почти до самого фильтра.
Эдди вдруг разозлился — до белого каления. Он прислушался к тому, что было внутри.
«Валяй», — сразу же ответил голос, и Эдди почувствовал нечто большее, чем согласие, он ощутил что-то вроде окончательного одобрения. От этого он почувствовал себя так же, как в детстве, когда Генри обнимал его, взъерошивал ему волосы, хлопал его по плечу и говорил: «Ты молоток, парень, ты только не задавайся, но ты молоток».
— Вы же знаете, что я в порядке. — Он резко встал — так резко, что они попятились. Он взглянул на курильщика, стоявшего к нему ближе всех. — И вот что я тебе скажу, детка, если не уберешь от моего лица этот гвоздь от гроба, я его щас у тебя вышибу.
Таможенник отшатнулся.
— Вы уже вычерпали до дна бак под унитазом в самолетном сортире. Едрена вошь, вы за это время могли в нем три раза все перебрать. Вы перерыли все мои вещи. Я нагнулся и позволил одному из вас засунуть мне в задницу самый длинный в мире палец. Да если проверка простаты — это медосмотр, так это было е**ное сафари. Я вниз глянуть боялся, думал, увижу, как ноготь этого мужика у меня из хера торчит.
Он обвел их злым взглядом.
— В жопе у меня вы побывали, в вещах моих покопались, я тут сижу в одних трусах, а вы себе покуриваете да дым мне в морду пускаете. Анализа крови вам захотелось? Ладушки. Давайте сюда кого-нибудь, кто будет брать анализ.
Они зашушукались. Начали переглядываться. Удивились. Забеспокоились.
— Но если вы хотите взять у меня анализы без постановления суда, — продолжал Эдди, — то пускай тот, кто будет брать, захватит побольше шприцов и флакончиков, потому что будь я проклят, если стану отдуваться один. Я требую, чтобы сюда пришел представитель федеральной полиции, и я требую, чтобы каждый из вас сдал те же гадские анализы, что и я, и чтобы на каждом флакончике были написаны ваши фамилии и номера удостоверений личности, и я требую, чтобы они были переданы этому представителю на хранение. И на что бы вы ни делали анализ мне — на кокаин, героин, беньки[[4] ], да на что хотите — я требую, чтобы те же самые анализы делали и с вашими образцами. А потом чтобы результаты передали моему адвокату.
— Это ж надо, твоему адвокату, — воскликнул один из них. — Со всеми вами, засранцами, всегда этим кончается, правда, Эдди? Вы будете иметь дело с моим адвокатом. Я на вас моего адвоката напущу. Мне от этой хреновни блевать хочется.
— Собственно говоря, в данный момент адвоката у меня нет, — сказал Эдди, и это была правда. — Я не думал, что мне понадобится адвокат. Но вы меня заставили передумать. Вы ничего не нашли, потому что у меня и нет ничего, но ведь рок-н-ролл никогда не кончается, так? Хотите, значит, чтобы я плясал под вашу дудку? Отлично. Буду плясать. Только не один. Вам, мужики, тоже придется плясать.
Наступило тяжелое, напряженное молчание.
— Мистер Дийн, я хочу вас попросить, снимите, пожалуйста, трусы еще раз, — сказал один из них. Этот был старше остальных. Этот, судя по виду, был их начальником. Эдди подумал, что, может быть — не точно, но может быть — этот, наконец, догадался, где могут быть свежие следы. До сих пор они там не смотрели. Руки, плечи, ноги… но не там. Слишком они были уверены, что дело в шляпе.
— Мне надоело снимать трусы, спускать трусы, жрать дерьмо, — сказал Эдди. — Хватит. Позовите сюда, кого следует, и будем делать всем анализ крови — или я ухожу. Ну? Что вы предпочитаете?
4
Беньки — бензедрин.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.