Страница 9 из 9
— Нет, — сказал он тихо. — Этого я не надену. На этом все и закончится, мальчик. Только через мой труп.
— Вспомните, что стало с Эйхманном, — серьезно сказал Тодд. — Он был просто пожилой человек, вне политики. Разве не так вы говорили? Кроме того, я копил деньги всю осень. Она стоит больше восьмидесяти баксов вместе с сапогами. И в 1944 вы же носили ее без возражений.
— Маленький ублюдок! — Дуссандер занес кулак над головой Тодда. Тот даже не уклонился. Он стоял твердо, с сияющими глазами.
— Ну, — сказал он тихо. — Ударьте меня. Вы уже раз меня тронули.
Дуссандер опустил руку. Его губы дрожали.
— Ты — исчадие ада, — пробормотал старик.
— Надевайте, — предложил Тодд тоном приказа.
Руки Дуссандера потянулись к поясу халата, но помедлили. Глаза, покорные и умоляющие, смотрели в глаза Тодда.
— Пожалуйста, — сказал он, — я старый человек. Не надо больше.
Тодд медленно, но убедительно покачал головой. Глаза все еще сияли. Ему нравилось, когда Дуссандер просил. Просил так, как когда-то, наверное, просили и его самого. Узники в Патине.
Дуссандер сбросил халат на пол и стоял голый, если не считать шлепанцев и трусов. У него была впалая грудь и слегка отвислый живот. Руки были дряблые, как у старика. Но форма, думал Тодд, должна все изменить.
Медленно Дуссандер достал из коробки гимнастерку и начал натягивать.
Через десять минут он стоял полностью одетый в форму СС. Кепка слегка набок, плечи обвисали, но нашивки с черепами были ясно видны. Во всем облике Дуссандера проступало мрачное достоинство — по крайней мере в глазах Тодда, — которое раньше не бросалось в глаза. И все же, несмотря на неуклюжесть и косолапость старика, Тодду было приятно. Впервые Дуссандер выглядел, по мнению Тодда, должным образом. Старше — да. Подавленно — конечно. Но снова в форме. Не тот старик, что годами просиживал вечера перед черно-белым телевизором с фольгой на антенне, глядя на Лоуренса Уилка, а настоящий Курт Дуссандер — кровавый изверг Патина.
Сам же Дуссандер чувствовал отвращение, неудобство… и едва ощутимое подступающее облегчение. Он слегка презирал такое ощущение, понимая, что это верный признак превосходства мальчишки. Он был пленником, и после каждого очередного унижения, после такого вот переодевания, власть мальчишки над ним возрастала. И все-таки ему и впрямь стало легче. Ведь это всего лишь тряпка, пуговицы и нашивки… маскарадный костюм. Ширинка на молнии, хотя должна быть на пуговицах. Нашивки были не те, покрой мешковат, а сапоги — из дешевого кожзаменителя. В конце концов это всего-навсего игрушечная униформа, она не могла его убить, так? Нет, она…
— Поправьте кепку! — громко сказал Тодд.
Дуссандер непонимающе посмотрел на него.
— Поправьте кепку, солдат!
Дуссандер повиновался, машинально придав кепке высокомерный наклон, характерный для оберлейтенантов, — как ни печально, форма-то была оберлейтенантской.
— Поставьте ноги вместе!
Он опять повиновался, сдвинул ноги, щелкнув каблуками, не задумываясь, привычным движением, словно вместе с халатом сбросил все эти годы.
— Ахтунг! Внимание.
Дуссандер резко выпрямился, и на секунду Тодд испугался — действительно испугался. Испугался, как ученик колдуна, который сумел оживить щетки, но которому не хватило умения остановить их. Старик, живущий на пенсию, пропал. Остался Дуссандер.
Потом страх сменился чувством превосходства.
— Кру-гом!
Дуссандер четко повернулся, забыв и про виски, и про мучения последних трех месяцев. Еще раз щелкнули каблуки, когда он повернулся лицом к заляпанной жиром плите. За ней он увидел пыльный плац военной академии, где проходил солдатскую науку.
— Кру-гом!
Он повернулся опять, но на этот раз выполнил команду не так четко, слегка потеряв равновесие. Когда-то он получил за это десять неудов и удар палкой в живот, да такой, что перехватило дыхание. Про себя он слегка усмехнулся. Мальчик не знал всех хитростей. Не знал.
— Шагом, марш! — скомандовал Тодд. Глаза его жарко блестели.
Плечи Дуссандера опять поникли, и он снова качнулся вперед:
— Нет, пожалуйста, — попросил он.
— Шагом, марш! Марш, я сказал!
Со сдавленным вздохом Дуссандер начал семенить по выцветшему линолеуму кухни. Он повернул направо, обходя стол, снова направо, подошел к стене. Лицо его, слегка приподнятое, было бесстрастным. Ноги высоко поднимались, потом чеканили шаг, и от этих шагов в буфете звенела посуда. Руки вырисовывали короткие полукружья.
Образ шагающих щеток снова возник перед Тоддом, вернув страх. Вдруг до него дошло, что он не хотел, чтобы Дуссандеру было хоть чуточку приятно, и что, наверное, хотел только, чтобы Дуссандер выглядел смешным, а не достоверным. Но почему-то, несмотря на возраст и дешевую кухонную обстановку, он был совсем не смешон. Он был страшен. Впервые тела, сваленные в кучи, и крематории вдруг перестали быть абстрактными для Тодда. Вывернутые руки, ноги, торсы с фотографий, неестественно белые под холодными дождями Германии, уже не напоминали антураж фильмов ужасов, свалку из манекенов, позаимствованных из универмага, которую потом рабочие растащат по местам. Они стали реальным фактом, колоссальным, необъяснимым и ужасным. На секунду ему показалось, что он даже чувствует легкий, слегка отдающий дымом, запах разложения.
Страх обуял его.
— Стой! — закричал он.
Дуссандер продолжал шагать с отсутствующим, ничего не выражающим взглядом. Он держал голову еще выше, напрягая жилы на шее и надменно задрав подбородок. Острый нос резко выдавался вперед.
Тодд почувствовал пот под мышками.
— Хальт! — закричал он.
Дуссандер остановился: сначала правая нога, потом левая с оглушительным щелчком. Секунду его лицо оставалось бесстрастным, как у робота, потом стало смущенным. За смущением последовало поражение. Он как-то весь обмяк.
Тодд вздохнул с облегчением, и вдруг обозлился на самого себя. «В конце концов, кто командует?» Затем самообладание вернулось: «Я командую, я».
Дуссандер стоял молча, опустив голову.
— Теперь можете снять, — великодушно объявил Тодд… и не мог не задуматься, а захочет ли он снова, чтобы Дуссандер надел эту форму. Хоть на несколько секунд…
7
Январь 1975 г.
Тодд вышел из школы, когда уже прозвенел последний звонок. Сел на велосипед и поехал в парк. Там он нашел пустую скамейку, поставил велосипед на подставку и достал из кармана табель. Огляделся вокруг, нет ли кого поблизости, но в обозримом пространстве была только парочка школьников, целующихся у пруда, и два пьяницы, передающих друг другу бумажный пакет. «Мерзкие алкаши», — подумал он, но не они были причиной его раздражения. Он открыл табель.
Английский — 3, История Америки — 3, естествознание — 3, «Общество и ты» — 4, начальный курс французского — 2, начала алгебры — 2.
Он смотрел на оценки, не веря своим глазам. Предполагал, что оценки будут не очень, но это была просто катастрофа.
«А может, это и к лучшему, — сказал вдруг внутренний голос. — Может быть, ты сделал это специально, потому что половина тебя уже хочет с этим покончить. Уже пора прекратить. Пока не случилось что-то ужасное.»
Тодд тут же отмел эту мысль. Ничего ужасного не случится. Дуссандер у него в руках. Полностью под контролем. Старик думает, что у одного из друзей Тодда есть письмо, но он не знает, у кого именно. Если с Тоддом что-нибудь случится — что-нибудь — письмо попадет в полицию. Когда-то он считал, что Дуссандер попытался бы что-то предпринять. Но он уже слишком стар, чтобы бегать, даже с высокого старта.
— Он полностью под контролем, черт побери, — прошептал Тодд и топнул ногой так, что напряглись все мышцы. Говорить с самим собой — плохой знак, сумасшедшие разговаривают сами с собой. Эта привычка у него появилась в последние полтора месяца, и похоже, останется надолго. Из-за этой привычки кое-кто на него начал странно поглядывать. Учителя, например, а этот олух Берни Эверсон подошел и прямо спросил, не поехала ли у него крыша. Тодд чуть было не дал ему по морде, но эти штуки — драки, потасовки, мордобой — не лучший метод. Такие штуки всегда выставляют тебя не в лучшем свете. Разговаривать с самим собой плохо, это ясно, но…
Конец ознакомительного фрагмента.