Последний пожар

– Зэк женится, – твердили поселковые кумушки, стоя у киоска с красочной вывеской, на которой осталось три буквы, четвёртую – сорвало ветром – «Л.ся».

– Кто за такого бандюгу пойдёт?

– Нашлась дурёха, – проговорила бледная остроносая женщина, кивнув в сторону киоска.

– Люська Теребцова?

– Она в Томске. В культпросветучилище учится.

– Слезами будет умываться. Такая маленькая, тоненькая – ну, вылитая балеринка.

– Ей бы в куклы играться, – озабоченно сказала пожилая библиотекарь.

– Вчера Половникова измордовал у клуба.

– Ему-то стоило. Десятницу Уленькину оговорил. За трепотню и получил.

– Кто ж за неё вступится? Сиротка. Отец на охоте угорел в зимовье, а мать замёрзла пьяная.

– Сам. Клейма негде ставить. Одно слово – зэк.

– За что ж он?

– Не знаешь, Танька, разве? Суд был в райцентре не так давно. Дело было в Центральном. Напали на мальчонку два сыночка – директора леспромхоза и парторга. Зэк вступился. Они с велосипедными цепками и кастетами. Деньги требовали с пацана. Он мимо шел из столовой. Стал убеждать, а эти обозвали вербованным, начали цепками махаться. Вот и судили его.

– За что?

– Зэк чего-то им поломал. То ли рёбра, то ли руки. Писали в газете.

– Брехня это. Парень ток с армии пришел. Комсомолец. Звено валочно-трелёвочное организовал. Фамилия у него редкая.

– Ага. Весь посёлок в страхе держит. Моему зубы посчитал, собака.

– Ну, правильно, Танюшка, ты после каждой получки в тёмных очках сучки рубила. Хорошо, что деньги перестали платить.

– Хоть бы детские выдали что ли. Парнишке надо в школу сдавать на обед, а где взять? Доруководились. …Теребцов ток продукты в долг даёт, а деньги не занимает.

Посёлок Ягодное гудел.

«У нас, доча, всё должно быть на уровне. С размахом», – говорил бывший мастер верхнего участка Белояровского леспромхоза, владелец трёх комков Антон Иванович Теребцов, стуча по длинному свадебному столу концом вилки. Доча улыбалась коралловым ротиком, зорко следила, как молодой муж прицеливается к бокалу с пивом.

– Поставь, – больно ущипнула мужа за руку крохотными пальчиками с матовыми ноготками.

– Ну, ты, чо? Это же пиво, – сверкнув жёлтым зубами, улыбнулся жених. Рваный шрам на высоком лбу проступил так отчётливо, что даже видны следы от швов.

– Тебе Выдрин водки налил.

Были подарки, были крики «горько!»

Уставшие от еды и питья, гости разбредались по квартирам в брусовых и в сборно-щитовых домах. У палисадника собственного дома Теребцовых у кустов смородины стояли Зэк и Люся. Обнимая за плечики девочку-жену, молодой прикладывал снег к разбитой губе.

– Никогда не делай так, – капризно проговорила девушка. – Ты очень грубо меня поцеловал. Кто я тебе?

Он был счастлив? Он был счастлив.

Новая квартира, новая мебель, новая жизнь. У него были сбережения. Подрабатывал кочегаром в котельной. Просил тестя ничего не покупать, говоря, что поедет в Томск и привёзет всё, что надо. Не успел.

– Завтра поедем, купим «газельку», мебель привезём. С леспромхозом завязывай. Еще год, а потом закроют. Будешь товар возить. Магазин присмотрел в райцентре орсовский. Пока тут поживёте, а потом переберемся в Томск. Тут никакого размаха, зятёк. Хорошо жить стало. Ты прищучь Телегина. Задолжал с лета. Корову сдал, а должок не тащит. Васька Силкин орехи продал, ягоду заготавливал, грибы сушил, а про долг молчит. Напомни дружкам. Не забудь проценты. Чо выколотишь, всё ваше с Люськой.

Из бригады Зэк не ушел. За автомобилем не поехал. Теребцов сам съездил. Гарнитуры расставляли папа с дочкой. А его бригада по просьбе мастера работала в выходные, так как план квартальный висел на волоске. Вечерами уходил в мастерскую. С Лешкой Выдриным варили мачту для телевизионной антенны.

Мачту ставили трелёвочником. Помогала бригада.

– Наша Останкинская, – сказал Васька Силкин. – Никто не догадался…

– Хоккей будем смотреть, – радостно говорил соседский мужичок, торгующий самогоном.

– Сивухи своей прихвати, – проталкивая антенный кабель в отверстие в раме окна, проговорил Витька Мальцев.

Не успели налить по второй. Стукнула дверь в сенях. Люся в белой шубке, в высоких голубых сапожках, в норковой шапке походила на сказочную снегурочку.

– Новости! Ети вашу… – пронзительно закричала хозяйка.

– Ты только посмотри, Люся. – Виноватым голосом начал хозяин и смолк, натолкнувшись на удивлённый взгляд Семёна Телегина – чокеровщика и обрубщика сучьев.

– Шалман тут устроил мне! Ещё и хрусталь вытащил. Я для кого ковры стелила? Для твоих мазуриков, провонявших мазутом?

Люся вырвала штепсель из розетки. Экран телевизора погас. Парни встали из-за стола, понурив головы, потянулись на кухню обуваться. На бригадира не смотрели.

– Постойте, мужики, – загорячился Зэк.

– Пусть чешут в столовую. Дай им бутылку палёнки, – брезгливо говорила Люся, бросившая училище и мечту стать балериной. – Заберите тушонку.

– Пока, Зэк. Не бери в голову, – пытались успокоить бригадира парни.

– Что это за Зэк? У него имени будто нет? – вскинулась Люся. – Виктор Иванович Закомалдин. Чтоб я больше не слышала этого прозвища. Нашли погоняло комсомольцу и передовику.

– Ты чо, Люсь? Свои ребята, – невесело говорил хозяин, пытаясь обнять женушку, но, получив сильный удар в живот, побледнел.

Дверь оказалась закрытой. Виктор постучал. Выждав несколько минут, постучал сильней.

– Кто? – донесся недовольный голос жены.

– Я. – Радостно проговорил Зэк.

Виктор снимал куртку. Удар пришелся в глаз. Он смотрел на изломанные злобой губы жены.

– Ты, почему ушел? Печь не затопил. Поросят не кормил. Так не пойдёт. А деньги принёс? Тебе папа сказал, чтобы ты собрал долги со своих алкашей.

– Ты… это самое, Люсь. Что с тобой? Ты же видела, какую мачту поставили. Деньги я не давал никому. Мне никто ничего не должен. Поросят я кормил. Печка полна дров. Только спичку поднести. Чего ты рассердилась, моя глупенькая…

– Не трогай меня! – Закричала Люся, бросаясь в зал, обрывая портьеры и сбрасывая со стола посуду.

«Что это с ней? – удивился Виктор, затапливая печь. – Напели подружки чего? Или папаша инструктировал. Глаз-то завтра будет «светить». Интересное дело».

– Не заходи сюда, – раздался голос из спальни. – Телевизор не включай. Мне мешает спать. А тебе рано вставать. Поедешь с отцом за товаром в Томск. Не забудь документы на подзеркальнике.

– Ты чо, Люсь, мы не пили. Просто поболтали. Я – не пил, – он оправдывался, как школьник. Ему стало противно и тоскливо.

– За что б ты пил? Полгода без зарплаты. На мои деньги живёшь. Муж – объелся груш. Говорили – крутой, крутой, а у самого один костюм да унты стоптанные. Может, были у тебя деньги, но ты их не обменял, они пропали. Сообразить не мог? Передовик.

Свечерело быстро.

Закомалдин споткнулся. Ружейный ремень зацепился за сук. Хотел остановиться, чтобы вытряхнуть снег из валенок, но только вздохнул, уходя всё дальше от посёлка. Дважды пересёк Берестянку, истоптал перину на льду Светлого озера. Устал продираться сквозь чащобы. «Надо тебе вернуться, Зэк. Дома тепло. Пахнет жареными котлетами и борщом. Погорячились».

Наверно, у всех таким получается медовый месяц. Куда что делось? Люся была другой. На покосе летом ремонтировал её старенькие туфли. Варили уху. Строили землянку, чтобы спасаться от непогоды под надёжной защитой. Косили и ворошили сено, купались в озерке, ставили сети и спали под пологом, вглядываясь в россыпи звёзд. Как она смеялась, как умело стирала его рубаху и своё выцветшее платье. Теперь она улыбается только тогда, когда считает выручку.