Страница 14 из 16
Истовая янсенистка, Мари-Анн Ромм отличалась глубокой набожностью и благочестием. «Она слепо верит всем тем, кто носит сутану»[179], – замечает Миет о бабушке в одном из писем, а в другом сообщает: «Подобно кюре, она думает, что спасение обретут только католики»[180]. Неудивительно, что мадам Ромм была весьма недовольна, когда Николя-Шарль взял себе в жены протестантку, богатую и красивую вдову капитана морского судна, и «объявила сыну, что никогда не примет у себя его жену»[181].
Весь ритм жизни в доме, по словам Миет, определялся неизменным порядком богослужений:
Бьет восемь. Время молиться. Мы становимся на колени перед старым камином, над которым находится огромное изображение Христа, вселяющее страх. Пронзительные голоса повторяют со мною литании святым. Быть может, этот концерт приятен Богу, но ухо не радует. Молитва закончена, все идут спать[182].
Посещение мессы было столь же обязательно. Не случайно Ромм отмечал, что даже в период наибольшего обострения болезни, когда он и из комнаты не мог выйти без поводыря, единственное, ради чего ему приходилось покидать дом, была служба в церкви. Причем мадам Ромм, жалуется Миет, предпочитает утреннюю проповедь, когда часовня «заполнена одними лишь старыми святошами»[183].
Янсенизм предписывал верующим строго аскетический образ существования, поэтому мадам Ромм не одобряла светские развлечения. Она «терпеть не могла», когда Миет читала что-либо помимо Евангелия[184], да и сама старалась бежать искусов светской жизни. Так, она (к огорчению Миет) не слишком охотно принимала у себя мадам де Фонтэн, умевшую вести легкую, приятную беседу, и предпочитала ей компанию своей ближайшей подруги мадам Манде, о которой Миет отзывалась так:
Эта старая святоша говорит лишь о том, что ела, о ценах на яйца, о плохом поведении слуг и о кулинарных способностях своей дочери. Похваставшись по очереди всеми своими детьми, она начинает критиковать соседей. Затем переходит к обсуждению недостатков всех на свете, и все это исключительно от доброжелательности[185].
А вот еще одна изображенная Миет картинка в лицах: мать Жильбера Ромма посещает мадам де Фретта, жену владельца замка Ширак поблизости от Жимо:
Мадам де Фретта очень набожна. В этом она полностью соответствует мадам Ромм. Весь их разговор был о священниках, проповедях и недостатке благочестия у молодежи. Это был какой-то непрерывный поток евангелической морали. <…> Я зевала, прикрываясь веером[186].
В такой же обстановке, очевидно, прошло и детство Жильбера Ромма. Но если бойкая и веселая Миет бывала у бабушки наездами, а значительную часть времени находилась в доме родителей, отнюдь не чуждых радостям земной жизни, то Жильбер, заточенный из-за недуга в четырех стенах, другой жизни просто не знал. Очевидно, именно такому воспитанию, наряду с болезнью, он и был обязан своим меланхолическим, замкнутым характером, а также прочной привычкой к аскетизму, который во время Революции будет признан республиканской добродетелью.
Впрочем, если бы, говоря о мадам Ромм, мы здесь поставили точку, портрет получился бы далеко не полным, написанным, пожалуй, излишне темной краской. Эта женщина отнюдь не была такой сухой святошей, как может показаться при знакомстве с принятым в ее доме порядком. «Ты очень жалеешь меня за то, что я провожу свою юность со старухой, которая только и знает, что молится да читает морали, – пишет Миет кузине. – Общество мадам Ромм не столь утомительно, как ты себе представляешь. Она обладает чувством юмора, может посмеяться острому словцу, пошутить не без изящества и не против, когда ей отвечают тем же. Суровая ко всем остальным, она совсем другая по отношению ко мне. Меня она балует»[187].
Нельзя также не отметить и ее демократичность в общении с людьми. Унаследовав от родителей и мужа определенную движимую и недвижимую собственность (по оценке 1782 г. – всего на 26 735 ливров), а также благодаря солидному общественному положению покойного супруга, мадам Ромм была вхожа в дома лучших дворянских семей округи. Однако общение с их обитателями не доставляло ей удовольствия. Так, после упомянутого выше визита в замок семьи де Фретта мадам Ромм призналась внучке:
Я не люблю общества людей, с кем нельзя говорить свободно. Вообще, каждый должен посещать лиц своего ранга. Под равных не нужно подстраиваться, что не в моем характере. Поэтому я общаюсь с дворянами лишь постольку, поскольку это необходимо. Я прекрасно знаю, что в деревне они ищут общества буржуа за неимением иного. Но их авансы меня не обманут и не заставят отказаться от своих простых манер, чтобы им понравиться. Посещение великих всегда наносит вред малым[188].
Гораздо охотнее, выезжая в сельскую местность (а ей принадлежало несколько участков земельных угодий в окрестностях Риома), мадам Ромм общалась с деревенскими жителями: «ей доставляло большое удовольствие слушать своих арендаторов»[189], обсуждать с соседями «домашнее хозяйство, плохие урожаи и расходы»[190].
Но хотя мадам Ромм и чувствовала себя гораздо свободнее с простыми селянами, детям своим она желала успешной карьеры в более высоких сферах общества и постаралась дать им лучшее из доступного для них образования. Жильбер, пораженный прогрессирующим недугом, не мог, подобно братьям, покинуть Риом в поисках знаний и учился в родном городе. К сожалению, документы, находящиеся в моем распоряжении, не сообщают о том, в каком возрасте Ромм начал учебу. Остается верить на слово моим предшественникам, надеясь, что у них были более подробные источники, которые они, правда, не указали. По утверждению М. де Виссака, первым наставником Ромма был аббат Батиа, каноник церкви Сен-Амабль (это его брат в дальнейшем станет мужем Антуанетты)[191]. А примерно 14 лет от роду, по словам Р. Бускейроля, Жильбер поступил в Ораторианский коллеж Риома[192]. История этого учебного заведения подробно освещена в целом ряде исследований[193], благодаря чему мы можем достаточно наглядно представить себе, как происходило приобщение нашего героя к наукам.
Основанный в 1618 г. коллеж в 1657 г. перебрался в новое здание, где и располагался до своего окончательного закрытия в годы Революции. В XVIII в. здесь одновременно училось до 800 человек. Ну а поскольку для занятий имелось лишь 9 залов, студентам приходилось плотно усаживаться на скамьях, держа записи на коленях: для столов не оставалось места. Впрочем, эта теснота имела и свои преимущества. В холодные овернские зимы так было гораздо теплее слушать лекции, ведь помещения коллежа не отапливались. По соглашению между властями города и конгрегацией ораторианцев студенты в принципе учились бесплатно, хотя реально им все же приходилось ежегодно сдавать на нужды коллежа небольшую сумму – от 15 до 30 су с человека.
Учебный год длился десять с половиной месяцев: с 15 октября до конца августа. Занятия начинались в 7.30 утра и продолжались, в зависимости от времени года, до 13.30, 14 или 14.30. В целом учебная нагрузка составляла примерно 25 часов в неделю.
Несмотря на относительно небольшое число преподавателей (12–14, включая руководство коллежа), программа была достаточно насыщенна и разнообразна, как, впрочем, и в других ораторианских учебных заведениях того времени. Уже упоминавшееся противоборство между иезуитами и янсенистами охватывало и сферу образования, из-за чего в ней параллельно существовали две принципиально различные педагогические системы: собственно иезуитская и ораторианская, ориентированная на галликанские ценности янсенизма. Если иезуитская педагогика отдавала приоритет классическому образованию, то ораторианцы, напротив, делали упор на изучение живого французского языка и точных наук. Правда, латынь в риомском коллеже все-таки преподавалась, но ей было отведено достаточно скромное место. Студенты читали Федра, Корнелия Непота, Вергилия, Квинта Курция, Тита Ливия, Горация, Тацита и Цицерона. Древнегреческому языку риомские ораторианцы не учили, зато отводили приоритетное место французской литературе Нового времени. Так, например, в сохранившийся до наших дней и публикуемый почти во всех историях риомского коллежа перечень учебных пособий за 1788 г. включены труды Николя Буало-Депрео, Жан-Батиста Руссо, Жана Лафонтена и трактат по французской орфографии. Много времени отводилось также познанию истории, причем не только античной, но и современной.
179
Bouscayrol R. Les lettres de Miette Tailhand-Romme. P. 74.
180
Ibid. P. 111.
181
Ibid. Р. 41.
182
Ibid. P. 79.
183
Ibid. P. 92.
184
Ibid. P. 78.
185
Ibid. P. 85.
186
Ibid. P. 25.
187
Ibid. P. 27.
188
Ibid. P. 26.
189
Ibid. P. 78.
190
Ibid. P. 24.
191
Vissac M. de. Romme le Montagnard. P. 4.
192
Bouscayrol R. Origines familiales et sociales de Romme et de Soubrany. P. 33.
193
Everat E. Le Collège de l’Oratoire de Riom; des études et des exercices scolaires. Riom, 1895; Crégut C.R. Histoire du Collège de Riom. Riom, 1915; Aleil P.F. L’Enseignement des Péres de l’Oratoire au Collège de Riom // Le Collège de Riom et l’enseignement oratorien en France au XVIIIe siècle / Sous dir. de J. Ehrard. Paris, Oxford, 1993.