Спин

— Отец и мать, — прокомментировал Ван.

Фото 2.

— Я в детстве.

Этот снимок куда более суматошный. Ван объяснил, что морщинистость кожи у марсиан развивается лишь к половому созреванию. Здесь он снят в возрасте семи земных лет, лицо гладкое, оживлено улыбкой. Очень похож на земного ребенка, хотя непонятно, какого этноса. Волосы светлые, кожа кофейная, нос узкий, губы пухлые. Снят в каком-то, как мне сначала показалось, городке аттракционов, но Ван объяснил, что это город, городской рынок. Лотки и лавки, разных цветов здания, построенные из такой же керамики, что и сельский дом его семьи; на улице видны прохожие, легкие механические экипажи. Неба между высокими домами почти не видно, но и в видимый его кусок затесалось что-то механическое, летучее, с различимым размытым овалом вращающегося винта.

— У вас тут счастливый вид, — заметил я.

— Город называется Вой-Войюд. Мы тогда приехали за покупками. Время года — весна, поэтому родители разрешили мне купить меркидов. Маленькие такие, забавные, похожи на лягушек. Они у меня в мешке.

Маленький Ван сжимал в кулачке мешок из белой ткани, в котором угадывались какие-то компактные комки. Значит, там, в мешке, меркиды.

— Они недолго живут, всего несколько педель. Но очень вкусные яйца откладывают.

Фото 3.

Панорамное. На переднем плане другой марсианский дом, перед ним марсианка в ярком многоцветном кафтане (Ван объяснил, что это его жена) и две гладкокожие девочки в просторных платьицах янтарного цвета (дочери). Снимок сделан сверху. За домом пригородный сельский пейзаж. Сельскохозяйственные угодья разделены поднятыми над ними дорогами на насыпях и эстакадах. На дорогах кое-где мелкие автомобильчики, в полях чернеют мудреные сельскохозяйственные машины. Дороги убегают к горизонту, занятому городом. Тем же самым городом, как объяснил Ван. Вой-Войюд, столица провинции Кирилодж, уходил в то же самое бирюзовое небо. Архитектура использовала низкую силу тяготения, дома в городе сплошь небоскребы, обильно обвешаны террасами разнообразных очертаний.

— На этом снимке видна почти вся дельта Кирилоджа.

Река синей лентой уходила к озеру, на горизонте сливавшемуся с небом. Город выстроен на возвышенности, на кромке рассыпавшегося кратера древней воронки от удара крупного болида. Это я узнал из объяснений Вана, мне возвышенность показалась

обычной цепью холмов. На глади озера виднелись темные точки каких-то судов.

— Прекрасное место, живописное, — похвалил я его родину.

— Да.

— И ваша семья…

Он поднял на меня взгляд:

— Да. Только они все умерли.

— О… Как жаль…

— Несколько лет назад случилось катастрофическое наводнение. Это последние снимки. На четвертом фото то, что осталось после бедствия.

Небывалый ураган вызвал в конце сухого сезона рекордные осадки на склонах хребта Одиночества. Массив воды не вместился в пересохшие рукава Кирилоджа. Марс во многих отношениях мир еще молодой, с неустоявшимися гидрологическими циклами, его ландшафт до сих пор меняется в результате перераспределения водными потоками древних песков, щебня, вулканического пепла. В результате проливных дождей массы смытой ржавой грязи устремились в Кирилодж со стремительностью жидкого грузового поезда.

Фото 4.

Последствия. От домика Вана остались лишь фундамент да одна стена, сиротливо торчащая посреди россыпи обломков… Отдаленный город уцелел, но плодородная земля исчезла, смыта или погребена наносами. Если не считать бурой водной пелены, можно подумать, что Марс вернулся в девственное состояние, стал безжизненной пустыней. Над равниной парят несколько летательных аппаратов, вероятно, разыскивают уцелевших.

— Я с друзьями па день отправился в горы, и вот что за этот день произошло. Много народу погибло, не только моя семья. И я храню эти снимки, чтобы помнить, откуда я. И почему мне не нужно возвращаться.

— Вам очень тяжело.

— Я примирился с потерей. Насколько возможно. К моему отлету с Марса дельту уже воссоздали. Не точной копией, конечно, но живой и плодородной.

Этим он, казалось, закрыл тему.

Я еще раз просмотрел три первых снимка, чтобы лучше запомнить. Реальные снимки далекого мира, не какая-нибудь компьютерная графика. Марс, планета, давно дразнившая воображение землян.

— Это, конечно, не Берроуз, тем более не Уэллс… Разве что немножко Бредбери.

И без того морщинистое лицо Вана избороздили новые морщины удивления.

— Прошу прощения, незнакомые слова.

— Фамилии писателей-фантастов. Они сочиняли книги о вашей планете, как ее представляли.

Ван заинтересовался. Люди описывали его планету живой задолго до того, как там возникла жизнь,

— Могу ли я ознакомиться с тем, что они сочинили? И обсудить это с вами во время вашего следующего визита?

— О, буду рад, разумеется. Но найдется ли у вас время? К вам скоро главы государств выстроятся в очередь.

— Ничего страшного. Главы государств подождут.

Я тут же пообещал, что добуду для него, что смогу.

Уже по дороге домой я заехал в букинистическую лавчонку и утром завез Вану — точнее, передал его охране — «Войну миров», «Принцессу Марса», «Марсианские хроники», «Чужака в чужой стране», «Красный Марс».

Недели две я о Ване ничего не слышал.

«Перигелион» продолжал обстраиваться. К концу сентября там, где летом бестолково теснился хвойнопальмовый подлесок, вырос массивный бетонный фундамент, из которого торчали стальные балки, между которыми вились алюминиевые трубопроводы. Молли разнюхала, что на следующей неделе ожидается доставка холодильного оборудования и чего-то для лаборатории. Чего-то вроде даже военного. Мы сидели за ужином в Чампсе, в уголке, остальные посетители сгрудились перед большим плазменным экраном, галдели, болея за «Марлиней».

— Для чего нам лабораторное оборудование, Тай? У нас космос и «Спин». Не постигаю.

— Не имею представления. Мне никто не говорил.

— Но ты бы мог спросить у Джейсона. Ты же бываешь в северном крыле.

Я сказал, что у нас с Джейсоном об этом разговор не заходит. И напомнил, что у меня не та форма допуска. Как, впрочем, и у нее.

— Похоже, что ты мне не доверяешь.

— Просто следую правилам.

— Ну ну. Ты у нас святой.

Джейсон появился у меня дома без предупреждения, к счастью, когда Молли отсутствовала. Он заехал поговорить о своих лекарствах. Я рассказал о консультации с Малмстейном, сообщил, что он не возражает против увеличения дозировок при условии строгого контроля. Болезнь не законсервировалась, она развивается, и существует определенный предел, до которого можно подавлять ее симптомы. Я не хотел внушить ему, что он обречен, но давал понять, что рано или поздно придется изменить подход к работе, не подавляя болезнь, а приспосабливаясь к ней. Далее подразумевался еще один порог, о котором никто не упоминал: полная инвалидность и слабоумие.

— Ну хорошо, хорошо, — кивнул Джейсон. Он сидел у окна, поглядывая на свое отражение в стекле, закинув одну длинную ногу на другую. — Мне нужно лишь несколько месяцев.

— Несколько месяцев для чего?

— Несколько месяцев, чтобы вырвать ноги моему обожаемому родителю. — Я недоуменно уставился на него. Может, он шутит, подумал я. Он улыбался. — Лучше, пожалуй, объяснить, а?

— Н-ну, если ты хочешь, чтобы я понял, то, пожалуй, надо объяснить.

— Мы с И-Ди расходимся в представлениях о будущем «Перигелиона». С точки зрения И-Ди паша фирма существует ради блага космической промышленности. Эта его убежденность всегда оставалась неколебимой. Он никогда не верил, что мы можем что-то сделать со «Спином». — Джейсон пожал плечами. — Он почти наверняка прав, в том смысле, что мы не можем устранить «Спин». Но это не означает, что мы не в состоянии его понять. Мы не в состоянии объявить войну гипотетикам, но вполне тянем на партизанскую научно-диверсионную тактику. В этом смысл прибытия Вана.