Страница 5 из 152
– Я только что услышал эту печальную весть.
Подойдя к дивану, он посмотрел на тело. На лице его появилось выражение, какое обычно бывает у ирландцев на поминках.
– Это действительно большая потеря. Ваш отец был великим человеком. – Он скорбно покачал головой. – Великим.
Я вернулся за стол.
«А ты великий артист, Джейк», – подумал я и вслух добавил:
– Спасибо, Джейк.
– Я хочу, чтобы вы знали, что если что-то потребуется от меня, достаточно одного вашего слова, и...
– Спасибо, Джейк, – повторил я. – Приятно сознавать, что у меня есть верный человек.
При этих словах Джейк преобразился, голос его стал доверительным.
– Разговоры по фабрике пошли... Может, я должен что-то сказать рабочим? Вы же знаете этих мексиканцев и индейцев. Они слишком чувствительны и нервны, следует их немного успокоить.
Возможно, он был прав.
– Это хорошая мысль, Джейк. Но мне кажется, будет лучше, если я сам поговорю с ними.
Понравилось это Джейку или нет, но он был вынужден согласиться со мной. Такова была его манера – никаких возражений хозяину.
– Действительно, Джонас, – произнес он, скрывая разочарование. – Если только вы себя нормально чувствуете.
– Абсолютно нормально, – ответил я, направляясь к двери.
– А что делать с ним? – прозвучал мне вслед голос Невады.
Повернувшись, я перехватил его взгляд, устремленный на диван.
– Позвони в похоронное бюро, пусть они обо всем позаботятся. Скажи, что нам нужен самый лучший в стране гроб. – Невада кивнул. – И подожди меня на улице в машине. Мы скоро поедем домой.
Не дожидаясь ответа, я вышел из кабинета и прошел через коридор на лестницу, ведущую в цех. Джейк не отставал от меня ни на шаг.
Глаза всех присутствующих устремились на меня, как только я появился на маленькой площадке наверху лестницы. Джейк поднял руки, и шум в цехе начал затихать. Я подождал, пока остановились все машины. В этом было что-то мистическое. Впервые на фабрике воцарилась тишина. Я начал говорить, и голос мой жутким эхом раскатывался по цеху.
– Мой отец умер, – сказал я по-испански. Я не очень хорошо говорил по-испански, но это был их родной язык, и мне следовало говорить на нем. – Но я, его сын, здесь и надеюсь достойно продолжить его дело. Конечно, очень печально, что отца нет с нами и он не может лично выразить всем благодарность за хорошую работу на благо компании. Но вы должны знать, что перед кончиной он распорядился повысить заработную плату каждому, кто работет на фабрике, на пять процентов. – Джейк неистово вцепился в мою руку, но я вырвался и продолжил: – Мое самое сокровенное желание – пользоваться той доброй поддержкой, которую вы оказывали моему отцу. Надеюсь, что вы будете терпеливы ко мне, так как мне еще многому предстоит учиться. Большое спасибо всем, да хранит вас Господь.
Я спустился вниз, сопровождаемый Джейком. Рабочие расступились, и я двинулся в образовавшийся проход. Большинство из них стояли молча, кто-то сочувственно дотронулся до меня, дважды я заметил плачущих. Хоть кто-то всплакнул о нем. Пусть даже это были люди, которые не знали его.
Я вышел на улицу и зажмурился. Солнце все еще стояло высоко в небе. Я уже почти забыл, как все здесь выглядит, так как очень давно не был дома.
Большой автомобиль марки «Пиэс-Эрроу» стоял напротив дверей фабрики, за рулем сидел Невада. Я направился к автомобилю, но Джейк схватил меня за руку. Я обернулся.
– Ну зачем вы сделали это, Джонас, – почти проскулил он. – Ведь вы не знаете этих ублюдков, а я их знаю. Стоит только дать им палец, как они оттяпают всю руку. Ваш отец всегда слушался меня и платил им мало.
Я холодно посмотрел на него. До некоторых людей некоторые вещи доходят очень медленно.
– Вы слышали, что я сказал там, Джейк?
– Да слышал, я как раз об этом и говорю, я...
– Не думаю, что вы слышали, Джейк, – резко оборвал я его, а затем уже мягче добавил. – Мои первые слова были: «Мой отец умер».
– Да, но...
– Именно это я и сказал. Он умер. А я живой, и я здесь, и вам, Джейк, следует усвоить, что я не буду грабить людей, которые работают на меня. Ну, а кому это не нравится, тот может убираться к чертовой матери.
Теперь до Джейка дошло. Он поспешил к дверце автомобиля и распахнул ее передо мной.
– Да я не имел в виду ничего такого, Джонас, я только...
Бесполезно было объяснять ему, что если больше платишь, то и больше получаешь. Год назад Форд доказал это. После повышения заработной платы рабочим производительность увеличилась в три раза. Я сел в машину и оглянулся на здание фабрики. В глаза бросился черный, липкий гудрон на крыше. Я вспомнил, что видел ее во время своего полета.
– Джейк, – сказал я, – видите эту крышу?
Он обернулся и, уставившись на крышу, неуверенно ответил:
– Да, сэр.
Внезапно я почувствовал громадную усталость, откинулся на подушки сидения и закрыл глаза.
– Выкрасите ее в белый цвет.
5
Все двадцать миль от фабрики до дома я дремал. Иногда я открывал глаза и ловил на себе взгляд Невады, наблюдавшего за мной в зеркало. Затем мои веки, словно налитые свинцом, снова опускались. Я ненавидел отца, ненавидел мать. Если бы у меня были братья или сестры, я и их бы ненавидел. Но нет, у меня больше не было ненависти к отцу. Он был мертв. Нельзя ненавидеть мертвых, можно только помнить о них. У меня не было ненависти и к матери, ведь ее давно уже не было в живых. У меня была мачеха, и я любил ее.
Поэтому тогда я и привез ее домой. Я хотел жениться на ней, но отец сказал, что я слишком молод, что девятнадцать лет это очень мало. Однако сам он не был слишком молод и женился на ней спустя неделю после моего возвращения в колледж.
Я встретил Рину в загородном клубе за две недели до окончания каникул. Она приехала с Востока, откуда-то из Бруклина, штат Массачусетс. Рина не была похожа ни на одну из девушек, с которыми я встречался раньше. Здешние девушки смуглые, с задубевшей от солнца кожей, тяжелой походкой. Они даже на лошадях скакали как мужчины. И только по вечерам, надев вместо джинсов «Левис» юбки, они как-то преображались. А так, даже в бассейнах, в соответствии с тогдашней модой, они выглядели как мальчишки – плоскогрудые, с узкими бедрами.
Но Рина была настоящей девушкой, это сразу бросалось в глаза. Особенно хорошо она выглядела в купальнике, как раз в тот день, когда я впервые увидел ее. Она была достаточно стройной, только плечи, пожалуй, широковаты. Упругие, полные груди – два шара – выпирали из модного, шелкового с джерси, купальника. Нельзя было смотреть на эти груди, не ощущая во рту привкус молока и меда. Они величественно покоились поверх грудной клетки, переходящей в тонкую талию и далее в узкие, но охруглые бедра и ягодицы.
Белые, длинные не по моде волосы завязаны сзади. Высокие брови, широко расставленные глаза, сверкающие ледяной голубизной. Прямой, не слишком тонкий нос, подчеркивающий ее финское происхождение. Пожалуй, единственным недостатком был рот – широкий, правда, не слишком, так как губы были достаточно полные. Твердый, заостренный подбородок.
Она должна была ехать в Швейцарию сдавать экзамены. Рина мало улыбалась, манеры ее были сдержанными. Два дня я не отходил он нее. Голос у нее был мягкий и низкий, говорила она с едва уловимым акцентом.
Это произошло спустя десять дней, в субботу, на танцах в клубе. Именно тогда я понял, как сильно ее желаю. Мы танцевали медленный вальс, голубоватый свет ламп был притушен. Внезапно она сбилась с ритма и улыбнулась своей мягкой улыбкой.
– Ты очень сильный, – сказал она и прижалась ко мне.
Когда мы снова начали танцевать, я все еще ощущал тепло ее бедер. Я уже ничего не мог с собой поделать. Взял ее за руку и повел через танцевальный зал к выходу.
Она молча проследовала за мной до машины. Мы сели в большой «Дьюзенберг» с откидным верхом, я вывел машину на трассу, и мы помчались. Ночной воздух пустыни был теплым. Я наблюдал за ней краешком глаза: голова откинута назад, глаза закрыты.