Страница 143 из 152
– Конечно, – ответил я. – По пути сюда я заметил его, там еще написано «Для мужчин». Как раз позади здания.
– Я зайду туда через пять минут, – сказал Штрассмер и торопливо вышел.
Через окно я увидел, как он присоединился к одной из групп. Может быть, старик слегка спятил? Может быть, он перетрудился и решил, что снова находится в нацистской Германии? Других причин для конспирации я не видел.
Положив сигарету в пепельницу, я вышел. Когда я проходил мимо Штрассмера, он даже не взглянул на меня. В туалет он вошел через несколько секунд после меня. Глаза его нервно забегали по кабинкам.
– Мы одни?
– Думаю, что да, – ответил я, вглядываясь в него и прикидывая, где найти доктора, если у него проявятся признаки сумасшествия.
Штрассмер прошел вдоль кабинок, открывая двери и заглядывая внутрь. Убедившись, что там никого нет, он повернулся ко мне. Лицо его было бледным и напряженным, на лбу выступили капельки пота. Мне показалось, что я узнаю симптомы. Если вы не привыкли к жаркому солнцу Невады, то оно может убить вас. Первые же слова Штрассмера убедили меня в собственной правоте.
– Герр Корд, – хрипло прошептал он, – война не продлится шесть месяцев.
– Конечно, нет, – мягко согласился я. Штрассмеру нельзя было перечить, а, по возможности, следовало успокоить его. Я надеялся, что соображу по ходу дела, как поступить дальше. Повернувшись к раковине, я предложил:
– Позвольте налить вам стаканчик...
– Она закончится в следующем месяце.
Похоже, что все мои мысли отразились у меня на лице, потому что, увидев мой раскрытый рот, Штрассмер быстро сказал:
– Нет, я не сумасшедший, герр Корд. Никому другому я бы этого не сказал, только вам... Так я смогу отплатить вам за спасение моей жизни, ибо знаю, как это важно для вашего бизнеса.
– Но... но каким образом...
– Большего я вам сказать не могу, – оборвал он меня. – Поверьте мне. В следующем месяце Япония будет раздавлена! – Штрассмер повернулся и почти выбежал на улицу.
Некоторое время я смотрел ему вслед, потом подошел к раковине и умыл лицо холодной водой. Похоже, что с головой у меня было похуже, чем у него, потому что я начинал верить в то, что он сказал. Но почему? Да, мы потрепали япошек, но они еще удерживают Малайю, Гонконг и голландскую Ост-Индию. А с их философией камикадзе будет довольно сложно закончить войну в течение одного месяца.
Я все еще рассуждал об этом, когда мы с Моррисом ехали к поезду.
– Знаешь, кого я здесь встретил? – спросил я у него и, не дожидаясь ответа, сказал: – Отто Штрассмера.
Моррис облегченно улыбнулся. Наверное, он полагал, что я ему устрою разнос за то, что он ничего не сказал мне о том пилоте.
– Хороший маленький человек, – сказал Моррис. – Как у него дела?
– Да вроде все в порядке. Он возвращался в Нью-Йорк. – Я посмотрел в окно на пустыню. – Между прочим, ты не слышал, над чем он работал?
– Точно не знаю.
– Ну а примерно?
– Я слышал кое-что, – сказал Моррис, – от одного друга в Клубе инженеров, который тоже немного работал над этой проблемой. Он говорил, что это называется Манхэттенский проект, что он связан с профессором Эйнштейном.
У меня в изумлении поднялись брови.
– А что мог Штрассмер делать для такого человека, как Эйнштейн?
Моррис снова улыбнулся.
– Но ведь изобрел же Штрассмер пластмассовые пивные кружки, которые прочнее металлических?
– Ну и что?
– Возможно, что профессору понадобилось, чтобы Штрассмер изобрел пластмассовый контейнер для хранения его атомов? – смеясь, предположил Моррис.
Я почувствовал громадное возбуждение. Контейнер для атомов, энергия в бутылке, готовая взорваться, если вынуть пробку. Маленький человек не был сумасшедшим, он знал, о чем говорил. Сумасшедшим был я.
Я был уверен, что произошло чудо. Штрассмер и его друзья приехали в пустыню и сделали это чудо. Теперь они уезжают домой, их работа закончена. Меня совершенно не интересовало, что это была за работа и как они ее делали. Но я был глубоко уверен, что это произошло.
Чудо, которое положит конец войне.
2
Я вышел из поезда в Рино, а Моррис поехал дальше в Лос-Анджелес. Не было времени звонить Роберу на ранчо, поэтому на фабрику я отправился на такси.
Мы проехали под вывеской «Корд Эксплоузивз» через стальные ворота, которые теперь на милю отстояли от основного здания фабрики.
Во время войны фабрика стремительно разрослась, как, впрочем, и все другие наши предприятия. Казалось, что не имеет значения, чем мы занимаемся – нам всегда не хватало места.
Я расплатился с шофером, он уехал, а я стоял и смотрел на старое здание фабрики. Оно выглядело тусклым и обветшалым по сравнению с новыми корпусами, и одна лишь белоснежная крыша по-прежнему сверкала на солнце. У меня никогда и мысли не возникало перенести свой кабинет в новое здание, как это сделали другие члены администрации. Тщательно раздавив каблуком сигарету, я вошел в здание.
Здесь пахло как всегда, и, как всегда, когда я проходил мимо рабочих, я услышал их шепот: «Сынок». Сынок. Двадцать лет минуло с той поры, как умер мой отец, большинство из тех, кто знал меня тогда, уже не работали на фабрике. И все-таки по-прежнему меня называли здесь именно так. Даже молодые, которые были в два раза моложе меня.
Кабинет тоже не изменился. Большой тяжелый стол и кожаные кресла обветшали и потрескались. Секретаря в приемной не было, да это меня и не удивило, ведь меня не ждали.
Я сел за стол и щелкнул тумблером переговорного устройства, напрямую соединенного с кабинетом Макаллистера, который располагался в новом здании в четверти мили отсюда. В голосе его послышалось удивление.
– Джонас! Откуда ты?
– От военных. Мы отогнали им новый самолет.
– Отлично. Он им понравился?
– Думаю, что да, – ответил я. – Они не доверили мне летать. – Я нагнулся и, открыв дверь шкафчика, стоящего рядом с телефонным столиком, достал бутылку виски, которая всегда стояла там. – Чем нам грозит расторжение военных контрактов, если война кончится завтра?
– Компании взрывчатых веществ? – спросил Макаллистер.
– Всем компаниям, – ответил я, зная, что у него хранятся копии всех контрактов, которые мы заключали, потому что этот кабинет он считал своим родным домом.
– На это потребуется некоторое время, я прямо сейчас посажу кого-нибудь подобрать необходимые бумаги.
– Около часа?
Макаллистер замялся, но когда заговорил вновь, удивления в его голосе не было.
– Хорошо, если это так важно.
– Очень важно.
– Ты что-то узнал?
– Нет, – честно признался я, – точно нет, просто предполагаю.
Макаллистер помолчал некоторое время, затем сказал:
– Мне только что принесли расчеты преобразования радарных цехов и цехов по выпуску мелких деталей в компанию по выпуску электроники. Захватить?
– Захвати, – сказал я и щелкнул тумблером, обрывая связь.
Взяв с подноса стакан, я наполовину наполнил его виски и посмотрел на портрет, с которого на меня смотрел отец. Протянув стакан в его сторону, я сказал:
– Прошло много времени, папа... – и выпил виски залпом.
Я кончил рассматривать чертежи, лежащие передо мной на столе, и туго свернул их в трубочку. Потом посмотрел на Макаллистера.
– Мне это нравится.
Он кивнул.
– Я завизирую их и отправлю в отдел закупки, чтобы они сделали заявки на все необходимые материалы с таким расчетом, чтобы мы получили их, когда закончится война. – Он посмотрел на бутылку виски, стоящую на столе. – А ты не слишком гостеприимен. Как насчет выпить?
Я удивленно посмотрел на него. Мак никогда не увлекался выпивкой, особенно в рабочее время. Я подвинул к нему бутылку и стакан.
– Наливай.
Он плеснул на донышко, выпил и покашлял, прочищая горло.
– Есть еще одна послевоенная проблема, которую я хотел бы обсудить с тобой, – смущенно сказал он.