Страница 9 из 10
Она, Марко и Касс удивленно отпрыгнули, когда я по инерции взлетел сразу на несколько ступенек вверх, прямо на них.
Марко поймал меня посреди падения, но даже не подумал отпустить:
– Ты чего, Джек? Бегад тебе ничего не объяснил?
– Ты о том бреде про спасение моей жизни? – Я попытался вырваться из захвата. – Или о превращении меня в героя нового комикса?
– Любишь комиксы? – спросил Касс. – Отурк!
– В смысле «круто» – Касс любит говорить задом наперед, – пояснила Эли. – А вот я фанат старого сериала про Супермена… с Джорджем Ривзом.
Они все тут были сумасшедшие.
– Выпустите меня отсюда! Мне нужно встретиться с самым главным!
– Ты только что это сделал, – заметил Касс. – Ну, не то чтобы он отвечает прямо за все…
Но Марко уже тянул меня назад к конференц-залу.
– Просто выслушай его, ладно? – пропыхтел он сквозь стиснутые зубы. – Не будь занозой в заднице.
– Великая Калани, что ты с ним делаешь! – загремел голос Бегада, когда он показался из-за поворота. – Если его швы разойдутся, мы его потеряем!
Марко ослабил хватку. Я рванул вверх по лестнице и распахнул дверь, чтобы услышать разрывающий барабанные перепонки визг сирены снаружи.
Трое охранников повернулись на пятках и уставились на меня, держа ладони на оружии.
Побег окончен. Меня окружили.
– Джек, – снизу лестницы мягко позвал Бегад. – Позволь объяснить: я доктор философии Йельского и Кембриджского университетов. Если ты думаешь, что я сумасшедший, то таковыми же должны являться и эти трое твоих юных друзей. А также Торквин и охранники. И еще девяносто семь лучших в мире экспертов по генетике, биофизике, классической археологии, географии, вычислительной технике, мифологии, медицине и биохимии. Не говоря уж о вспомогательном персонале в количестве двухсот двадцати восьми человек. Институт Караи является одним из лучших исследовательских научных центров на планете. И мы терпеливы. Мы подождем, пока ты не будешь готов нас выслушать. Но сбежать тебе не удастся. Другими словами, либо сейчас, либо позже. Решать тебе.
– Я не верю ни единому вашему слову, – ответил я.
Бегад махнул рукой, призывая меня спуститься.
– Марко, Касс, Эли, пожалуйста, повернитесь спиной.
Марко первым исполнил просьбу – и моя челюсть в шоке отпала. В густой копне его темных волос явно просматривалась белая перевернутая латинская буква «V».
У Касса тоже.
– Моя закрашена, – пояснила Эли.
Я с трудом сглотнул. Спустился на пару ступенек. Охранники за моей спиной захлопнули дверь.
– То есть… вы все?..
– Лямбда – это уникальное физическое проявление, – принялся объяснять Бегад. – Мы до сих пор не понимаем причин ее возникновения. Цвет волос меняется невероятно быстро, и это происходит практически в одном и том же возрасте для всех ее обладателей. Но нам известно ее значение. Она является объединяющим признаком группы людей, которых мы называем Избранными.
– Избранными? И для чего нас избрали – для чего-то хорошего? – спросил я.
– И да, и нет, – ответил профессор. – Вы все являетесь носителями одного очень редкого генетического маркера. Исключительный дар, но вместе с тем и бомба замедленного действия. Джек, мы надеялись, что вы все пятеро окажетесь здесь, включая молодого человека по имени Рэндалл Кромарти… Тебе знакомо это имя?
Я уже хотел сказать «нет», но тут в памяти что-то зашевелилось. Сюжет из новостей. Видео очень плохого качества, которое крутили чуть ли не по всем каналам на прошлой или позапрошлой неделе. Какой-то мальчик бросил мяч для боулинга, затем вдруг вскинул руки и упал навзничь. Именно о нем была та статья, которую прислал мне папа.
– Тот мальчик, что умер в боулинг-клубе?
Бегад кивнул:
– Это случилось в Иллинойсе, ему только-только исполнилось тринадцать. Причина смерти неизвестна. А до него девочка по имени Сью Гудмандсен впала в кому и умерла прямо в торговом комплексе Сан-Диего, и ей тоже было тринадцать. Еще был Мо Робертс, умер во время игры в догонялки со своей младшей сестрой. Во всех этих случаях наши медики прибыли слишком поздно. Но с тобой мы успели вовремя.
– Торквин… – пробормотал я. – Доктор Саарк… Но откуда вы узнали, куда ехать?
– А за это ты можешь поблагодарить наших компьютерщиков, – сказал Бегад. – После твоего последнего осмотра доктор Флуд сделала в твоей электронной медицинской карте пометку о начальных проявлениях лямбды. Наши поисковые программы смогли вовремя ее засечь.
– Вы взломали мою медицинскую карту!
Я прошел осмотр где-то за неделю до теста по математике – за день до того, как папа улетел в Сингапур. Но разве доктор Флуд упоминала что-нибудь о метке на моем затылке? Я не мог припомнить ничего такого.
– Как это чудовищно звучит: «взломали», – тяжело вздохнул Бегад.
– Так что… что такое эта лямбда? – спросил я.
– Вспомни обо всех этих невероятных заголовках и историях, потрясающих воображение всей мировой общественности, – Бегад улыбнулся. – Мужчина, не отличающийся особыми физическими данными, голыми руками приподнимает автомобиль, чтобы спасти сына! Признанный умственно отсталым ребенок по памяти рисует в мельчайших подробностях целые кафедральные соборы! В обычной жизни мы используем лишь часть от всех возможностей нашего мозга. Но эти люди смогли подключиться к огромному неиспользуемому и неизведанному пространству, которое мы называем «цересакрум».
– И какое отношение это имеет к нам? – спросил я.
– Кто-то прорывается в зону цересакрума лишь на какое-то время в результате сильного напряжения, – ответил Бегад. – А у кого-то от рождения есть к нему крошечный, но постоянный доступ. Но что, если врата цересакрума можно открыть? Не просто ради отдельного редкого дара или секундной вспышки огромных сил, а получить к нему полный доступ? Только представь! В каждом из нас потенциально скрыты сверхчеловеческие возможности! Невероятная физическая мощь, таланты к искусству, науке! Способность бросить вызов законам природы! Ты понимаешь, о чем я, Джек?
Эли, Касс и Марко восторженно мне улыбались, тогда как в моей голове царил непроглядный туман.
– Нет.
– Кое-какие гены сокрыты в нашей ДНК очень глубоко, – продолжил Бегад. – К примеру, у всех у нас есть ген мышиного хвоста… ген жабр! Но подобные гены, скажем так, спят. Природа выключила их, и лишь в исключительных случаях они могут пробудиться. Открытие цересакрума по сути своей равняется обретению того самого хвоста. В каждом генетически заложена такая возможность, но девяносто девять целых девять тысяч девятьсот девяносто девять десятитысячных процента мирового населения не могут ею воспользоваться. А вы четверо, – он медленно посмотрел на каждого из нас, – относитесь к оставшейся одной десятитысячной.
Теперь кое-что стало ясно. И это «кое-что» оказалось весьма болезненным осознанием.
– Вы хотите сказать… что все мы – генетические мутанты?
– Да, в хорошем смысле этого слова, – сказал Бегад. – Вы четверо являетесь носителем того, что мы называем 7ЧС. Маркер. Кусочек генетического кода. Мы пока не разгадали принцип его работы, но уже умеем его выделять. Вы принадлежите к настоящей элите. К лучшим из лучших. К тем, чей цересакрум может быть полностью раскрыт. Еще тысячелетие назад подобная способность, возможно, была у многих, если не у всего человечества.
– Постойте, – вмешался я. – Эволюция предполагает выживание наиболее приспособленных. Если раньше по Земле бродили сверхлюди, почему их нет сейчас?
– Потому что те, кто умирает молодыми, по определению не могут относиться к «наиболее приспособленным», – Бегад наклонился вперед. – Джек, мы получили генетическую карту Рэндалла Кромарти после его смерти. Как и Сью Гудмандсен и Мо Робертса. У всех у них был 7ЧС.
Я посмотрел на Эли, затем перевел взгляд на Марко и Касса. Все трое выглядели подавленно.
– То есть… мы… все мы… тоже умрем? – спросил я.
– Никто с этим маркером не дожил до четырнадцати лет, – сказал Бегад. – Нам неизвестны причины, но этот ген активизируется именно в вашем возрасте, и его воздействие слишком мощно, чтобы организм его выдержал. Поэтому мы привезли тебя сюда. У нас есть разработанный метод лечения. Операция на твоей голове стала лишь первым шагом. Теперь каждые десять или около того суток тебе придется проходить определенные процедуры. На первый раз они запланированы где-то через семьдесят два часа. Но вечно поддерживать тебя в живых мы не сможем. Существует определенная точка, по достижении которой уже ничего нельзя поделать – что-то вроде срока годности, прописанного в твоих генах. Именно это ужасает меня больше всего. Тот факт, что даже со всеми нашими знаниями мы не сможем сохранить тебе жизнь.